Жаклин Кеннеди. Американская королева
Шрифт:
Характерно, что Джеки говорила Хекшеру: «Мистер Хекшер, я сделаю для искусства все, что захотите». Затем, что не менее характерно, она добавляла: «Но, разумеется, я не смогу слишком надолго отлучаться от детей и не смогу слишком часто присутствовать на культурных мероприятиях». После чего с улыбкой роняла: «В конце концов, я же не миссис Рузвельт». Тиш, по словам Хекшера, всегда горела энтузиазмом, «но ее постоянно щелкали по носу… Тиш делилась с миссис Кеннеди какой-нибудь идеей, а та в ответ писала на ее предложении решительное “нет”». Как Джеки рассказывала Кей Хелли, она ненавидела всякие комитеты и публичные акции, даже когда речь шла об искусстве.
Джеки и Джон вместе с Биллом Уолтоном с самого начала участвовали в проекте сохранения и реставрации площади Лафайет. В первую же неделю своего президентства Джон поручил Уолтону изучить проект, доставшийся от прежней администрации и ожидавший решения. Проект предполагал снос старинных домов на площади Лафайет и строительство на их месте новых правительственных зданий. «Планы показались мне крайне непривлекательными, – вспоминал Уолтон, – я показал их Джеки, и она согласилась, что такая архитектура вблизи Белого дома нам не нужна». По его словам, Джеки сыграла ключевую роль в сохранении площади: «Она твердила: “Пока не пущены в ход бульдозеры, будем воевать и не сдадимся”. И она вправду не сдавалась…» Президент тоже очень заинтересовался. «Это был его любимый проект, – говорил Уолтон. – Летом я привез ему в Хайаннис макет площади и набор бумажных фасадов в разных стилях, он сел на пол и начал их примерять к макету, с большим увлечением, а Джеки смеялась, что мы как маленькие.
Как и со всем в Вашингтоне, возникли сложности политического толка. «Проблема оказалась весьма трудной, – вспоминал Уолтон. – Конгресс выдвинул конкретные требования касательно рабочих площадей, которые необходимо вписать в это пространство. Архитекторы считали задачу неразрешимой, если сохранить здания, выходящие на парк. Но Джеки твердо заявила: “Нет. Пока не пущены в ход бульдозеры, я этого не позволю”. Так что мы снова и снова заворачивали архитекторов, пока президент лично не попросил Джека Уорнека заняться этим проектом».
Джек Уорнек, сын другого знаменитого архитектора, Джона Карла Уорнека, работал в Сан-Франциско и попал в поле зрения Джона еще как футболист года в команде Стэнфорда. «Наша команда поразила всех, – вспоминал Уорнек, – ведь годом раньше мы проиграли все матчи… Но, к его [Кеннеди] удивлению, мы переломили ситуацию и в этом году не имели ни одного поражения, выиграли и Розовую чашу, став таким образом чемпионами страны». Впервые они встретились в 1956 году, когда Джон участвовал в кампании в поддержку Эдлая Стивенсона на Западном побережье. Пол Фэй организовал Джону свидание, и Уорнек служил прикрытием. Как он вспоминает, «мне было велено привести красивую девушку для Джека, на свидание вслепую, поскольку он хотел с кем-нибудь развлечься».
В марте 1962 года Уорнек случайно оказался в Вашингтоне. «Я позвонил Реду [Фэю], который тогда был заместителем министра ВМФ, и он сказал, что устраивает вечеринку, и спросил, не хочу ли я повидаться с Джеком [Кеннеди]. Я с радостью согласился и отправился в Белый дом. Фэй и парни с торпедного катера сидели в Овальном кабинете, травили мужские анекдоты, а я с дамами находился в большой гостиной, тут вошел Джек со всей компанией, окинул взглядом дам, потом увидел меня и подошел: “Розовая Чаша, а ты какого черта тут делаешь?”»
Они поболтали несколько минут, а следующим вечером Кеннеди за ужином спросил у Фэя: «Чем занимается Розовая Чаша?» Фэй ответил, что Уорнек успешный архитектор. Президент подумал немного, потом сказал: «Пусть он зайдет ко мне завтра в половине десятого. Джеки очень расстроена из-за планов нового здания на площади Лафайет. По ее ощущению, то, что они проектируют, уничтожит красоту и историческое очарование этого места, и я с нею согласен».
«Джеки уехала в Индию, – вспоминал Уорнек. – Они постоянно сообща работали над проектом с тех пор, как он стал президентом… Джеки уехала, но отправила письмо в УСОН [Управление служб общего назначения], которое я обнаружил только двадцать лет спустя. Она резко писала, что президент США допустил ошибку, а его друг Билл Уолтон одобрил план и тоже не прав. Джеки стояла насмерть».
«У меня огромная архитектурная проблема, – сказал Джон. – Позвони Биллу Уолтону, он тебе все расскажет».
«Так Уорнек и сделал, – вспоминал Уолтон. – Я провел с ним два или три дня, он детально вникал в суть проблемы, потом заперся в кабинете, а через несколько дней пришел с идеей, которая легла в основу того, что мы сейчас воплощаем. Президент был в восторге. Идея отвечала всем его требованиям; мы получали нужные рабочие площади и сохраняли старинные здания. Сам Уорнек назвал свое решение “новой концепцией контекстуального дизайна”. Он взял за образец лондонские площади со скверами в центре: чтобы получить необходимое пространство, разместил новые здания позади старых, не трогая эти последние. Уорнек уже садился в самолет, чтобы лететь домой на Западное побережье, когда ему позвонил приятель-архитектор из УСОН: “Что, черт побери, произошло сегодня в Белом доме?” Я ответил: “Президент спросил у меня совета, и я его дал”. На что приятель сказал: “Президенту не нужны советы, ему нужно, чтобы ты занялся этим”. И я пулей выскочил из самолета».
Джеки заключила крепкий союз с Бернардом Л. Бутеном, которого Кеннеди назначил начальником УСОН и который поэтому, как ответственный за все общественные работы, был центральной фигурой в ее планах касательно Вашингтона. «Я уверена, Белый дом должен стать примером бережного сохранения нашей истории, – говорила она ему. – Мы сейчас думаем о сохранении старинных построек вроде Маунт-Вернона и сносим все, созданное в XIX веке, в ближайшие сто лет от них ничего не останется, одни только стекляшки небоскребов…» Она не только твердо заявила Бутену, что президент сделал ошибку, согласившись с планами Билла Уолтона насчет площади Лафайета, но обрисовала, как ей самой видятся площадь и ее окружение. Не забыла она и давнего недруга, Джорджа Стюарта, архитектора Капитолия, чей срок на этом посту истекал, и она считала, что его необходимо заменить. Он уже сломал не одно симпатичное старинное здание вблизи Капитолия, так что вся надежда на Бутена, иначе Стюарт снесет оставшиеся старинные постройки, чтобы расширить Библиотеку конгресса. Новый архитектор Капитолия, говорила Джеки, должен иметь основательную архитектурную подготовку и быть сторонником сохранения старины, и под секретом она может предложить несколько кандидатур.
Позднее в тот же год Уорнек познакомился с Джеки. На ужине с танцами в британском посольстве он пробился к ней, тронул за плечо и сказал: «“У нас с вами назначена завтра встреча, не хотите ли потанцевать?” На следующий день перед поездкой в Нью-Йорк она зашла посмотреть все наши макеты. Приняла эстафету от президента. Мы сразу получили ее одобрение, и потом она устроила для меня очень милый ужин в семейном крыле. Это было в конце шестьдесят второго. Отныне я бывал на всех вечеринках. Очутился в самом сердце Камелота».
К концу сентября 1962 года в Карибском регионе медленно назревал вооруженный конфликт между США и Советским Союзом. В течение следующего месяца этот кризис привел мир на грань ядерной войны. Изначально Кеннеди считал, что сможет нейтрализовать Кастро и Че Гевару, не применяя военную силу, любыми средствами, вероятно вплоть до убийства. Теперь он думал о военном вторжении, не догадываясь, что Хрущев намерен защищать Кубу с помощью ядерных ракет. 29 августа самолет-разведчик ВВС США засек на острове восемь почти полностью смонтированных пусковых комплексов ракет «земля – воздух». 4 сентября Кеннеди выступил с предупреждением, а на следующий день была объявлена мобилизация 15 тысяч резервистов. И все же он до конца не верил в агрессивные намерения русских; но 14 октября еще один самолет-шпион сфотографировал ракеты куда большего размера, на сей раз это были баллистические ракеты средней дальности, способные нести ядерное оружие и достичь территории США.
В 9 утра 16 октября Макджордж Банди сообщил президенту эту новость. Кеннеди провел в этот день два секретных совещания, а вечером вместе с Джеки отправился к Олсопам на прощальный ужин по случаю отъезда Чарлза Болена в Париж, где ему предстояло возглавить посольство США. По словам Олсопа, он впервые «видел Кеннеди в мрачной задумчивости». Поздоровавшись с хозяевами, он тотчас увел Болена, одного из ведущих советологов и потому осведомленного о кризисе, в сад и что-то долго и горячо с ним обсуждал. За ужином Кеннеди не проронил почти ни слова, по-прежнему пребывая в задумчивости. После ужина Олсоп вышел с мужчинами в сад, где им подали напитки: «Разговор свернул на историю и непредвиденные обстоятельства… Кеннеди вдруг обвел нас взглядом и спокойно произнес: “Конечно, если говорить о случайностях в истории, надо учитывать и что есть большая вероятность, что в ближайшие десять лет грянет ядерная война”». В течение нескольких следующих
В тот же день Джон велел жене возвращаться с детьми в город. Дэвид Ормсби-Гор вспоминал: «Он хотел, чтобы Джеки и дети были рядом, пока он принимает все эти ужасные решения». Этим утром Джон вызвал к себе и его, и после секретного заседания кабинета они вдвоем обсуждали кризис и ждали приезда Джеки, которая появилась около половины второго. Вечером Ормсби-Горы вновь прибыли в Белый дом на ужин, вместе со своими гостями – герцогиней Девонширской и Робином Дуглас-Хьюмом. За столом о кризисе никто не упоминал. Кеннеди, с их невероятным самообладанием, не выказывали ни малейших признаков напряжения. Джон, несмотря на взволнованность и постоянные телефонные звонки, вел беседу в обычной своей манере, «задавая множество вопросов об интересных ему людях… их поведении, мотивах и тайных амбициях и мысленно складывая все эти мелочи в мозаичную картину». Дуглас-Хьюму Джеки показалась «более напряженной». Как она объяснила ему на другой день, «она отлично понимала, какое давление испытывает президент, но не могла тогда говорить об этом».
В понедельник в 7 вечера президент обратился к американскому народу, который до сих пор не подозревал, что вправду находится на грани ядерной войны, и призвал СССР «отвести мир от бездны уничтожения». Советские корабли с ракетами на борту шли на Кубу, и флот США начал операцию по морской блокаде острова, намереваясь остановить русских. Никогда еще опасность войны не была так велика.
Джон не обсуждал с женой проблему кризиса. По словам Сьюзан Мэри Олсоп, Джеки «на этой неделе пришлось несладко, я знаю об этом от нашего близкого друга, Майка Форрестола, который был тогда одним из младших помощников в Белом доме… Уже после кризиса я спросила у Майка: “Как вы там выдержали эту неделю?” И он ответил: “Да ничего, выдержали, только мне было ужасно жаль Джеки”. – “О, почему?” – спросила я. “Потому что ей никто ничего не говорил, – сказал он. – Изредка я сталкивался с ней, когда она печально бродила по коридорам, и она спрашивала, что нового. Я, конечно, мог кое-что ей рассказать. Но вообще никто даже не трудился разъяснить ей, в чем дело”. По-моему, президент не хотел об этом говорить… Наверное, предпочитал выпить бокальчик мартини, перекусить, послушать сплетни, узнать, чем занимались дети, и все такое…»
Во вторник 23 октября Джеки пришлось отменить ужин на двадцать пять персон по случаю прибытия махараджи Джайпура и его супруги, хотя, судя по журналам спецслужб, ужин в Белом доме все же состоялся, на четырнадцать персон; в частности, присутствовали махараджа с супругой, Бенно и Николь Грациани, Дэвид Ормсби-Гор и Чарли Бартлетт. Около полуночи Николь Грациани приготовила для всех омлет. «Джон взял ее за руку, – вспоминал Бенно Грациани, – и сказал: “Знаешь, завтра может начаться война…”»
Двадцать четыре часа спустя, в четверг, в два часа ночи, Кеннеди получил от Хрущева гневное письмо на четырех страницах. Советские корабли продвигались к Кубе. Напряженность нарастала в течение еще нескольких дней, до воскресенья 28 октября, когда Хрущев согласился демонтировать ракеты в обмен на гарантии, что США не станут вторгаться на Кубу. Ормсби-Гор, непосредственно наблюдавший, как президент действует в кризисной ситуации, считал, что это был звездный час Кеннеди: «На этой неделе он отличился. Мне кажется, все, кто работал с ним бок о бок, прониклись восхищением; он не падал духом, принимал решения именно тогда, когда они были необходимы, выслушивал огромное количество противоречивых мнений и в итоге предлагал то, что все находили абсолютно правильным».
Все это время Джон-младший лежал с температурой под сорок, но Джеки, сохраняя присутствие духа, не стала обременять мужа еще и этой неприятностью. В четверг 25 октября, в один из самых скверных дней, Джеки продолжала работать по своему графику. Утром заходили на бокал вина махараджа и махарани Джайпура, днем она пригласила Робина Дуглас-Хьюма присутствовать на съемках для канала NBC, который готовил программу о новом Национальном культурном центре; к этому проекту они с Джоном проявляли особый интерес, а деньги на него помогала собрать Джанет Окинклосс. Дуглас-Хьюм застал Джеки в окружении софитов, распределительных ящиков, кабелей и целой бригады техников. «Внешне она казалась спокойной, полной достоинства первой леди, островком сдержанной, обаятельной уравновешенности в джунглях технического хаоса, – писал он. – Но про себя посмеивалась… из-за ее реплик в мою сторону во время съемок я с трудом сохранял серьезность… Как и ее муж, Джеки пресекала дифирамбы по своему адресу». После чая Каролина притащила громадную полую тыкву и попросила Дуглас-Хьюма вырезать на ней лицо – для вечеринок по случаю Хэллоуина на будущей неделе. Когда Джеки фотографировала парочку, расположившуюся на полу, вошел президент и тут же включился в забаву. Дуглас-Хьюма пригласили остаться на ужин, но прежде Джеки строго-настрого запретила ему произносить при муже слово «Куба». После ужина, в перерывах между срочными телефонными переговорами, Кеннеди с сигарой в руке рассуждал обо всем на свете, например «о том, как лорд Бивербрук руководит своими газетами, как Фрэнк Синатра ухаживает за женщинами и почему в журнале Queen опубликован снимок модели (Селии Хаммонд), лежащей на белой медвежьей шкуре и сосущей большой палец». О кризисе он словом не обмолвился, разве только задумчиво упомянул об отношении русских к венским переговорам: «Это все равно что говорить с людьми, которые всю жизнь провели в подвале…» Около десяти вечера Кеннеди пошел спать, чуть позже появившись в пижаме и пожелав cпокойной ночи.
В первый же ноябрьский уик-энд Джеки вместе с Ли, которая все это время находилась в Белом доме, уехала в Глен-Ору. С ними туда отправились Джанет Окинклосс и Робин Дуглас-Хьюм. Поездка была связана с последним проектом Джеки – собственным домом в Виргинии, поскольку владелица Глен-Оры, миссис Тартье, отказалась продлить аренду. Поместье присмотрел для Джеки Пол Фаут, называлось оно Атока, но Джеки переименовала его в Уэксфорд, чтобы порадовать Джека (Кеннеди были родом из одноименного ирландского графства). Впрочем, тщетно, Джеку Атока/Уэксфорд не нравилась, и он никогда не чувствовал себя там как дома… В ноябре 1962 года произошла серьезнейшая битва за бюджет. Смета на ремонт, меблировку и декор нового дома не прибавила Уэксфорду привлекательности в глазах Джека, сюда прибавились и расходы на Глен-Ору, так как миссис Тартье вполне оправданно требовала вернуть дому первоначальный вид. Джек предпочел бы Кэмп-Дэвид с его изумительными горными видами, где в этом году он, Джеки и дети провели День независимости. Уэксфорд, окруженный виргинскими лесами, его не привлекал.
А вот Джеки Атока нравилась. Дом был очень похож на дом Чарли Уайтхауса, одноэтажный, с двумя флигелями и большой террасой по фасаду, откуда открывался вид на деревья внизу и голубые холмы поодаль. Там имелось три спальни, две детские, комната для няни и две комнаты для прислуги. Рядом располагался большой пруд, где дети могли купаться и удить рыбу; кроме того, Джеки задумала сад, не требующий особого ухода… В мае все будет готово, сказала Джеки Пеллам 8 апреля 1963 года, и 24 апреля, по возвращении из Флориды, она перевезет мебель. Под неусыпным надзором мужа, желая хоть на чем-то сэкономить, она попросила Клейборна Пелла найти кого-нибудь, кто арендует поместье с июня. «Прошлым летом мы сдали Глен-Ору и выручили четыреста долларов», – сказала она Пеллам.
1962 год закончился для Джеки на привычной приятной ноте. Новый год Кеннеди встретили, по обыкновению, у Райтсманов в Палм-Бич, где присутствовали как минимум шесть женщин из списка самых элегантных знаменитостей: сама Джеки, Ли, Джейн Райтсман, Глория Гиннесс, Марелла Аньелли и Николь Альфан, жена французского посла в Вашингтоне.