Жалитвослов
Шрифт:
В канун Рождества взглянуть на фреску пришел сам граф со свитой патрициев и советников Синьории. Блестящие господа, негромко переговариваясь, взирали на фреску, и вдруг Буффальмакко заметил среди них Разум — тот, помолодевший, в придворной одежде, подходил то к одному, то к другому и что-то шептал на ухо, и тогда человек раскрывал рот и что-нибудь изрекал. Выглядел Разум посвежевшим — видно, выспался. Вот подошел он сзади к графу, шепнул ему что-то, и граф Бонифацио повернулся к Буффальмакко.
— Это получилось у тебя хорошо, флорентиец, — произнес он. — Именно так я себе все и представлял. Ты большой
Буффальмакко молча поклонился.
— Как прекрасно вышла у тебя Смерть, — молвил граф задумчиво. — На своих крыльях летучей мыши летит она над миром и поражает всех своею необоримою косой. Прекрасно и достойно восхищения.
— О да, — подтвердил Буффальмакко. — И подражания тоже.
— Вся картина исполнена должного благочестия, — произнесло какое-то лицо духовного звания.
Вся свита подтвердила это утвердительным гулом.
— И как изумительно живо, — вступил Альберичи. — Вот эту собачку, к примеру, на руках у дамы я как будто где-то видел. Экая смешная собачонка.
— Ах, эта… — без улыбки сказал Буффальмакко. — Это собачка мадонны.
Разум насторожился. Удивленно взглянул на Буффальмакко граф Бонифацио. Альберичи нахмурился. Тут Разум что-то сообразил и быстро наклонился к уху графа. Тот неожиданно расхохотался. За ним расхохотались и придворные. Смеялись все очень долго, повторяя:
— Ох, ну и шутник же этот Буффальмакко! Надо же такое придумать — собачка мадонны!
Один Разум, нахмурившись, стоял в стороне и с укором смотрел на Буффальмакко.
А когда свита покинула зал, Буффальмакко уже не смог сдержаться. Невероятное облегчение снизошло на него, он засмеялся и уже не мог остановиться, вспоминая удивленное лицо графа, сконфуженных придворных, хмурую гримасу Разума, громкое эхо прокатывалось по Кампосанто, и с ним будто послышался ему…
Мария и Страх
…заливистый лай кобеля, истошный, с привизгами, что со всей внезапностью вонзился в уши и вырвал ее из сна. На печи, испугавшись, заплакал сначала меньшой, а потом и старший загудел. «У, окаянный», — ожесточенно думала Мария, вскакивая и накидывая тулуп. Который уже раз будил их посреди ночи соседский пес — словно ледяной водой окатывало. Уже и ругалась она с Митяем, и грозила, — он только руками разводил, сам толком не понимая, что находит на проклятого пса. То разражается бешеным лаем, то скулит, то вот взял привычку выть, и так горестно, что по всему селу начинали подвывать ему другие собаки. Мария чуяла, что это не к добру, да ничего не оставалось, как рукой махнуть, — как забрали отца Николая, так все стало ей равно.
В тулупе на плечах Мария вышла на двор и позвала с растяжкой, грозно:
— Ми-тяй!
Тот уже был у себя на дворе — отвязывал кобеля, чтобы увести его в сарай, от греха подальше. В темноте звякала цепь, пес повизгивал.
— Извини, Марья, — донесся до нее извиняющийся голос Митяя. — Молодой он еще, дурной.
— Молодой-то молодой, а голосище будь здоров! Этак что же, кажную ночь вскакивать? Детей перебудил.
— Извини, Марья, — после паузы сказал Митяй, вздохнул, скрипнула дверь — скрылся в сарае.
Мужик он был хороший, совестливый, Мария на него не злилась. Когда переселили ее с
На новое-то вселили, а старое было недалече. Прежний дом их был большой, с садом — вишнями да яблонями, рядом с церквой. Не то чтобы Марии жаль его оставлять — уж так власть решила, поперек не пойдешь. Но сердце болело смотреть, что с домом сталось, — устроили в нем клуб, гармошка по вечерам играет, дым столбом, лекции против Бога читают приезжие лекторы в очках. И это еще хорошо, что так, — вон церкву вообще развалили, еще в 23-м году. По первости-то развалили, а потом решили устроить в ней склад, навели крышу, стены укрепили. Была церква — стал склад. Этакое горе.
Отца Николая забрали прямо перед Пасхой. Пришла повестка явиться в райсовет, а там уже ждали. Так и не успела она с ним попрощаться как следует, даже в дорогу не собрала. На другой день прибежала туда, стала допытываться, куда мужа забрали, а председатель с улыбочкой и говорит — взят, дескать, отец Николай как преступный антисоветский элемент. А потом вообще отказался с ней разговаривать.
Они ждали этого давно. В соседнем приходе священника забрали в 33-м, слухи дошли, расстреляли. Там вообще круто взялись за причт — взяли всех вплоть до псаломщиков, осудили как врагов народа. «Вот погоди, Маша, — говорил ей отец Николай, — доберутся и до нас.» Умный был человек, чувствовал беду. Но и стойкий — я, говорил, Богу служу, не власти. Потому и забрали. Этакое горе.
После закрытия церкви жили они скудно. Кормились чем могли — отец Николай даже плоты по реке сплавлял. Корзины плели из ивняка. В колхоз-то их не пускали. «Ничего, Мария, — говорил ей отец Николай, — ужо как-нибудь выживем. Небось люди добрые не дадут сгинуть.» Ан вот дали — со свету сживают. Сколько ночей проплакала, почернела вся. И посейчас не знала, жив ли, куда угнали. Часто снился он ей — веселый, осанистый, в черной своей рясе, улыбается. Значит, живой, значит, не расстреляли, как батюшку из соседнего прихода. А уж мы тут как-нибудь. Корзины она продолжала плести. Но к колхозу ее близко не подпускали. И частенько бывало, что поясок она с ребятами подвязывала потуже.
Вернулась в избу, плотно прикрыла дверь за собой. На печи еще всхлипывали — видать, не на шутку перепугались. Что делать — разделась, полезла на печь, прижала к себе обоих. А у самой еще внутри не отошло — недоброе чуялось, не к добру собака каждую ночь беспокоится. И что-то восстало в ней: «Утром пойду к председателю, авось даст работу. Не по закону это, чтобы малые ребятишки голодали. Они-то ни в чем не повинны.»
Это был не первый раз, когда она ходила к председателю. Встречал он ее все холоднее и холоднее, и она со злостью вспоминала, как этот самый Петька Тютюнов первым шапку скидывал, завидев отца Николая. А теперь, вишь, председатель! А не посмотрю, что председатель. Нету закона такого. И по селу шла она, гордо подняв голову, по сторонам не глядя. А у самой холод внутри, сердце теснит. Вошла в контору — сидит, здоровый точно бык, рыжий, усатый, глаза голубые, холодные.