Жаклин Кеннеди. Американская королева

Брэдфорд Сара

Каролина и Джон-младший тоже все время крутились около стола, Джон даже ненароком пролил дедов напиток ему на колени. Джеки бережно проводила свекра к столу, за ужином постоянно промокала слюну на подбородке и «без умолку щебетала, вспоминая, как Джо обрабатывал сына, чтобы тот на ней женился». Брэдли все это показалось очень трогательным. В таких семейных ситуациях Кеннеди показывали себя с наилучшей стороны, особенно братья. «Не секрет, – писал Брэдли, – что Кеннеди зависели друг от друга, особенно президент от Бобби, но в приватной обстановке их общение напоминало мне шумную игру, практически на грани буйства… полную остроумия, сарказма и любви. Когда я видел братьев вместе, они обычно расслаблялись, подтрунивали друг над другом и смешили друг друга…»

Джеки дружила с братьями мужа, однако ее симпатия не распространялась на его сестер и невесток. Как-то вечером, когда супруги Брэдли ждали

наверху Джона и Джеки – те были на первом этаже, где устроили коктейль для астронавтов и их жен, – пришли Стив и Джин Смит. Джин сказала, что они не рискнули заявиться на коктейль без приглашения, да и на ужин их тоже не ждут. К удивлению Брэдли, Джин и Стив выпили с ними по бокальчику и ушли. Даже в Хайаннисе Джеки настояла арендовать дом поодаль, на Скво-Айленде, чтобы видеть родню мужа, только когда она сама захочет.

Каролина и Джон-младший носились повсюду, словно это обыкновенный дом, а не резиденция президента. Однажды, когда Брэдли, приехавшие поужинать с Джеки и Джоном, вышли из лифта, навстречу им выбежала хохочущая голенькая Каролина, за которой бежала смущенная Мод Шоу. Джон все время просил Бена подбрасывать его сынишку в воздух, поскольку малышу эта забава очень нравилась, а отцу спина не давала играть в эту игру. «Он пока не знает, – задумчиво ронял Кеннеди, – а ведь скоро ему придется носить на руках меня». Он был близок с обоими детьми. Мод Шоу вспоминала: «Каролина боготворила отца. Она очень верила в него и обожала всем сердцем, и отец платил ей тою же монетой». Когда дочка уезжала в Хаммерсмит или в Палм-Бич, Джон обязательно звонил ей каждый вечер. Джоном-младшим, как рассказывала Мод Шоу, «любой отец мог бы гордиться. Замечательный мальчуган. Очень умный и любознательный, президент гордился, что он настоящий маленький мужчина. Никаких глупых выходок, обычных у детей… В свои два с половиной года он был большой говорун… они всегда с удовольствием проводили время вместе…» Малыша восхищали все и всяческие механизмы, и Кеннеди регулярно брал его с собой в вертолет, надевал на него маленький шлем и показывал, как там все работает.

Однажды утром, незадолго до отъезда в Европу в июне 1963 года, президент вернул Эвелин Линкольн экземпляры своих речей, которые она давала ему на просмотр; на обороте они были исписаны красным и синим – «папочка» и инициалы Каролины. Каролина сидела у отца на коленях, когда он просматривал документы, и украшала обороты своими инициалами. Отношения Джона с сыном отличались куда большей активностью. «Джон и Джон-младший, – писал Брэдли, – норовят перещеголять друг друга в веселье. Кеннеди любит смеяться и смешить других, и сын от него не отстает». Джеки и Джон старались относиться к детям одинаково. У Джона вошло в привычку держать в шкафу в своем кабинете игрушечные самолетики, чтобы быстро выдать их сыну, а для Каролины он спешно заказал набор лошадок. Когда предстояли официальные поездки, президент непременно объяснял детям, особенно Каролине, суть происходящего. Мод Шоу вспоминала: «Он рассказывал ей, куда они едут, что будут делать и для чего нужна поездка. Благодаря этим беседам Каролина знала об истории Соединенных Штатов больше любого другого ребенка ее возраста. По-моему, она знала и названия всех сопредельных стран».

В тот год Джеки особенно стремилась порадовать мужа. На торжественный прием в честь герцога и герцогини Люксембургских 30 апреля она решила пригласить английского актера Бэзила Рэтбоуна, чтобы он почитал из Шекспира, под аккомпанемент елизаветинской музыки. Рэтбоун сделал пометку на папке с письмами от Джеки: «Интересно, хотя бы одна из первых леди США переписывалась с почти незнакомым человеком, причем писала от руки, так искренне и просто? Ее письма навсегда останутся для меня другоценным воспоминанием…» С конкретной программой возникла некоторая заминка. Тиш Болдридж сообщила Рэтбоуну, что президент очень хотел бы включить в программу монолог Генриха V в день св. Криспиана из «Генриха V». Рэтбоун сомневался. Джеки прислала тактичное письмо: «Не странно ли, что возникают какие-то сложности? Жаль, что вы подумали, будто “президент не согласится ни на какой другой монолог”. Просто это один из любимых его отрывков, ведь в глубине души он тоже мечтает о победе! Он знает монолог наизусть и, полагаю, хотел послушать его из тех же эгоистичных побуждений, из каких я просила почитать Донна и другие любимые произведения. Кроме того, ему нравится Генрих V (а мне Генрих V напоминает его, хотя не думаю, что он об этом знает!)». Когда Рэтбоун прочел в Белом доме эти строки со сцены, специально спроектированной Линкольном Кирстайном, они прозвучали для сторонников Новых рубежей по-особенному. Для них слова «мы горсть счастливцев… братья по оружью» подчеркивали сплоченность вокруг общего дела.

29

мая Джону Кеннеди исполнилось сорок шесть лет. Джеки организовала вечеринку на президентской яхте «Секвойя» («Милашку Фица» признали ненадежным). Как обычно, когда собирались Кеннеди и их ближайшие друзья, Пол Фэй провозгласил «Ура Голливуду» под свист и веселые возгласы остальных. Пожилой бостонский политик, которого привел с собой Тедди, спьяну наступил на редкую гравюру с батальной сценой 1812 года, подарок Джеки мужу на день рождения; все промокли до нитки, когда вдруг налетел шторм, а Тедди где-то оторвал одну штанину. Джон, видимо не зная, что твист в 1963-м уже не в моде, заказывал мелодии Чабби Чекера всякий раз, когда оркестр пытался играть что-нибудь другое. Джеки и бровью не повела, когда тщательно выбранный подарок погиб смертью храбрых; как рассказывал Бен Брэдли, «на лице у нее появилось отстраненное выражение, и она только сказала: “Ничего страшного. Мы все поправим”». В кеннедевской шумной возне она не участвовала. На следующий день в Кэмп-Дэвиде Джон, увидев остатки подарка, казалось, не мог вспомнить, что произошло, и спросил жену: «Все так плохо, Джеки?» Бен Брэдли вспоминал: «Джеки не выказывала эмоций, когда другие устроили бы истерику. Да и Джон тоже, оба разве только смеялись».

Лето 1963 года ознаменовало в Америке начало особенно ожесточенной борьбы за гражданские права. NBC выпустила на экран документальный фильм «Американская революция 1963 года» (The American Revolution of 1963). Кадры, где полицейские в Бирмингеме (штат Алабама) спускают собак на чернокожих школьников, потрясли весь мир. В июне в Джэксоне (штат Миссисипи) застрелили лидера правозащитников Медгара Эверса. За тысячи миль от США в Сайгоне буддийский монах совершил акт самосожжения. И несомненно, с чувством облегчения Джон, простившись в Кэмп-Дэвиде с женой и детьми, улетел в Европу, чтобы произнести свою знаменитую речь у Берлинской стены (многотысячные восторженные толпы даже внимания не обратили, что он сказал «Ich bin ein Berliner», то бишь не берлинец, а берлинский пончик); затем Кеннеди навестил родину предков, графство Уэксфорд, провел переговоры с Макмилланом, который был крайне озабочен скандалом с Профьюмо, британским экс-министром обороны, и отправился в Рим на встречу с папой римским, сделав остановку на озере Комо, где провел время с некой итальянкой.

Джеки отдыхала на Скво-Айленде, когда Джон вернулся, чтобы провести с семьей 4 июля. Они оба любили уединенность огромного дома в самом конце дороги, прямо у океана. За домом травянистая лужайка спускалась к утесу, круто обрывавшемуся в воду. «Дом был громадный и просторный, – вспоминал Пол Фэй, – от которого веяло очарованием Новой Англии, с серой, потемневшей от соленого воздуха кровельной дранкой. Вправду красивый старый дом». Джон подумывал купить его, но сомневался из-за цены и возможных нападок в прессе.

Джеки целыми днями читала и рисовала у себя в спальне или на веранде, набираясь сил перед рождением ребенка, как в 1960-м. Впереди был осенний сезон в Белом доме, и она выбирала меню для предстоящих торжественных приемов – учитывая критику в газетах, поменьше французской кухни, побольше английской. Даже составляла списки рождественских подарков. Например, Дж. Б. Уэсту она планировала подарить вышитую диванную подушку… Себе же хотела заказать в подарок от всей семьи меховое покрывало на кровать – на выбор от кролика за 350 долларов до шиншиллы за 4 тысячи. Для Каролины хотели устроить вечеринку в августе (до или после дня рождения Джеки), пригласив двоюродных братьев и сестер; их было десять в возрасте Каролины и столько же – в возрасте Джона-младшего. Кроме того, вместе с Олегом Кассини Джеки уже начала разрабатывать послеродовой гардероб и собиралась воспользоваться стоящим в подвале тренажером, чтобы восстановить фигуру.

19 июля состоялись крестины восьмого ребенка Бобби и Этель, Кристофера Джорджа Кеннеди, на которых присутствовали Джон с Джеки и Лем Биллингс. 2 августа на Скво-Айленд заехали Фэи. По приглашению Джона Пол зашел к нему в спальню и застал его и Джеки в кровати: «Она наверняка чувствовала себя неловко, но хотела быть с ним, вот они и лежали в объятиях друг друга и болтали…»

Однако август вопреки надеждам Джеки оказался не радостным, а трагичным. В субботу 3 августа их друг Фил Грэм, блестящий журналист, издатель Washington Post и Newsweek, едва вернувшись из больницы, где лечился от депрессии, застрелился в своем доме. Похороны состоялись во вторник 6 августа в Вашингтонском национальном соборе. Джон посетил погребальную службу, в одиночестве прошел между скамьями и занял свое место. Вдова Фила Кей вспоминала: «Солнце светило сквозь витраж, почему-то высвечивая именно его». Джеки написала ей письмо на восьми страницах – «одно из самых утешительных и участливых, что я получила».