Жалкая жизнь журналиста Журова
Шрифт:
Пока дружно топали ногами на крыльце, Леха вдруг встрепенулся:
– Кстати, Боб, спасибо за поляну! Выступили с блеском!
– Пустяки, – отмахнулся Журов.
На завтрак Журов не пошел, и на прогулку по заливу – тоже. Остался спать. Проснулся с приятными мыслями о вчерашней Лене. Хорошая же. Размышляя о возможности близких отношений и грядущих в этой связи удовольствиях, он не заметил, как мысленно перескочил к француженке. Что же за наваждение такое! Думаешь об одной, а перед глазами встает другая! Он заставил себя вернуться к вчерашним танцам, вспоминая, как крепко прижимал к себе девушку, а она и не пыталась отстраниться… Наверняка он ей понравился. Вперед, Боря, чего тут мяться!
Он вышел на улицу. Хотел было пойти ребятам навстречу, но увидев, как хорошо утрамбован снег, взял в сарае финские сани и покатил прямо в противоположную сторону. Быстрая езда неожиданно доставила такую радость, что он позабыл обо всем, катил себе и катил, только менял иногда толкающую ногу. Домчался аж до магазина в Комарово. Жаль, деньги оставил дома. Его это не расстроило, уже менее прытко Журов покатил обратно, по длинному пути вдоль залива. Красота! Справа заснеженные пляжи, сосны вдоль берега, слева, через шоссе – уютные старые финские дачи. Как Журов и рассчитывал, совсем скоро он встретил всю компанию. Все замерзли, согреваться глинтвейном на даче девушки почему-то не захотели. Им бы в гостиницу, да и обед скоро… Журов вызвался домчать на санях Лену, затем вернуться за Олей. Та отказалась.
Бросив сани у входа в гостиницу, он пошел провожать Лену. Она не позволила ему войти в номер, но в дверях, взяв двумя тонкими холодными руками за голову, прильнула к его губам долгим поцелуем. В какой-то момент он закрыл глаза и… представил Кароль! Пришлось глаза открыть. Лена смотрела на него бархатно и бездонно.
– Увидимся за обедом или ужином? – спросила она, расстегивая верхнюю пуговицу дубленки.
– Обязательно, – с энтузиазмом ответил Журов.
На лестнице он столкнулся с Олей, ее красивые голубые глаза оперативно произвели переоценку:
– Так ты сын Анатолия Журова?
– С чего ты взяла?
– Лешка рассказал.
– Вот болтун! Да, сын. Это что-нибудь меняет?
– Меняет, и очень многое!
– Ничего это не меняет! Мне от этого только хуже, – выпалил он и покатился вниз по лестнице, прыгая через ступени.
В холле его ждали Леха с Николашей.
– Пожрем, и в Дом кино, – категорично заявил он, – Пора знакомиться с вашими заколдованными подругами!
Леха поскучнел, он определился с объектом для воздыханий:
– Может, ну их…
– Что, брат, запал на голубоглазую? Тогда плюнем на киношниц и… – великодушно начал Журов, но – вот уж неожиданность! – его перебил Николаша:
– Раз решили, значит, пойдем!
Леха любил своих друзей, Николашу в особенности, сомнений он больше не выказывал.
На улице Журов вспомнил про сани. Сперли, как и следовало ожидать. Придется что-то объяснять, оставлять управляющей деньги, дарить коробку конфет или шоколадку… Впрочем, какая это мелочь в сравнении с тем, что творится на душе. Как бы разобраться… Всё как-то сразу: и потребность заглушить горечь от потери Иванки – простить ей Горшкалева он не сможет, и необходимость выкинуть из головы француженку… По идее, увлечение Ленкой – подходящий вариант для решения этих проблем. Интересно, Дитмар – еврейская фамилия или немецкая? Что-то подсказывало, что, несмотря на страстный поцелуй, на легкие отношения вроде просто переспать пару раз для обоюдного удовольствия она не пойдет. А к серьезным не готов он; ему бы что-нибудь необременительное, с легкомысленной и недалекой барышней. Очень может быть, что роль пылкого влюбленного позволила бы все-таки затащить Ленку в постель, но потом придется обставлять расставание, что-то объяснять, изворачиваться, врать. А врать Журову не хотелось. Не потому, что это плохо, а потому что он не желал для себя никаких, даже самых незначительных переживаний. Оно ему надо? Хватит! Выходит, бежит он даже не от Ленки, а всего лишь от перспективы отношений с ней. Что с ним происходит, когда такое было?!
Киношные нимфы оказались во всех отношениях приятными девушками, умненькими, в меру ехидными, в целом доброжелательными и кокетливыми барышнями. У них в гостях уже блистали остроумием за бутылкой сухого вина два молодых человека интеллигентно-еврейской внешности, кстати, оказавшихся Николашиными знакомыми. Расклад симпатий и взаимных притяжений бросался в глаза, «незанятой» нимфой оказалась пухленькая девушка Аня, дочь очень известного актера черно-белого советского кино и не очень известной актрисы кино современного. Николаша млел от нее, и как Леха раньше этого не заметил! Они с Журовым выкурили по сигарете и без лишних объяснений засобирались домой. Всем на радость, включая Николашу.
– К девчонкам? В «Репинскую»? – предложил Леха. Журов оставил призыв без ответа. Леха не унимался, – Можем предварительно заправиться на дорогу. Сварганим глинтвейн.
– Идея. А заодно соберемся с мыслями, как жить – дальше.
– А чего тут думать! В нашем возрасте у мужиков есть две основные доблести: бухнуть и кого-нибудь трахнуть. Мозгами будем шевелить во взрослой жизни, я имею ввиду, не студенческой… А пока надо кайфовать и попусту не заморачиваться.
– Не слишком ли у тебя все просто?
– Не слишком, – спокойно отрезал Леха. – Я, Боря, не очень-то люблю делиться красотой и сложностью своего внутреннего мира… Поэтому кайфовать и не заморачиваться!
– Ну-ну! А о будущем своем задумываешься? Или тоже только во взрослой жизни?
– Ты уж меня совсем за дурака не держи-то. Разумеется! Как тут не задуматься, в какой стране живем… Я, не пойму с какого перепуга, учусь на португальском. Положа руку на сердце, кому он, на хер, здесь нужен? Работы нет как таковой. Даже теоретически! Переводить некому и нечего, отношений с Португалией и Бразилией нет. А португалоязычная Африка… только если там, на месте… Поэтому я воспринимаю португальский как мост в мое светлое будущее. Все просто: пару раз смотаться переводчиком в Африку, поднять там денег. Вернуться домой, не испортив биографию. Тут понадобится отец, если будет еще при делах… чтобы воткнуть меня в международные связи. Придется, скорее всего, вступать в партию… но мне насрать.
– Ты это серьезно? – изумился Журов.
– О чем?
– О партии.
– Абсолютно! Я воспринимаю КПСС как простое необходимое условие. Как ходить на работу в костюме. Ты ж в школе то с октябрятской звездочкой, то с пионерским галстуком, то с комсомольским значком… И что? В партии тьма народа, вступившего в ее позорные ряды исключительно из карьеристских соображений. Конечно, было бы здорово прямо со школьной скамьи послать коммуняк вместе с комсомольцами на три буквы, но зачем тогда поступать на филфак? Особенно на португальское? Старик, я никогда не смогу свалить отсюда с концами, пока существует этот строй. То есть теоретически как-то могу… Жениться, например, на иностранке… Но в заложниках останутся преданный системе папа и сестра… мама умерла у меня от рака… я еще в десятом классе был… – Журов вздрогнул, но промолчал. – А я их люблю, – продолжал Леха, – и такую свинью подложить им не в силах. Значит, надо за границу ездить. В командировки. Потому что хочется мир посмотреть. Интересно же! А как? Только работая во власти или в партийных органах. Вот и весь ответ.
Журов неодобрительно покачал головой. Уж куда-куда, а в партию он вступать не намерен. Не дождутся!
Николаша к ужину не вернулся. Быстро забросив в себя горячее, пошли гулять на залив. Леха с Олей шел впереди и очень неплохо, с выражением и без лишних завываний декламировал раннего Мандельштама, то призывая Афродиту остаться пеной, то каждому тайно завидуя. Журов с Леной почти не говорили, иногда останавливались, целовались.
Оля опять наотрез отказалась на ночь глядя идти смотреть, как устроились ребята. Журов инициативы не проявлял. Лена недоуменно смотрела на него. Он оставался невозмутимым. Ну что, попрощались. Вернулись на дачу, решили сегодня больше не пить. Леха оптимизма не терял – еще уломает он Олю! – а пока ринулся пытать Николашу насчет пухленькой Ани. Нравился он Журову, хороший парень. А ведь они с ним похожи, думал он, и по характеру, и даже внешне. И отцы журналисты… и мамы… почти одновременно…