Жаклин Кеннеди. Американская королева

Брэдфорд Сара

Вышколенные Черным Джеком, сестры были неотразимы для большинства молодых людей, и обе они играли в порабощение мужчин. Их ровесница Памела Харлек вспоминала: «Нас всех удивляло, как эти две девчонки покоряют мужчин. Именно покоряют, берут в плен. Подсядут к какому-нибудь парню по обе стороны и восторженно смотрят ему в глаза, а бедняга думает: выходит, я очень даже не промах, если нравлюсь двум таким красоткам…» Взгляд Джеки, фокусируясь на мужчине, становился магнетическим. Один из ее друзей более поздних лет писал: «Ее взгляд был словно луч маяка огромной яркости и силы». По словам Джорджа Плимптона, который одно время ухаживал за Ли в Ньюпорте, «во время разговора с Джеки возникало совершенно особенное чувство, она как бы обволакивала тебя, редкое умение для столь юной девушки. Она смотрела на тебя, окружая взглядом со всех сторон, никогда не глядела тебе через плечо, мол, кто там следующий. Это запомнилось мне с самого первого разговора с нею».

Джеки училась быть гейшей

по-американски, привлекать или, вернее, не отпугивать мужчин. Обе сестры, особенно Джеки, понижали голос до тихого воркования, изображая совершенно неопасных маленьких девочек. Шерли Лангхаузер, одноклассница Джеки, рассказывала: «В Фармингтоне она разговаривала совсем иначе, голос был, как у всех, нормальный». В те годы умные женщины учились скрывать свой ум. «Однажды, – вспоминал Кэмпбелл Джеймс, – какой-то молодой человек в присутствии Джеки сказал, что боится провала на экзаменах, на что она тихонько ответила, что у нее те же проблемы, хотя прекрасно знала, что получит отличные оценки». Один из известных кинематографистов, вспоминая Жаклин Кеннеди, сказал: «Она была идеальной гейшей, поскольку никто никогда не знал, о чем она думает». Если верить искусствоведу Джону Ричардсону, «Джеки была на редкость обаятельна и привлекательна. Обладала огромным шармом и удивительно мягким голосом – по-моему, ей в первую очередь хотелось доставлять радость». Такими приемами Джеки овладела в совершенстве и с успехом применяла их, особенно когда стала знаменитостью. Ришар де Комбре, один из авторов, чьи книги Джеки готовила к печати в издательстве «Doubleday», писал: «Она всегда говорила о тебе самом, и это тоже проявление “синдрома гейши”. Так приятно было сидеть напротив этой женщины, умной, известной, богатой, а при том увлеченной твоим рассказом, словно ничего интереснее она в жизни не слыхала… Фокус в том, что Джеки никогда не говорила о себе, а всегда – о тебе».

Мужчины встретили появление дебютантки Джеки благосклонно. Сэм Пибоди, внук Эндикотта Пибоди, знаменитого ректора Гротона, сидел рядом с Джеки, когда она во время дебютного сезона приезжала в Гарвард: «Она показалась мне замечательной – красивая, остроумная, милая и… сексуальная». Джеки нравилась даже Гору Видалу, хотя к остальным отпрыскам, падчерицам и пасынкам Окинклосса он относился с пренебрежением. Гор, познакомившийся с Джеки в 1949 году, писал: «Ее мальчишеская красота и острый язычок вызывали у меня восхищение… в моей жизни она так и осталась живой и ироничной». Фигурой Джеки вправду напоминала мальчика: широкие плечи, довольно плоская грудь, длинные мускулистые ноги, крупные руки и ступни. Как-то раз Джеки полушутя призналась Гору, что главная цель ее жизни – нравиться мужчинам. И она умела тонко пококетничать. В своих мемуарах Гор упоминает «эротический вызов», когда Джеки под столом легонько, как бы невзначай задела его ногу своей.

Вообще отношение Джеки и к мужчинам, и к женщинам было сложным. Казалось, она предпочитала мужскую компанию и недолюбливала представительниц своего пола. Однако критические суждения Черного Джека и примеры того, как отец вел себя с женщинами, дали свои плоды: мужчин необходимо брать в плен, они – дичь, на которую идет охота, а вдобавок и враги. Они являли собой цель, которой нужно достичь, но в тогдашних обстоятельствах ограничивали потенциал женщины. Джеки нуждалась в мужском восхищении и деньгах, но подсознательно сожалела, что главную роль играла ее красота, а не ум. Кто-то из ее бывших поклонников сказал: «Думаю, Джеки ценила мужчин, но одно дело ценить и совсем другое – по-настоящему понимать их и любить».

Одна из родственниц Окинклосса вспоминала: «В отличие от Ли Джеки действительно нравились некоторые женщины. Неприязнь она вымещала на мужчинах, любила их подразнить. Когда мы познакомились, мне было лет восемнадцать. Помню ее эффектное появление. Множество мужчин устремилось к ней, каждый хотел завести разговор, но Джеки подошла прямо ко мне и сказала: “Вы такая-то, у вас прекрасное перо”, – а затем продолжила разговор со мной, игнорируя мужчин. Она часто так делала, чтобы их подразнить. Вообще Джеки была разноплановой. Часто вела себя своенравно. Могла, к примеру, очаровать сидящего рядом парня, а потом взять и потушить о его ладонь сигарету». Клод дю Гранрю (урожд. де Ранти), в семье которой Джеки прожила год в Париже, отмечала: «Жаклин отличалась очень сильным характером, но и у нее были свои слабости. Порой ей приходилось нелегко. Она принадлежала к числу людей, которые никогда не показывают слабину, и страдала из-за этого. Не могла примириться с собственными слабостями и не терпела слабостей окружающих. На дух не принимала слабых мужчин… Если она не ценила мужчину и не восхищалась им, то немедля его бросала».

7 января 1948 года Джеки проснулась знаменитой. Известный светский колумнист Игорь Кассини, писавший в херстовских газетах под псевдонимом Чолли Никербокер, назвал ее «королевой дебютанток 1947 года». В эпоху, когда «свет» еще имел значение, этот отзыв возвысил ее почти до уровня голливудской звезды. В своей статье, которая вышла в New York Journal American и которую позднее перепечатали другие херстовские издания по

всей стране, Кассини описывал Джеки как «царственную брюнетку с классическими чертами лица и хрупкой, словно дрезденский фарфор, фигуркой. В ней есть достоинство, мягкость голоса и ум – всё, как и положено лидирующей дебютантке». Даже Кассини ввела в заблуждение эманация Окинклосса и Вассара, и он писал, что в Джеки безусловно чувствуется влияние «старой гвардии». В приватных беседах он подчеркивал, что обычно выбирал королевой одну из самых ярких и красивых дебютанток, но «в Джеки чувствовалось что-то особенное, какое-то скрытое изящество. Она казалась застенчивой и очень замкнутой и тем не менее сразу выделялась из толпы. Не могу подобрать точного слова для описания этой ее особенности: красота, шарм, харизма, стильность или все вместе. Как ни назови, это что-то в ней было».

Получив титул дебютантки года, Жаклин Бувье поднялась на совершенно новую высоту. После пьянящей атмосферы нью-йоркского сезона чисто женский Вассар казался душным и пуританским. Джеки все больше раздражало, что в колледже она лишь одна из многих. Она редко оставалась в Вассаре на выходные и вообще не ощущала себя частью его мира. После смерти Джеки, когда однокурсницы попытались собрать и записать воспоминания о студенческих годах, многие отмечали, что Джеки училась вместе с ними, но держала дистанцию. (Впрочем, одна женщина, едва знакомая с Джеки, с благодарностью вспомнила, как та одолжила ей конспекты по истории, чтобы она могла наверстать пропущенное по болезни.) Сверстники отмечали, что застенчивость и сдержанность Джеки не позволяли им сблизиться с нею. Рядом с кроватью у нее стояла фотография отца, но она никогда не рассказывала ни о нем, ни о своей семье и не принимала участия в обычных девчачьих разговорах про мальчиков, которые с удовольствием вели однокурсницы.

Но из любого правила есть исключения, и Джеки сделала исключение для Эдны Харрисон, Эллен Гейтс и Шерли Оукс, а остальным дала понять, что учиться на одном курсе не значит иметь общую жизнь. Юджиния Эйгьер, знакомая с Джеки через их общую подругу Шерли Оукс, писала: «Меня поразила придирчивость Джеки в выборе друзей. (Летом 1951 года Шерли и Юджиния вместе отправились в Европу и в Памплоне встретили на корриде Джеки и Ли.) Мне было предельно ясно, что Джеки хочет проводить время с Шерли, а не со мной». Шестью годами позже Джеки по невыясненным причинам вычеркнула Шерли из списка друзей. Попасть в ближний круг Джеки было нелегко: оказавшись там, ты мог претендовать на пожизненное членство, но, увы, тебя могли и исключить за какую-нибудь провинность, причем без обжалования.

В июле – августе 1948-го Джеки впервые поехала в Европу, хотя обычно проводила это время с отцом. Как и все яркие события в ту пору жизни Джеки, это путешествие состоялось благодаря связям Окинклосса. Эдуард М. Фоли-младший, тогдашний заместитель министра финансов, дружил с Хьюди и Джанет, и две его падчерицы, которых Джеки уже знала, планировали поехать в Европу еще с одной подружкой. Фоли предложил Джеки присоединиться к ним, а практичная Джанет убедила холтонскую учительницу-латинистку сопровождать девушек в качестве компаньонки. Джеки написала Юше восторженное письмо, что собирается в Европу с «восхитительной» компаньонкой, которая позволит им делать все, что угодно. Юша встретился с ней в Париже и повел в ночной клуб, где Джеки сидела с совершенно «ошарашенным» видом; Париж показался ей полным блеска, шика и роскоши, и на сверхплановые затеи попросту не оставалось времени. Семь недель сплошной беготни по экскурсиям – Лондон, Париж, Прованс, Ривьера, Швейцария и Италия. Самое яркое впечатление Джеки – встреча с кумиром военных лет, Уинстоном Черчиллем, на приеме в саду Букингемского дворца. Джеки дважды стала в очередь, чтобы, трепеща от восторга, пожать руку великого человека. Следующие три года она бредила Европой, особенно Парижем. И жила мечтой сбежать из Вассара.

«Джеки, – вспоминала Эллен Гейтс, – ужасно хотелось на втором курсе [1949–1950] уехать учиться за рубеж, как уезжали многие девочки». Они с Джеки вместе посещали занятия по истории искусств, жили в одном крыле общежития и планировали продолжить учебу в Сорбонне, на курсе колледжа Смита, но вместо этого Эллен выскочила замуж. По этому случаю Джеки написала шуточный стишок, предупреждая подругу, что та будет скучать по свободной студенческой жизни.

Характерно, что Джеки заручилась поддержкой влиятельного дяди Льюиса, который написал одному из профессоров колледжа Смита и порекомендовал включить Джеки в их парижскую группу: «Без сомнения, по сводке оценок Вы уже поняли, что у Джеки блестящие способности, к тому же она весьма и весьма привлекательна и на нее можно целиком и полностью положиться. Если Вы принимаете девушек из других колледжей, то лучшей кандидатуры не найдете». К весне 1949-го все формальности были улажены. В мае Джеки написала Юше, что начало лета собирается провести, порхая по свадьбам, а неделю-другую в июле – с отцом. На фотографиях в Social Spectator мы видим Джеки в костюме цыганки на ежегодной выставке-ярмарке в Ист-Хэмптоне, в сопровождении Черного Джека, одетого в безукоризненный светлый костюм. Без малого через месяц, 23 августа, Джеки уехала в Париж и вернуться планировала только через год.