Жара
Шрифт:
Спор шел о том, может ли Огаста остаться здесь на все выходные или ей следует вернуться в город в субботу, вместе с Клингом. Они были женаты уже почти четыре года, и Огаста успела убедиться, что полицейский департамент не соблюдает ни суббот, ни воскресений, ни праздников и у копа выходные могут прийтись и на середину недели. На самом деле в этом году ему крупно повезло, что его выходные выпали на Четвертое июля и на день перед ним. И Клинг полагал, что вправе рассчитывать на то, что его жена – она ведь ему жена, черт побери! – уедет вместе с ним завтра в десять. Огаста же напирала на то, что Четвертое июля очень редко примыкает к выходным, как в этом году, и для нее очень глупо было бы возвращаться в город посередине выходных только потому,
Во время обеда, накрытого на террасе с видом на неспокойное море, они почти не разговаривали. А в девять вечера, когда начались фейерверки, Огаста отошла к группе фотографов и немедленно завела с ними чересчур оживленную беседу. Блондиночка, которая присела рядом с Клингом, когда вспыхнул первый фейерверк, держала в руке бокал с мартини. Судя по ее голосу, далеко не единственный за вечер, и по крайней мере последние четыре из них были явно лишними. На ней были очень короткие белые шорты и оранжевая блузка, какую Клинг видел в последнем номере журнала «Глеймор» (с Огастой на обложке). Вырез на блузке был очень глубокий, и по крайней мере одна грудь была видна чуть ли не до самого соска.
– Привет! – сказала она, плюхнувшись рядом с Клингом, и подобрала под себя босые ноги. Во время этого сложного маневра она прислонилась к нему плечом. Потом она совершенно пьяным голосом спросила, где это его носило весь день и почему его не было видно – а уж она-то ни одного красивого мальчика не пропустила! А на черном небе все вспыхивали фейерверки.
Девица продолжала распространяться о том, что работает моделью в агентстве Катлера (в том самом, где работала Огаста), демонстрирует молодежные моды, потом спросила, не манекенщик ли он сам – он такой красивый! – или просто фотограф (она произнесла это так, словно слово «фотограф» – страшное ругательство), или он работает на один из модных магазинов? А может, он всего лишь импресарио? Клинг сообщил, что он коп, и прежде, чем девица успела попросить посмотреть его пистолет или что-нибудь еще в этом духе, предупредил, что он здесь с женой. Его жена в данный момент ахала и восхищалась стайкой золотых рыбок, которые вспыхнули в небе и поплыли в разные стороны, роняя искры в море. Девица, которой на вид было никак не больше девятнадцати, глянула на Клинга самыми большими голубыми глазами, какие он видел в своей жизни, состроила эльфью мордочку, улыбнулась чуть кривоватой беличьей улыбочкой и спросила, кто же его жена. Когда он показал на нее и сказал: «Огаста Блер» – это был псевдоним, под которым Гасси снималась, – девица вскинула бровки и сказала:
– Мужик, ты гонишь! Огаста не замужем!
Надо заметить, Клинг не привык к тому, чтобы ему говорили, что он не муж Гасси, хотя иногда он и сам сомневался на этот счет. Он сказал, вернее, начал говорить, что они с ней женаты уже... – но девица перебила и сказала:
– Да я ее все время вижу!
Пожала плечами и дохлебала свой мартини. Она была достаточно пьяна, чтобы упустить из виду тот факт, что Клинг – коп, а эта порода (особенно та ее разновидность, которая именуется детективами) умеет докапываться до сути дела, и слишком пьяна, чтобы сообразить, что не стоило добавлять «с разными мужиками». Что в сочетании с предыдущим заявлением, если не обращать внимания на короткую паузу, вызванную необходимостью допить коктейль, составляло фразу «Я ее все время вижу с разными мужиками».
Клинг, разумеется, знал, что Огаста бывает на многих вечеринках без него, и предполагал, что она на этих вечеринках разговаривает с разными людьми, и некоторые из этих людей, разумеется, мужчины. Но слова блондиночки подразумевали явно нечто большее, чем простую светскую болтовню. Клинг как раз собирался спросить, что она имеет в виду, когда к ним подошел официант в черных
– Особенно с одним.
На этот раз Клинг успел вставить:
– Что вы имеете в виду?
– То есть? – спросила блондиночка, подмигивая ему.
– Расскажите, – попросил Клинг. Сердце у него бешено колотилось.
– Да спроси у самой Огасты, ты ведь ею так интересуешься! – сказала блондиночка.
– Вы... ты хочешь сказать, что она с кем-то встречается?
– Да какая разница? Слушай, пошли со мной, а? Фейерверки эти надоели до смерти. Пошли, найдем местечко, где можно уединиться...
– Нет, расскажи мне об Огасте.
– Ой, да ну ее на... эту Огасту! – сказала блондиночка, вытащила ноги из-под задницы и, пошатываясь, поднялась.
– И тебя туда же! – добавила она, тряхнула головой и, спотыкаясь, ушла в дом через широкую стеклянную дверь, выходящую на террасу.
В последний раз, когда он ее видел в ту ночь, блондиночка спала, свернувшись клубочком, на кровати в хозяйской спальне. Блузка ее была расстегнута до пояса, обе груди с сосками-вишенками бесстыдно обнажены. Клинг испытывал большое искушение разбудить ее и расспросить про того «одного мужика», но в этот момент в спальню вошел хозяин, выразительно прокашлялся, и Клинг побоялся, что его заподозрят в изнасиловании или, по крайней мере, попытке сексуального принуждения. Но назавтра, прежде чем уехать (Гасси таки осталась, как и грозилась), Клинг потихоньку порасспрашивал людей и узнал, что блондиночку зовут Моника Торп. В понедельник утром он позвонил в агентство Катлера, представился как муж Огасты, сказал, что они хотят пригласить Монику на маленький семейный прием, и получил ее телефон, которого не было в справочниках. Когда Клинг позвонил Монике домой, Моника сказала, что она его не знает и не помнит, чтобы говорила что-то насчет Огасты. И вообще, Огаста – совершенно замечательный человек, и они с ней лучшие подруги. Клинг не успел вставить ни слова – она тут же бросила трубку. Он тут же перезвонил.
– Слушай, мужик, отвянь, а? – сказала Моника. – Я понятия не имею, о чем ты говоришь.
И снова бросила трубку.
– Вот так вот, – закончил Клинг.
– И все? – спросил Карелла. – Ты хочешь сказать, что...
– Я тебе рассказал все, что произошло.
– Да ничего не произошло! – сказал Карелла. – Какая-то дуреха ужралась в дым и навешала тебе лапши на уши, а ты...
– Она говорила, что все время видит Огасту. С мужиками, Стив! С разными мужиками! Особенно с одним, Стив!
– Ага. И ты ей поверил, да?
– Я уже не знаю, чему верить!
– Ас Огастой ты об этом говорил?
– Нет.
– А почему?
– А что мне делать? Взять и спросить, нет ли у нее любовника? А если она ответит, что есть? И что тогда? Это жопа, Стив...
– Если бы я оказался в такой ситуации, я бы тут же спросил у Тедди...
– А что, если бы она сказала, что это правда?
– Мы бы с этим разобрались.
– Ну да, конечно.
– Именно так.
Клинг помолчал. На лице его блестели бисеринки пота. Казалось, он вот-вот расплачется. Он достал из заднего кармана носовой платок и промокнул лоб. Втянул воздух сквозь зубы и наконец спросил:
– Стив... а у вас с Тедди по-прежнему все в порядке?
– Да.
– Я имею в виду...
– Я знаю, что ты имеешь в виду.
– Я имею в виду в постели.
– И в постели тоже. И во всем прочем.
– Потому что... я... я, наверно, не поверил бы ни единому слову из того, что наплела та девица, если бы я... если бы я и раньше не почувствовал неладное. Понимаешь, Стив, в последнее время... наверно, с июня... мы... понимаешь, раньше нас буквально тянуло друг к другу. Я приходил с работы, и она сразу на меня набрасывалась. А в последнее время... – Он потряс головой и умолк.