Жан Оторва с Малахова кургана
Шрифт:
Напрасные усилия! Он оставался один, по-прежнему один, посреди большого кладбища, которого пока не коснулись военные действия.
Отчаявшись найти подземный ход, Оторва принялся наудачу искать предателя, который показывался в зуавском мундире.
Ночью, в разные часы, Жан обходил зону, куда люди предпочитали не соваться, — проклятую зону, непрерывно простреливавшуюся с обеих сторон.
Но лжезуав упорно оставался невидимкой.
Лишь настоящий зуав на каждом шагу играл со смертью и, словно саламандра [209] , не боялся огня.
209
Саламандра —
Бродя ночью между аванпостами, он развил в себе удивительную остроту чувств: все видел в темноте и различал самые легкие шумы. Помогало ему и чутье Картечи, так что ничто не могло от него ускользнуть.
Молодой человек ловко миновал русские посты и засады. Ему сопутствовала удача. Он распознавал малейшие передвижения неприятеля и тут же спешил поднять тревогу в расположении французов. Рискуя получить пулю от своих же часовых, Жан подползал к ним вместе с собакой почти вплотную, кричал: «К оружию! Русские!» — и исчезал с необычайной быстротой.
Так прошли три нескончаемые, три смертельно тяжелые недели, и все это время — ни минуты отдыха, ни малейшего успеха, ни луча надежды. И вот наконец наступила ночь, когда три ракеты — синяя, белая и красная — поднялись над городом.
Он не мог сдержать радостного крика и бегом возвратился на кладбище. Сигнал повторился три раза через неравные промежутки времени, словно бы для того, чтобы избежать возможной ошибки и подчеркнуть неотложность исполнения. Остаток ночи Жан провел в засаде, твердя про себя: «Завтра!»
Нескончаемо тянулся день. Спустилась ночь. Оторва лежал, вытянувшись, под кипарисами, совершенно неподвижно. Рядом с ним — Картечь. В осажденном городе царили спокойствие, полная тишина — страшное предвестие урагана, который вскоре обрушится на укрепления и бастионы.
В полночь с главной аллеи донеслось еле слышное похрустывание гравия под чьими-то легкими шагами. Сердце у Оторвы забилось так, что чуть не разорвало грудную клетку. Картечь вздрогнула и зарычала. Молодой человек рукой зажал ей пасть. Умное животное поняло, что надо молчать, и, как хозяин, замерло в полной неподвижности. Быстрая тень прошла, чуть не задевая их, потом остановилась в двух метрах, по ту сторону кипарисов, возле большой белой плиты.
Оторва различал ненавистный силуэт лжезуава, его двойника, виновника катастрофы, которая чуть было не стоила Жану жизни и чести. Оторва обдумывал, не пора ли кинуться на врага, перешибить ему хребет, связать руки и оттащить во французские траншеи.
Нет, этот момент еще не настал! Жан сохранял хладнокровие, жуткое хладнокровие человека, который приготовился к отмщению.
Лжезуав постучал каблуком по камню, три раза, с равными промежутками. Прошло пять томительных минут. И вдруг Оторва услышал скрежет. Плита повернулась вокруг невидимой оси, одна половина встала торчком, другая исчезла в глубокой впадине.
Оттуда появился черный силуэт и произнес по-французски:
— Это вы?
— Да! — ответил лжезуав.
— Вы один?
— Конечно.
— Все меры предосторожности приняты?
— Да, все до мелочей.
— Хорошо, идите!
Тень исчезла, за ней последовал лжезуав. Отверстие, в которое они спустились, все еще было открыто. Бесстрашный воин, готовый, если надо, пожертвовать и жизнью, Оторва принял, как обычно, поразительно смелое решение. Он быстро расстегнул гетры, сбросил башмаки и остался босиком. Потом тихо и властно приказал Картечи:
— Лежать!
И, ни секунды не колеблясь, нырнул в свою очередь в отверстие. Его ноги нащупали знакомые ступени каменной лестницы, которая была перенесена, когда замуровали ход из часовни.
Храбрец попал в сводчатый коридор. В пятидесяти шагах впереди него медленно шли два человека, первый нес в руках факел. Босые ноги Оторвы ступали совершенно бесшумно. Он шагал быстро, догоняя двух заговорщиков, полагавших, что они одни и, следовательно, в полной безопасности.
Узкий туннель, выводящий в арсенал, был, должно быть, расширен, потому что ползти не понадобилось. Те двое прошли, лишь нагнувшись. Оторва, добравшись до арсенала, остановился, чтобы прислушаться и убедиться в том, что никого больше нет. Он вытянул шею и увидел своих врагов — они стояли посреди ротонды [210] и разговаривали вполголоса.
210
Ротонда — круглая постройка, перекрытая куполом.
Потом Жан услышал шуршание бумаги, звон золота. Опять это проклятое золото, золото предательства!
Лжезуав положил в карман толстый кошелек и собрался уходить.
Пришла пора действовать. Чтобы ничто его не стесняло, Оторва сбросил с себя русскую шинель.
Великолепный прыжок — и ударом головы в живот Оторва опрокинул лжезуава на землю. Тот упал без чувств.
— Готов! — сказал Оторва, разражаясь смехом.
Другой человек, в форме русского офицера, тоже не знал страха и не терял хладнокровия. Отступив на шаг, он выхватил из кармана заряженный пистолет и выстрелил во француза. Однако тут же испустил крик ярости и боли. В то мгновение, когда он нажал на спусковой курок, какое-то легкое проворное существо прыгнуло на него из полутьмы. Острые зубы прокусили запястье до кости. Пистолет отклонился в сторону. Пуля, которая должна была пронзить грудь Оторвы, царапнула камни свода.
— Картечь! Это ты!.. Картечь!
Почуяв неприятеля и уловив грозившую хозяину опасность, храбрая собака нарушила приказание и кинулась ему на помощь. Словно посланная самим Провидением [211] , она спасла жизнь нашего зуава!
В следующую секунду русский отбросил отважную собачонку, кинулся к козлам и вытащил ружье.
Оторва же оставил Дружка наверху, под кипарисами. Он был безоружен…
Да, но при нем пистолет кебира! Тот, который у него за поясом… который принес Буффарик… С молниеносной быстротой зуав выхватил его и разрядил, не целясь, наугад…
211
Провидение — по христианскому вероучению — верховное существо (Бог), управляющее всеми мировыми событиями; также — непрерывное попечение Бога о Вселенной.
Получив заряд прямо меж глаз, русский офицер упал с раздробленным черепом. Оторва хладнокровно воскликнул:
— Кто-то должен был получить пулю в лоб, или ты, или я! А теперь займемся-ка другим!
Другой — это лжезуав, предатель, жалкий мерзавец; он пошевелился и застонал.
— Смотри-ка, — сказал наш герой насмешливо, — он приделал себе фальшивую бороду, чтобы больше быть на меня похожим… То-то будет смеху…
Внезапно раздались глухие взрывы, от которых задрожала земля. Это началась бомбардировка.