Зеро
Шрифт:
Лилиан закрыла книгу.
— Трудно сказать. — Она сжала губы. Но нет, она знала. Странно, но Филипп стал неуязвим. Лилиан нуждалась в нем — вернее, в том, чем она его считала. Но теперь у нее появилось подозрение, что сам Филипп больше не нуждается в ней.
Они сидели лицом к лицу в гостиной своей тесной квартирки. На потолке мерцали разноцветные пятна света от уличных фонарей. Иногда проезжали машины, и тогда по разделявшему Филиппа и Лилиан ковру пробегал луч света.
— Когда я тебя встретила, — сказала она, —
— Как у отца.
— Нет! — испуганно воскликнула она, но потом рассмеялась, поняв, что Филипп шутит. — О, Господи, нет. Ничего подобного. Ничего общего с отцом.
Или с Джейсоном, подумала она, моим братом. Он обладал силой, похожей на силу отца, что я вся оцепенела, когда надо было действовать. Джейсон, хороший солдат, улетевший навстречу последнему в своей жизни восходу. Но я ведь не виновата в его смерти, правда? Так сказал Дэвид.
— А теперь? — спросил Филипп. — Что изменилось теперь?
Лилиан положила на книгу ладонь.
— Ты знаешь, — нехотя произнесла она, поскольку не желала признаваться в этом даже самой себе, — по-моему, больше всего я ненавижу в отце эту его убежденность в чистоте своих целей. Его сила — это сила праведника. У нас дома была сабля, и однажды он показал ее мне. Она принадлежала еще его отцу, кавалерийскому офицеру времен первой мировой войны. «Видишь этот клинок, Лил? — спросил отец, вынимая саблю из ножен. — Он сделан из цельного куска стали. — Отец ударил саблей по бетону. — Он не согнулся, Лил. Он крепок. Он неукротим. Ты когда-нибудь задумывалась о смысле жизни? Вот тебе ответ», — Она поцеловала Филиппа в щеку. — Твоя сила совсем другая. Встретив тебя, я впервые соприкоснулась с силой, подобной... потоку. Не найду другого слова. Потоку, а не цельному куску стали. В тебе нет неукротимости.
Филипп прикрыл глаза.
— Ты когда-нибудь видела японский длинный меч? Катану?
— Наверное. Но не помню.
— Значит, не видела, — сказал он. — Его бы ты наверняка запомнила. Катана сделана, из куска стали, который ковали и перековывали десять тысяч раз. Лучшего клинка мир не видел. Настоящая катана разрубает латы. Она пройдет сквозь кавалерийскую саблю твоего деда, как сквозь масло. Это к вопросу о неукротимости, как ее понимает твой отец.
Она пытливо смотрела на него, будто на спящего.
— Я бы хотела, — произнесла она наконец, — понять, что так привлекает тебя в этой стране?
— И люди, и сама страна.
— Иногда мне кажется, что ты сошел с ума. Это те самые люди, которые бомбили Перл-Харбор, которые предательски напали на нас ночью.
— Так у них принято. Лил. — Он сказал это так спокойно, что она содрогнулась. — Так они ведут дела. Даже войну. От этого они
— Вот видишь, — сказала она, — когда ты так говоришь, я ничего не могу понять.
— Не знаю уже, как объяснить это еще доходчивее.
— Мне не понять японцев, — повторила она. — Они мыслят не так, как я. Меня от них в дрожь бросает.
— Я не могу научить тебя пониманию, Лил, — сказал Филипп. — И никто не может.
А вот и нет, подумала она, прижимая книгу рукой. Дэвид учит меня пониманию. Я чувствую, что с каждым днем узнаю все больше и больше. Что распускаюсь, как цветок.
— Мне кажется, что мы... что мы как два корабля, а между нами океан, — сказала Лилиан. — Иногда я чувствую, что ты очень далеко от меня. Фил.
Он открыл глаза.
— Я здесь.
Что еще он мог сказать. Как объяснить необъяснимое? Как передать то, что он почувствовал на развалинах храма Кэннон? Какими словами описать, как возникла из тумана Митико? А ведь именно этого хотела от него Лилиан. На радость или на беду, но он полюбил Японию. И хотел, чтобы она не только поднялась из руин, как храм Кэннон, но и пошла в своем развитии по правильному пути. А это подразумевало борьбу с Кодзо Сийной и его Дзибаном.
Лилиан попыталась улыбнуться, но то, что она собиралась сказать, было так важно, что улыбки не получилось.
— Ты не представляешь, как мне хочется в Штаты, Фил. Здесь я как мертвая. Или как в тюрьме. Жду, когда жизнь начнется заново.
— Жизнь вокруг тебя, Лил, — сказал он. — Если бы только ты не боялась ее.
Если бы только ты потрудился научить меня, подумала Лилиан.
— Вот видишь, — сказала она, — ты и впрямь изменился. Ты доволен жизнью.
Наверное, она права, подумал он. Меня изменила Япония. Теперь она знает, что у меня появилась цель, что я предан этой стране.
И только много позже он понял, что дело было не в Японии. Лилиан чувствовала незримое присутствие Митико.
Зазвонил телефон, Филипп дотянулся до него, снял трубку.
— Я у Силверса. — Это был голос Джоунас. — Ты знаешь, где это?
— Да, конечно. — Филипп приподнялся в постели. Ни «здравствуй», ни «как дела?» — А что, собственно...
— Давай-ка сюда, парень. — Джоунас не мог отдышаться. — И быстро, мать твою.
В квартале, где жил Силверс, все оставалось по-прежнему, только его дом был оцеплен. Подступы к нему охранялись военной полицией, как будто внутри находились сам президент и кабинет министров в полном составе.
Филипп предъявил удостоверение личности. Тем не менее, сержант с квадратной челюстью профессионально обыскал его.
— Извините, сэр, — сказал он. — Таков приказ.
Филипп поднялся по каменным ступеням, открыл дверь.
— Это ты, Фил? — голос Джоунаса. — Я в библиотеке. Это справа от тебя.