Жар небес
Шрифт:
– Чем ты здесь занят, чтоб тебя черт побрал?! Без малейшего намека на торопливость он вынул изо рта сигарету и с любопытством поглядел на нее.
– Курю, разве не видно?
Ее затрясло от ярости. Уперев руки в бока, она только сжимала и разжимала кулаки. Казалось, она не замечает ни холодной липнущей одежды, ни капель, стекающих на плечи с мокрых волос.
Зло пробормотав что-то, она нагнулась и скинула со столба его ноги. Кэш стремительно вскочил с кресла и выпрямился. Затем загасил сигарету о перила.
– Ты играешь с огнем, мисс Шейла. – В его
– Я сию минуту увольняю тебя.
– За что?
– За то, что валял дурака в мое отсутствие. Почему работа стоит? Где рабочие? Лесовозы вообще не выходили сегодня из ангара. Я была на вырубке. Контора на замке, гараж на замке, никто ничего не делает. Почему, черт вас всех подери?!
Кэш всегда заводился с пол-оборота.
Замечаний он не выносил и от драки никогда не уклонялся. Армия выработала и отточила боевые рефлексы, и они стали действовать с быстротой молнии, Со стороны могло показаться, что он отдыхает, наслаждается сигаретой, виски, зрелищем проливного дождя. На самом деле последние дни он был в таком же напряжении, как и Шейла, и вряд ли спал больше, чем она. Терпение его давно истощилось. К тому же он был не совсем трезв. Чтобы расслабиться, он выпил гораздо больше, чем следовало бы среди дня, и был настроен весьма воинственно еще до того, как Шейла вторглась на его территорию со своими необоснованными обвинениями.
Будь Шейла мужчиной, она бы уже барахталась в грязи под крыльцом, выплевывая зубы. Но женщинам Кэш никогда не причинял физической боли. Его оружием было презрение.
И теперь он весь буквально исходил сарказмом, когда сказал:
– Погода виновата, леди. Ты ждешь от меня, чтобы я заставил людей работать под дождем? – Он сделал широкий размашистый жест, обводя рукой мокрые деревья.
– Я брала тебя работать независимо от погоды.
– Но это тебе не короткий апрельский ливень.
– А по мне хоть бы и потоп! Мне надо, чтобы лесорубы работали.
– Ты в своем уме?! Рубить лес сейчас – это же самоубийство. Да и лесовозы не пройдут в такую грязь…
– Ты собираешься приступать к работе или нет?
– Нет!
Она чуть не задохнулась от ярости и бессилия.
– Жаль, что я не послушала, когда все мне говорили, что ты отвратительный тип.
– Возможно, но люди не могут пилить, валить и грузить лес в такой дождь. Если бы ты хоть раз сама увидела такую работу, то поняла бы это. Коттон никогда не послал бы людей работать в подобных условиях. И я не стану.
Вспомнив внезапно слова Трисии, Шейла прерывисто вздохнула:
– Твоя мать. И мой отец. Это правда? Они действительно…
– Да.
Она подавила рыдание.
– Но он был женат. У него была семья! – с болью закричала она. – Она потаскушка.
– А он сукин сын! – зарычал Кэш. – Я ненавидел, когда он приходил к ней.
Он угрожающе двинулся вперед, оттесняя ее к самому столбу.
– А мне приходилось жить с этим изо дня в день. Тебе-то что?! Ты была под защитой Бель-Тэр. А я должен был смотреть, как он пользовался моей матерью и мучил ее годами. И ничего не мог поделать.
– Твоя мать была взрослой женщиной. Она сделала свой выбор.
– Ничего себе выбор! Любить такую скотину, как Коттон Крэндол!
Шейла подняла голову:
– Попробовал бы ты сказать это ему в глаза!
– А я и сказал! Можешь у него спросить.
– Чтоб тебя к концу недели на Бель-Тэр не было!
– Да?! А лес к продаже кто будет готовить?
– Я, а что?
– Черта лысого, вот что! Ничегошеньки у тебя без меня не получится. – Он приблизился еще на шаг. – Будто ты не знаешь. Ты же прекрасно все понимала, когда ехала сюда, а? – Он оперся одной рукой о столб рядом с ее головой и прижался к ней всем телом. – А знаешь? По-моему, ты совсем не из-за этого сюда приехала. Тебе ведь не это надо, правда?
– Ты пьян!
– Да нет… пока.
– Я серьезно говорю. Чтобы ноги твоей… Она отошла от столба, он схватил ее за плечи и все ее высокомерие куда-то исчезло.
– Все твои неприятности, мисс Шейла, оттого, что ты не знаешь, когда остановиться. Тебе бы все измываться да измываться, а человек давно уже голову потерял.
Он впился в нее губами. Шейла отчаянно сопротивлялась. Извиваясь всем телом, она обрушила на него лавину ударов.
– Ну, призадумайся… – Он оторвался от ее губ ровно настолько, чтобы можно было говорить. – Ты же за этим сюда пришла?
– Отпусти!
– Ну уж дудки.
– Ненавижу!
– Но ведь хочешь, а?
– Черта с два!
– Хочешь, хочешь. Это ты поэтому злая, как черт.
Он опять прижался к ней губами. На этот раз его язык прорвался между ее зубов. По крыше громко стучал дождь, заглушая стоны возмущения, а потом капитуляции.
Она уступила ему помимо своей воли. Ее осознанное «я», ее воля были отброшены в сторону потоком чувств, который, столько дней не находя выхода, теперь бурно устремился во вновь проделанную брешь.
Но полное подчинение было не в ее упрямой натуре. Шейле удалось оборвать поцелуй. Она почувствовала, как набухают ее истерзанные губы. Пришлось сделать усилие, чтобы провести по ним языком. Она почувствовала вкус виски – его вкус. Вкус Кэша Будро.
Эта мысль показалась ей невыносимой. Она положила ладони на его обнаженные плечи, намереваясь оттолкнуть его. И тут он снова приблизил свои губы к ее губам, и они слились в долгом поцелуе. Ее пальцы напряглись, глубоко впиваясь в гранит его плеч.
Когда поцелуй окончился, она отвернула лицо и простонала:
– Перестань.
И он перестал. По крайней мере, он больше не трогал ее губ. Прижавшись открытым ртом к ее шее, он прохрипел:
– Ты этого хочешь не меньше меня.
– Не правда.
– Правда. – Он лизнул ее ухо. – Когда тебя последний раз как следует пользовали?
Она вновь испустила гортанный стон, который он остановил поцелуем. Слияние изголодавшихся губ превратилось в поцелуй-оргию, по-звериному жестокую.
Его язык полностью овладел ее ртом; казалось, он хотел вымести оттуда последние слова гордости и сопротивления.