Жаклин Кеннеди. Американская королева
Шрифт:
Летом 1938-го Джанет сняла дом в Беллпорте, в сорока милях от горячо любимого дочерьми Ист-Хэмптона, подальше от бывшего мужа. Август девочки провели с отцом, но и в Ласате жизнь трещала по швам, в семье царил полный разлад. Майор влюбился в англичанку, миссис Мейбл Фергюсон, которая жила и работала в Нью-Йорке. Эди Бил рассказывает, что измена деда разбила бабушке сердце в прямом смысле слова. Меньше чем через два года, в апреле 1940-го, Мод умерла.
Для Джеки удар был личным, а вот унижение – публичным. 26 января 1940 года «New York Daily Mirror» опубликовала новость о разводе ее родителей, под заголовком «От светского брокера требуют развода через суд», с пикантными подробностями (видимо, с подачи адвоката Джанет) насчет любовниц Джека и фотографиями. Крупные новостные агентства подхватили и принялись муссировать эту новость, а затем ее растиражировали таблоиды и газеты по всей стране. На людях Джеки носила защитную маску сдержанности, так что никто из школьных приятелей и учителей даже не догадывался, как ей больно. «Это был самый ужасный развод из всех, свидетелем которых мне довелось быть, – вспоминает Ли, – поскольку обе стороны буквально исходили желчью, а мы с Джеки чувствовали, как каждый из родителей пытался перетянуть нас на свою сторону, и притом оба они поносили друг друга…»
Именно тогда Джеки развила в себе способность пропускать мимо ушей то, чего не хотела слышать, отгораживаться от боли, что впоследствии сослужило ей добрую службу. «Джеки ужасно повезло, что она умела отключаться, – говорила Ли. – Представьте себе, что в течение
В 1939 году, когда уютный ист-хэмптонский мирок рухнул, десятилетняя Джеки сочинила стихотворение о любви к океану и нарисовала свой портрет: девочка сидит, откинув голову назад, и любуется огромными волнами, а ветер играет ее волосами.
Когда на берегу морском стою,
желаю только одного я:
жить здесь, на этом берегу,
и слушать чаек крик и шум прибоя.
В часы отлива я могу бежать
по кромке вод, с соленым ветром споря,
глядеть на чаек, вьющихся над морем,
и ничего другого не желать.
2 Папина дочка
Знаешь, Питер, мы оба недурно устроены в этом обществе обеспеченных стопроцентных американцев. Все как будто бы благополучно и стабильно. Может быть, оттого что я католичка и оттого что мои родители развелись, когда я была совсем ребенком – ужасный удар в таком возрасте, – я всегда чувствовала себя белой вороной.
Джеки – Питеру Дакину
В июне 1940 года Джанет получила развод в Рино (штат Невада). После смерти ее матери, Мод Бувье, в апреле того же года золотое время в Ласате кануло в прошлое. Наверное, именно тогда Джеки выбрала для себя девиз своей любимой героини, Скарлетт О’Хара (Джеки в тот год прочла «Унесенных ветром» три раза подряд): «Я не буду оглядываться». Когда Ист-Хэмптон растаял в прошлом, началась новая страница жизни, центром которой сделался Нью-Йорк, на долгие годы ставший для Жаклин домом. После развода Джанет переехала с дочерьми в новую квартиру неподалеку от школы для девочек мисс Чапин, которую Джеки посещала с сентября 1935-го.
По воспоминаниям одной из ее одноклассниц, это учебное заведение было тогда прибежищем старых дев, пропитанным духом протестантизма «коренных» американцев. Директриса, мисс Этель Грэй Стрингфеллоу, делила квартиру с мисс Эвелин Скотт, не работавшей в школе, а преподавательница латыни – с мужеподобной учительницей физкультуры, которая на своих уроках муштровала девочек, как в армии: заставляла взбираться по канату и ползти на животе по спортивному залу, будто «над головой свистели пули». Школьным девизом, который красовался чуть ли не на каждом шагу, было латинское изречение «Fortiter et recte» («Отважно и справедливо»), а мисс Стрингфеллоу каждый божий день повторяла, словно мантру, весьма непонятную фразу «Будь заметной, не бросаясь в глаза». Школьная форма, какую Джеки носила в начальных классах, состояла из короткого полотняного сарафана бирюзового цвета, с поясом, из белой блузки с отложным воротничком и полотняных бирюзовых же брюк, а в старших классах девочки носили бирюзовые блузы и темно-зеленые сержевые юбки.
Утро в школе начиналось с того, что ученицы собирались в актовом зале на утреннюю молитву (англиканскую версию «Отче наш»), затем одна из старших девочек зачитывала отрывки из Священного Писания, после чего оглашались школьные объявления. Затем под военный марш, который играла на пианино учительница музыки, все расходились по классам. Минни Хикман вспоминала: «Во времена Джеки школа в основном состояла из протестанток. Максимум одна-две католички на класс, а еврейских девочек и того меньше, с типичными фамилиями вообще ни одной». Да и католического опыта сестрам Бувье определенно недоставало. Ли рассказывала: «Мы, конечно, не были такими католиками, как Кеннеди, но, когда жили в Нью-Йорке, каждое воскресенье ходили с дедушкой в церковь, а еще три раза в неделю посещали монастырь Сестер – Помощниц Блаженных Душ, так что подразумевалось, что в нас заложены основы католической веры».
«Главное, чего от нас ожидали в будущем, – это удачное замужество, – рассказывала Минни Хикман. – Ради подготовки к замужеству нас в возрасте восьми или девяти лет отдавали в школу танцев. Джеки послали в школу мисс Хаббелл, где занятия проходили дважды в неделю. У этой дамы была трость с серебряным набалдашником, которой она стучала по полу в такт музыке. Партнеров для нас отбирали в лучших школах для мальчиков. Поскольку мальчишки на уроки танцев не рвались, мисс Хаббелл тростью выгоняла их из раздевалки». На мальчиках были короткие черные курточки или аккуратные синие костюмчики, на девочках – бальные платья, и всем без исключения предписывалось надевать белые перчатки. Джеки намного больше нравилась балетная студия мисс О’Нил. Именно там зародился ее интерес к балету, хотя она понимала, что слишком высокого роста, чтобы стать профессиональной балериной, а вдобавок родные никогда этого не допустят. Некоторое время (весьма недолгое) она подумывала заняться дизайном балетных костюмов и начала собирать книги по истории балета.
Бунтарка Джеки не подчинялась строгим школьным правилам. Она была смышленее большинства одноклассниц, быстро справлялась с заданиями, а потом бездельничала, смотрела в окно и мечтала. Все учителя впоследствии вспоминали ее красоту, а прежде всего – дерзкие выходки. Мисс Аффлек говорила: «Очаровательная девочка, очень умненькая, очень артистичная, но внутри у нее сидел бесенок».
В школе Джеки на всю жизнь подружилась с некоторыми девочками, например с Нэнси Таккерман, которая была ей верной подругой, наперсницей и защитницей вплоть до самой смерти. Джанет Фелтон, работавшая у Джеки, когда та стала первой леди Америки, вспоминала школьные годы: «Жаклин была очень способной, но до ужаса непослушной, могла сорвать любой урок. Днем нас водили на прогулку в Центральный парк. Мы шли гуськом, чуть ли не на цыпочках, и только Джеки конечно же кричала и дурачилась, а не то и пила воду из фонтанов. Словом, раз в две недели ее непременно вызывали к директрисе. И все равно, по-моему, у Джеки было потрясающее чувство юмора и способность подмечать смешное, сохранившиеся на всю жизнь. Она отлично знала, кто чего стоит, и либо подражала человеку, либо вышучивала его и заставляла плясать под свою дудку. К примеру, как-то раз Джеки сказала Нэнси, которая ничего не смыслила в лошадях, что нужно пролезть у лошади под брюхом и тогда будешь счастливой. А еще, помню, Джеки всю грязную работу взваливала на Ли. И не только на Ли».
Салли Смит Кросс, однокласснице по школе мисс Чапин, запомнились «неуемная энергия» Джеки и ее спортивность: «Прямо воочию вижу, как во время игры в кикбол она мчится к центру поля, только косички прыгают на спине. Или как ей делают выговор и отправляют к директрисе за то, что она задирала молодую учительницу современного танца… Джеки была очень способной, а вдобавок заводилой. Ее плюшевая зебра стала талисманом нашего класса… еще она умела ходить колесом, не то что я».
В школе Джеки была сорванцом,
В этом вполне заурядном списке выделяется один пункт – дедушка Маленького лорда Фаунтлероя. Пожалуй, это лишний раз подтверждает, что Джеки всегда тянуло к мужчинам старшего возраста, или же литературный герой напоминал ей любимого деда, которого она теперь видела редко.
Дела Черного Джека шли все хуже и хуже, и в целях экономии он переехал из отеля в квартиру с двумя спальнями и комнатой для прислуги на 74-й улице и продал два из трех автомобилей, оставив только один, «форд-меркурий» с откидным верхом. Он стал реже посещать рестораны, но любимым дочерям по-прежнему ни в чем не отказывал. Оплачивал содержание Балерины в платной конюшне, чтобы Джеки могла ездить верхом на своей любимице в Центральном парке, и обучение девочек в школе, а когда Джеки и Ли подросли, открыл для них кредитные счета в магазине Saks. По воскресеньям отец подкатывал к их новому дому, гудел под окнами и забирал дочек с собой. Они гуляли по Центральному парку с собаками, которых арендовали на день в зоомагазине, потом обедали вместе со школьными подружками девочек, ходили в кино, объедались фисташковым мороженым. Иной раз выбирались на бейсбол, или посещали бега на ипподроме в Белмонт-парке, где отец знакомил их с ведущими жокеями, или отправлялись обедать на Уолл-стрит, а однажды Черный Джек даже взял их на гостевую галерею фондовой биржи, и они видели далеко внизу толпы кричащих брокеров, которые некогда были очень важной частью отцовского мира.
Хотя Джек Бувье старался, чтобы дочери этого не заметили, его мир постоянно уменьшался. Смерть матери и развод с Джанет здорово подкосили его, оставили в нем ощущение несостоятельности. Теперь Черный Джек редко наведывался в Ласату и перестал держать там лошадей, хотя август дочери до сих пор проводили с ним, в Ист-Хэмптоне. На газетной фотографии 1941 года повзрослевшая грациозная Джеки верхом на Балерине берет барьер; в тот год она выиграла голубую розетку и приз как лучшая наездница в возрастной категории до 14 лет.
21 июня 1942 года Джанет добила бывшего мужа – вышла за человека много богаче его и выше происхождением. Ее избранником стал Хью Д. Окинклосс-второй, или Хьюди, как его обычно называли, наследник крупного пакета акций компании «Standard oil» и хозяин двух роскошных усадеб – Мерривуд (в Мак-Лине, штат Виргиния) и Хаммерсмит-Фарм (под Ньюпортом, штат Род-Айленд). Джеки и Ли случившееся застало врасплох, во-первых, потому что мать не предупредила их, а во-вторых, потому что у Джанет, по словам Ли, было по крайней мере еще два поклонника. «Помню, я просто опешила, – рассказывала Ли, – когда она [Джанет] позвонила, мы как раз гостили у деда Ли. Джеки сняла трубку, а потом сообщила: “Мама вышла замуж”. Я спросила: “За кого?” Джеки ответила: “За мистера Окинклосса”. Я ожидала услышать одно из двух других имен, но никак не “Окинклосс”, и потому вправду не поверила своим ушам. Видимо, он получил увольнительную на два дня, поскольку служил тогда на флоте, вот почему мама и отослала нас из дома…»
Фактически Джеки и Ли уже встречались с Хьюди и его старшим сыном от первого брака, Хью Д. Окинклоссом-третьим, которого все звали на русский манер Юшей; было это годом раньше, в минувшем декабре, через десять дней после того, как атака японцев на военно-морскую базу Пёрл-Харбор принудила США вступить в войну. Джанет тогда повезла девочек на экскурсию в Вашингтон. Юше, застенчивому четырнадцатилетнему подростку, приехавшему из военного училища в Гротоне на рождественские каникулы, очень понравилась двенадцатилетняя Джеки. Их объединило увлечение историей, восторг перед героями и чувство патриотизма, охватившее многих в момент эмоционального подъема, когда США вступили в войну. Джеки гадала, что будет с Францией, и даже назвала своего пуделька Голли, в честь генерала Шарля де Голля. По утрам в ту предрождественскую неделю девочки пропадали на экскурсиях. Посетили Маунт-Вернон, памятник Вашингтону, Капитолий и Белый дом. (В Белом доме Джеки успела побывать с матерью ранее в этом году и впоследствии вспоминала, каким неприветливым он ей показался.) В мемориале Линкольна они задержались, и Джеки вслух прочитала текст его инаугурационной речи, высеченный на каменной стене. Больше всего ей понравился Смитсоновский музей американской истории. «Джеки, – вспоминал Юша, – очень интересовалась культурой американских индейцев… хотя обожала также пиратов и своего горячо любимого отца, Джека Бувье, представляла себе этаким пиратом-головорезом». По иронии судьбы, напоследок они посетили Арлингтонское кладбище, где много лет спустя Джеки похоронят рядом с Джоном Ф. Кеннеди. Глядя на Могилу Неизвестного Солдата Первой мировой и на ряды белых надгробий, сестры размышляли, сколько жизней унесет новая война и не окажется ли кто-то из знакомых похороненным под такой же белой плитой. «Как здесь спокойно», – задумчиво обронила Джеки. В последний вечер, проведенный в Мерривуде, поместье Окинклоссов на берегу Потомака, Джеки пригласила Юшу приехать в Нью-Йорк на пасхальные каникулы: он мог бы остановиться у своей бабушки на Парк-авеню, а Джеки показала бы ему город.
На свадьбе своего отца и Джанет в Мерривуде Юша был шафером. Он искренне радовался появлению новых членов семьи в лице Джеки и Ли и стал для Джеки старшим братом, о котором она так мечтала. Через два дня после бракосочетания Хьюди отбыл для прохождения службы на Ямайку, а Джанет, навестив новых свекра и свекровь, вернулась с Джеки и Ли в ист-хэмптонский дом своих родителей.
Когда летом 1942 года Хью перевели в Вашингтон, Джанет вместе с дочерьми переехала в Мерривуд, и следующие несколько лет этот дом играл важную роль в жизни Джеки. Чем-то Мерривуд пленял своих обитателей. Писатель Гор Видал стал пасынком Хьюди в десять лет, после замужества своей матери Нины; в книге «Вашингтон, округ Колумбия» он описал это поместье как Лорел-Хаус и снова вспомнил его в автобиографическом «Палимпсесте». На всю жизнь он сохранил в памяти скалистые берега Потомака, поросшие деревьями: «С террасных лужаек вниз к реке вела каменистая тропка, такая крутая, что безопаснее было не идти по ней, а бежать, и конечно же я часто мчался этим головоломным маршрутом, перескакивая с камня на камень. До сих пор мне снится, как я бегу к бурлящей мутной реке».
Джеки заняла комнату, где некогда жил Гор; она говорила ему, что нашла старые рубашки с его меткой и надевала их, когда ездила верхом. Это была маленькая спальня с двумя кроватями, с персональной ванной, белую плитку на полу которой «не меняли с тридцатых», и большим окном, выходящим на лужайки, лес и реку. Позднее Джеки с мужем останавливались в этой комнате. Огромный кирпичный дом в неогеоргианском стиле напоминал Джеки поместье Тара из «Унесенных ветром». Романтичная Джеки любила природу, поэтому ей пришлось по сердцу местоположение поместья над шумным и быстрым Потомаком, среди раскинувшихся вокруг лесов. Она писала Юше: «Не знаю даже, какое из двух поместий твоего отца мне нравится больше – Хаммерсмит [-Фарм], с его зелеными полями и летними ветрами, или Мерривуд в снегах, с его рекой и скалистыми кручами…» Юша, унаследовавший от русских предков поэтическую душу, отвечал, что разделяет любовь Джеки к Мерривуду: «Это рай, где нет ни желаний, ни страхов, ни корысти, есть только стремление к любви и счастью. У этого дома есть душа, и ты, как никто другой, можешь почувствовать ее и понять, потому что я так хочу. В Мерривуде ты – настоящая, и надеюсь, ты никогда не изменишься, думаю, так оно и будет, ведь таков завет Мерривуда…»