Жар-книга (сборник)
Шрифт:
– Благодарю. Еще одна просьба: пожалуйста, эту сумку… возьмите и…
– Закопать где-нибудь? – спросила Ксана. – Мы сами хотели, но надо было хозяина спросить.
– Вы совершенно правы. Всегда следует спрашивать хозяина. С юридической точки зрения вы поступили грамотно.
– А вы юрист? – полюбопытствовала Варя.
– Закончил университет в двадцать третьем году. Адвокат Браун, к вашим услугам.
Ксана что-то считает в уме и смотрит ошарашенно.
– Я девятьсот первого
– Я запутался, – с тоской объясняет Максим невозмутимому Феде. – Надо взять себя в руки, и все. Да, я люблю Лерку, ну и что? Любить одно, а жить другое. Не могу я с ней жить! Душит она меня! А ты с ней не встречаешься? Нет? Она тебя не любит. Смеется над тобой. Этот, говорит, припадочный, в светлых мечтах и в грязных носках! А ты чего в куртке? – сними, жарко.
Тянется к Федору, собирается, что ли, куртку ему расстегнуть. Федор коротко и сильно бьет его по лицу.
– О, ребята уже поговорили, – комментируют за соседним столиком.
Юра выбегает во двор, Эльвиры нет. Он туда-сюда посмотрел – нет. Собрался уходить.
– Русский! – пропел голосок. – За помойкой не смотрел?
Юра бежит к мусорному баку, из-за которого вылезает чумазая.
– Ну чего, беленький, свободен?
– Свободен! – смеется Юра. – Мамка сразу отрубилась.
Идут по городу к рынку.
– Тырить со мной будешь?
– Нет, не могу. Ты давай сама, а я на стреме.
– А нужна мне стрема твоя! Я чисто работаю, два раза только замели. Я такую косметику вчера взяла!
– А тебя ничего… отпускают?
– Да кто с нами будет возиться… с испанцами. Я же не беженка, я в Горелове прописана. В школу хожу… ходила. Тут год пропустила. Тебе сколько лет?
– Полных десять.
– А я старше тебя! Мне в марте одиннадцать было. Ну чего, русский, кушать хочешь? Посиди тут.
Иван и еще двое парней плавают по каналу. Лера машет им.
– Ребята! Хватит! Акция закончена! Нельзя в этой воде долго, шкура облезет!
– Петербург – столица небесной России! – отвечает Иван.
– Да здравствует чистота! – кричит другой парень. – Мы молодые уборщики страны!
– Господин Браун, – говорит Варя, – вам сто четыре года? Это… так нельзя оставлять. Вы, может, старейший житель Петербурга. Я напишу. Я с одной газетой сотрудничаю.
Старик посмотрел на визитку.
– Госпожа… Варвара Панкратова? Благодарю. Простите, что не могу сегодня принять вас как следует. Я… нездоров.
По лицу его вдруг быстро побежали слезы.
– Простите, извините, – забормотали девочки. – Мы пойдем, спасибо.
Вылетели из комнаты. Старик остался один.
– Дора, Дора, – зовет он. – Дора… Наказание, а не собака. Дора! Ко мне!
Федя на улице, злой. Бормочет: «Гадина… тварь». Заходит в компьютерный центр. Довольно приличный – там даже есть маленькое кафе для общения усталых путешественников. Платит, садится.
Женщина пьет кофе, держа чашку растопыренными пальцами, – сушит лак.
– Везде была, – говорит она Фариде. В Германии, в Италии, в Америке. На юге Франции прожила четыре года.
– Хорошо там? – спрашивает Фарида.
– Хорошо. Только странно: как будто ты уже умер.
– Умер и в рай попал, да?
– Не то чтобы в рай. Куда-то попал. И это уже не ты. Очень хорошо, а на жизнь не похоже.
– В гости приехали? Я говорю – вы в Питер как, погостить?
– Найти одного человечка, – говорит Клара и темнеет лицом. – Мне человечка найти надо.
Эльвира шустро движется по рынку. Тырит она действительно ловко. Иногда вступает в разговор с продавцами, те сами кидают ей помидор или гранат.
Лера и Космонавтов сидят в сквере. Космонавтов разделся до пояса, поливает себя водой из бутылки.
– Это было в тему, – говорит он. – Вы не сходя с места придумали для людей смысл жизни!
– Себе только не могу придумать. Смысл жизни. Я вот целый день по городу ходила…
– И встретили меня!
– Он женится, – говорит Лера каменным голосом. – В августе. Двадцать первого.
– Черт с ним, пусть он женится.
– Нет. Он не имеет права. Он мою жизнь поломал и девочке этой поломает. Девочка хорошая. Я ее ненавижу, но она хорошая.
– Какие варианты? – спрашивает Космонавтов. – Кого надо убить?
– Оставьте эту театральщину. Кривляется как шут. Как не надоест.
– Надоело, – соглашается Космонавтов. – Но что делать! Не могу серьезно с людьми разговаривать!
– Почему?
– Потому что ничего серьезного больше на свете нет.
– Почему?
– Потому, что все серьезное – закончилось. Человек – человек вообще – вырос, сдал экзамены, помните, были всякие экзамены – по религии, по истории, по литературе, ну, всякие, помните, как человечество мучилось. Воевало за веру, создавало империи, строило башни, потрясало сердца глаголом. Ну вот. Человек сдавал экзамены и провалился. И все закончилось. И человек пошел вон. Теперь человек свободен. Никто его больше не тронет.