Зеро
Шрифт:
Филипп вошел и остановился как вкопанный.
— Господи!
— Вот так его обнаружили.
Кровь по всей комнате. Ковер пропитался ею; ручейки крови блестели на натертом деревянном полу. Филипп проследил их взглядом до истока.
На полу скрючился полковник Гарольд Морген Силверс. Вернее, то, что от него осталось. Казалось, его разрубили на куски.
— Кто его нашел? — спросил Филипп.
— Я, — ответил чей-то голос.
Филипп посмотрел на говорившего и увидел свежевыбритое лицо генерала Сэма Хэдли.
— Вот так вы его и нашли? — спросил Филипп. Его тесть кивнул.
— У нас с Силверсом
Интересно, о чем они собирались говорить? — подумал Филипп.
— Больше в доме никого не было?
— Никто не откликнулся, — ответил Хэдли.
— Я спрашиваю о другом. — Филипп начинал расследование.
Генерал пожал плечами.
— Точно сказать не могу. Я нашел Силверса вот в таком положении. Я ни к чему не прикасался. И сразу же информировал ЦРГ.
— И они позвонили тебе, Джоунас?
— Позвонил Дэвид Тернер. Сейчас он делает заявление для военной полиции.
Филипп подошел ближе. Вокруг все было в крови.
— Как ты думаешь, чем его так? — спросил Джоунас.
— Ты имеешь в виду оружие убийства? — Филипп наклонился над изуродованным телом.
— Пока мы не нашли ничего подозрительного, — сказал Джоунас.
Филипп не верил своим глазам. Глядя на глубокие раны на теле убитого, он вспомнил катану, которую приставила к его горлу Митико в тот раз, когда он впервые увидел Дзэна Годо.
— Похоже, Силверса убили длинным японским мечом, — сказал Филипп.
— Японец убил полковника Силверса? — В комнату вошел Дэвид Тернер. — Лейтенант Досс, — он улыбался, — я знаю, вы у нас эксперт, когда дело касается Японии. Так что теперь у нас есть с чего начать.
Филипп собирался возразить, сказав, что, даже если орудием убийства была катана, ее вовсе не обязательно держал в руках обитатель японских островов. Сильные удары, почти разрубившие тело Силверса пополам, были нанесены неумелой рукой. Ни один человек, хоть немного знакомый с правилами кэндзитсу не стал бы убивать подобным образом. Генерал Хэдли не дал ему высказать свои мысли вслух.
— Похоже на возмездие, — сказал Сэм Хэдли. Увидев выражение лица Филиппа, он успокаивающе взмахнул рукой. — Все в порядке, сынок, и Джоунас, и Тернер знают о найденных тобой уликах против Силверса. Я сказал им вчера. Новость была настолько удручающей, что я решил сообщить им об этом прежде чем пойду к Мак-Артуру. Думаю, ты согласишься, что они имеют на это право. Мне бы не хотелось, чтобы они узнали об этом как-нибудь стороной.
Хэдли обошел труп кругом.
— Я отошлю военную полицию. Это не их дело. — Он поочередно посмотрел на каждого из присутствующих. — Надеюсь, с этим все согласны? Хорошо. Что касается Силверса, то он получил свое. Чем меньше народу будет знать о его предательстве, тем лучше. Мак-Артур согласен с этим. В этом вопросе он полностью полагается на меня. Он — как и все мы, разумеется, — хочет, чтобы все было закончено быстро и тихо. Поэтому я считаю, что лучше всего объявить гибель Силверса самоубийством. В таком случае можно предать огню все улики, и инцидент будет исчерпан. Согласны?
Джоунас и Тернер кивнули, Филипп собирался было возразить. Слишком многое в этом деле не давало ему покоя. Но, посмотрев на генерала Хэдли, он понял, что сейчас не самое подходящее время
Филипп неохотно кивнул. Однако почему же он чувствовал себя, как римский сенатор, примкнувший к заговору против Юлия Цезаря?
Филипп не мог дождаться той минуты, когда он погрузится в нежную плоть Митико. Он дрожал от возбуждения; чтобы ощутить исходивший от нее жар, ему не нужно было даже притрагиваться к ней. То обстоятельство, что они оба были женаты, не имело никакого значения, вернее утрачивало силу в их вселенной.
Митико, этот яростный, неумолимый самурай, безупречно владеющий мечом, превращалась с ним в покорную любовницу. Но это была не общепринятая покорность. Она не лежала, широко раздвинув ноги, в ожидании, пока он взберется на нее. Это была та покорность, которой японская женщина обучается практически с рождения: предупреждать малейшие желания своего господина, и при этом в полной мере наслаждаться самой.
Именно это и имел в виду Филипп, когда говорил Лилиан, что не может научить ее пониманию японского характера. Этому нельзя было научить. Скорее, это нужно впитать в себя, это постепенно приходит с покоем, медитацией, терпением и смирением. Ни одного из этих понятий нет ни в эмоциональном, ни в интеллектуальном словаре жителей Запада.
По какой прихоти судьбы, карме, он родился с этим духовным родством? Филипп не знал. Те самые свойства его характера, из-за которых в юности он чувствовал себя изгоем, а потом, в зрелые годы, осознанно добивался положения человека вне закона, притягивали его к Японии. Его привлекала ее недоступность. Здесь его называли «особенным американцем». Всю свою жизнь он неосознанно шел к этому признанию, как к спасению от тех взглядов на жизнь, которые исповедовал его отец.
Он вознес молитву. Какому Богу? Христу? Иегове? Будде? Филипп благодарил за то, что ему было позволено найти сюда дорогу. Погребенный в центре мироздания, навсегда защищенный от отца и его проклятий, ото всех. Здесь он был выше закона.
Здесь он творил свой собственный закон.
Книга 3
Ха Гэкурэ
Спрятанная листва
Наше время, весна
Токио — Мауи — Москва — Париж
— "Чинмоку", — произнес Кодзо Сийна. — В архитектуре тень и тишина — одно и то же. Ты видишь, Дзёдзи, как одно переходит в другое?
— Да, Сийна-сан, — отозвался Дзёдзи. Ему было очень лестно, что сам Кодзо Сийна, один из могущественнейших людей Японии, говорит с ним, употребляя выражения, принятые среди равных по положению.
Они пришли в буддийское святилище Каньей-дзи, расположенное в северо-восточной части Токио, в парке Уэно. Японцы придавали Каньей-дзи огромное значение. Согласно древним принципам геомантии — древней китайской науки, основанной на пяти первоэлементах: земле, воде, огне, воздухе и металле, северо-восточная часть города была наименее защищенной от вторжения враждебных сил как духовного, так и физического порядка.