Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья
Шрифт:
— Вот смотрите! Слушайте! Читайте! — Адора вытащил из кучи спасенных бумаг одну, обгоревшую с углов, и огласил ее текст: — «27 мая 1776 года по сообщению сыщика Реньяра, некто Эдмонд Прот намеревался провезти в Париж целый тюк запрещенных книг. Было дано знать на заставы, где он и был задержан со своим грузом. Препровожден в Бастилию». А вот и другой документ.
Толпа притихла.
— Здесь вот оторван уголок, недостает числа, когда написан приказ об аресте, нет и самого начала приказа. Теперь вы сами видите, как плохо, что вы не сохранили всю кипу бумаг. И все же мы постараемся его восстановить. Слушайте! «… переплетчик, он же книготорговец… „ В фамилии
Прочтенные документы произвели огромное впечатление на победителей Бастилии.
— Парижане! Он прав! Спасайте бумаги!.. — закричали разные голоса. И к Адора потянулись десятки рук с обрывками бережно подобранных и спасенных от огня бумаг.
Но Жак продолжал неотступно думать о своем.
— А заключенные? — громко крикнул он, покрывая своим голосом голоса всех других. — Освободим скорее узников! Ведь они еще и не догадываются, что пришло их спасение.
Жак, а за ним другие ринулись во двор, где в башенные стены были вмурованы страшные, лишенные света казематы. Под ломами, топорами начали трещать двойные и тройные, окованные железом двери казематов. Висевшие на них тяжелые замки издавали протяжный, воющий звук, когда тюремщики поворачивали в них заржавленные ключи. Их скрежет возвещал пленникам о времени, когда им приносили пищу. Но как часто возвещал он о наступившем для них смертном часе!
— Сюда тюремщиков! Тюремщиков сюда! Да куда же они попрятались! Ключи! Ключи!..
— Где Пьер Круазе? Сюда Круазе! — громко потребовал Жак.
Но никто не отзывался. Испуганные, трепещущие перед справедливым возмездием тюремщики попрятались кто куда.
Но их все-таки нашли. Вот и Пьер Круазе. Жак хорошо запомнил этого человека. Но сейчас он не похож на самого себя. В его глазах затаился животный страх перед неминуемой расплатой. Судить будет народ, а это страшный судья.
Жак схватил Круазе за шиворот.
— Теперь ты больше не будешь лгать! Отвечай, когда умер Фирмен Одри? Где похоронен?
— Он жив, — пролепетал Круазе, — он здесь!
— Как?! — рука, державшая Круазе, разжалась. — Идем! Скорей! Где он?
Жак подумал, что Круазе хитрит и хочет завести в тупик, когда тот повел его по извилистым коридорам, по темным, замшелым ступеням туда, где на девятнадцать футов ниже уровня двора, в подземельях, находились самые страшные из казематов. Словно в насмешку, башня, где они находились, называлась Башней Свободы. Но Круазе был слишком напуган, чтобы пытаться ослушаться победителей.
Жака словно что-то подтолкнуло к последней, самой массивной двери.
— Ключи от этой камеры! — потребовал Жак.
— Их взяли… всю ту связку…
— Кто взял?
— Те, кто первые вошли во двор.
Это было похоже на правду. Тогда на дверь посыпались удары. Не щадя своих рук, заколотили
Перед взорами осаждавших предстал седой как лунь, изможденный старец. При виде вошедших он поднял руки, пытаясь закрыть ими голову. Высохшая кожа, обтягивавшая руки, походила на пергамент.
— Кто вы? Как ваше имя?
Старик беспомощно мотал головой.
— Я человек! — наконец через силу выговорил он шепотом.
— Фирмен! Фирмен Одри! — в отчаянии позвал его Жак.
Услышав свое имя, старец выпрямился, подался вперед, будто отзываясь на тюремной перекличке. С ужасом увидел Жак бессмысленное выражение глядевших на него глаз.
— Он уже давно не в себе… Помешался… — начал было Круазе, но Жак с силой оттолкнул его.
Сознание, вернувшееся к Фирмену на мгновение, когда он услышал свое имя, тотчас его покинуло. Он не отвечал ни на один вопрос, несвязно бормотал что-то о мадам де Помпадур, Людовике XV. Вот все, что сохранила его память.
Каретник, опустив руку на его плечо, ласково произнес:
— Очнитесь! Опомнитесь! Царство Людовика Пятнадцатого давно кончилось. Мадам де Помпадур умерла. А вы выйдете сейчас на свободу.
Но эти слова не произвели на старика ни малейшего впечатления. Он уныло мотал головой и вдруг так же бессмысленно беззвучно рассмеялся.
«Так вот во что превратили этого человека, который когда-то имел мужество пойти против короля и его фаворитки! Это жалкое существо, этот выходец с того света — тот Фирмен, о котором отец Поль говорил с таким уважением, подражать которому с детских лет я стремился! Это тот Фирмен, которого любила Эжени Лефлер». У Жака мороз пробежал по коже. Может быть, как в волшебной сказке имя любимой вернет Фирмена к жизни? Если бы Жак умирал и при нем произнесли: «Бабетта!» — он победил бы смерть! Жак это твердо знал. И, подойдя вплотную к Фирмену, Жак произнес:
— Эжени Лефлер придет сюда за вами!
Опять на мгновение, только на мгновение, в глазах Фирмена проскользнула искра сознания, промелькнула и угасла…
А в это время другая группа победителей освободила еще двух заключенных, запертых в башне Бертодьер.
Напуганные сторожа, боясь народного гнева, сами отдали ключи от остальных темниц.
Заключенных, или, вернее, тех, кто были еще живы, оказалось гораздо меньше, чем предполагали. Трое из них, так же как и Фирмен, были безумны. Их всех отправили в больницы. Но сколько людей нашли смерть в проклятых стенах этой крепости?! Об этом свидетельствовали кости и черепа, найденные в подземельях. Кому они принадлежали — удастся ли когда узнать! Победители собирались уже расходиться, как вдруг кто-то громко произнес:
— Меня зовут Манюэль. Я сам был узником Бастилии. И я один из немногих счастливцев, кто наперекор судьбе вышел отсюда живым и в полном рассудке. Меня освободили совсем недавно. Я горжусь честью, какая выпала мне на долю: вместе с вами я штурмовал сейчас ненавистную Бастилию… Я хорошо знаю все переходы и закоулки крепости. Там, наверху, есть еще казематы. Вперед, друзья, за мной!
Толпа кинулась за Манюэлем, высоким мужчиной с изборожденным морщинами лицом. А он привел своих спутников во второй этаж.