Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья
Шрифт:
— Я не хуже тебя знаю, что такое рапира. Но послушать тебя, так тебе только парижской науки не хватает. А здесь ты уже самый умный стал?
— А чему и впрямь можно научиться у деревенского священника! Разве это для меня учитель? Что он знает, твой отец Поль!
Жак вспыхнул.
— Как ты смеешь так отзываться об отце Поле! Вся деревня его уважает. Такого учителя, как он, и в Париже не сыщешь! Он столько знает и такой ученый…
— Много ты сам знаешь! Ведь ты дальше своего дома и носа не высовывал. А вот я слышал, что наш отец Поль только прикидывается
— Что? Что на самом деле?.. — грозно переспросил Жак, чувствуя, как сердце колотится у него в груди. У Жака с детства была одна особенность: когда он волновался или его охватывало смущение, он весь бледнел, а уши у него начинали гореть, да не просто гореть, а так, что это всем бросалось в глаза. И сейчас волнение Жака изобличали уши.
— Очень просто, его племянник, которым он нахвалиться не может, оказался не то вором, не то убийцей. В общем, каторжник!
В глазах у Жака потемнело: «Фирмен — вор! Фирмен — убийца!»
— Ты врешь! Врешь!
— А вот и не вру! Это твой Поль врун, а не я. Ведь потому, что его племянник — вор, о нем никто и не говорит, да и сам отец Поль не заикается…
Как на грех, в конце дороги показались мальчишки из деревни. Они шли стайкой; среди них Жак различил сына кузнеца и Мельникова сына.
Леон кивнул в их сторону и злобно произнес:
— Вот сейчас при них повторю! Пусть и они знают!
— Не повторишь!..
И, прежде чем Леон успел раскрыть рот, Жак столкнул его в болото.
У деревенских мальчишек Жак пользовался большим уважением. Все знали, что он хотя и сильный, но справедливый. Зря кулаки не пустит в ход. Слабого защитит, с сильным не побоится вступить в ссору. А Леон? Кто же его любил! Вот почему теперь они глядели на барахтавшегося в грязи Леона и дружно гоготали.
— Поделом тебе! — кричал сын мельника.
— Не скоро теперь обсохнешь! — радовался сын кузнеца.
— Вот тебе наука, не зазнавайся! — ликовал третий, коренастый крепыш.
— Почем фунт лягушек? — ехидно спрашивал четвертый мальчуган.
Гнев Жака быстро утих. Он считал, что достаточно проучил Леона. Великодушно протянув руку своему врагу, он помог ему выбраться из болота. Как ни злился Леон, как ни хотел поскорей отсюда убраться, он все-таки выудил из грязи свою великолепную широкополую шляпу. В ней он отличался от всех деревенских мальчишек и не снимал ее при любой погоде. Теперь она вся промокла, поля ее обвисли, и Леон судорожно разглаживал их грязной рукой. Он был до смешного жалок и походил на мокрую курицу. Потом он стал фыркать и отряхиваться; брызги грязи летели от него во все стороны.
— Ну, насмотрелись, а теперь марш отсюда! — решительно скомандовал Жак.
И мальчишки повиновались.
— Ты не собираешься меня бить? — испуганно спросил Леон.
Но Жак только рукой на него махнул.
— Пока не собираюсь, но…
— Я отцу пожалуюсь, — осмелел Леон, узнав, что Жак не намерен с ним расправиться. — Я расскажу ему, как ты ко мне пристал ни за что, ни про что. И еще лягушку хотел отнять…
— Жалуйся сколько хочешь,
Леон мрачно молчал.
— Дай слово ничего не говорить, и я тебя отпущу. — И, не удержавшись, насмешливо добавил: — Помни только, что твое слово — дворянское, не то что мое, мужицкое! Твое дорого стоит. Дашь его — так уж держись!
Леон оглядел своего противника с ног до головы. Конечно, силой он с ним помериться не мог. Мальчишки все до единого на стороне Жака. Если дойдет до драки, Леону, хоть он и сын управляющего, придется плохо. С другой стороны, отец Леона не позволит, чтобы сына обижал какой-то там крестьянский мальчишка. Но он не погладит и Леона по голове, узнав, что тот порочит отца Поля.
И Леон неохотно бросил:
— Ладно! Даю слово!
В ответе оказался один Жак. Он не захотел никому рассказывать о причине ссоры, не мог допустить, чтобы кто-нибудь повторил слова Леона, оскорбительные для отца Поля. Леон тоже не рассказал, почему вышла ссора, только объяснил, что зачинщиком был Жак.
Господин Бари вызвал к себе Андре Менье и имел с ним недолгий, но многозначительный разговор. Сын его Жак слишком много себе позволяет, дерзит, ввязывается в драки. Не в пользу ему, видно, идет учение у кюре. Управляющий мог бы расправиться с непокорной семьей Пежо, чтобы они надолго запомнили, как потакать мальчишке, но Андре — работяга, жена его Мари — тоже. Жалея их, Бари разрешает Андре самому проучить сына.
Конечно, управляющий смягчился не столько от обещаний и заверений Андре, сколько от даяния, которое тот поспешил ему вручить. Даяние было скромное — две курочки-несушки. И с ними нелегко было расстаться беднякам Пежо. Но… другого выхода не было.
В семье Пежо-Менье розги были не в почете, но распоряжение управляющего Андре выполнил, да так крепко взялся за дело, что бабушке Пежо пришлось вмешаться. Она схватила зятя за руку и помешала ему продолжать экзекуцию. А Андре, как то случается иногда с добрыми, но не очень умными людьми, так переусердствовал, что спина Жака была вся исполосована. Бабушка пообещала, что сама выведает у внука, «из-за чего подрались мальчишки». Но и ей не удалось ничего узнать. Так же тщетны были попытки отца Поля дознаться истины. «Сын мой, неужели ты и от меня хочешь утаить, что заставило тебя забыть мои наставления и броситься на Леона, который слабее тебя?»
Жак стоял перед отцом Полем и молчал. Ему хотелось признаться своему наставнику, спросить у него, откуда пошла такая молва о Фирмене, что же произошло с ним на самом деле. Но мысль, что он может своим рассказом сделать больно отцу Полю, удерживала его. Закусив губу, он не проронил ни слова.
Так никто в Таверни и не узнал, что произошло между Леоном Бари и Жаком Менье. Теперь, когда Леон встречал Жака, он еще издали переходил на другую сторону, чтобы избежать встречи, хотя Жак и не думал его задевать. А вскоре Леон и в самом деле уехал в Париж.