Жаркая осень в Акадии
Шрифт:
Слово за слово, разговорился я с ним. Он, как оказалось, учился в Славяно-греко-латинской академии, которая располагалась тут же, в Китай-городе. Михаил изучал риторику – умение красиво, умно и правильно говорить. Но, как я понял, хотел он совсем другого – понять, что из чего происходит и каковы законы природы, которые управляют миром.
– Верь, Кузьма, я узнаю все про эти законы. И опишу их, чтобы от меня о них узнали и другие люди.
– Я верю тебе, Михаил, только для этого надо изучать не риторику, а другие науки. У нас в Петербурге есть Академия наук, где сидят ученые, законы природы разгадывающие.
– Да ладно, Кузьма, языки иноземные выучить нетрудно. Мы вот в своей академии латинский и эллинский язык учим. Читаем и пишем на них. Тут главное – желание и трудолюбие. А у меня их на десятерых хватит с избытком.
Вот так посидели мы, винца хлебного выпили, блинов да пирогов с икрой поели. Деньги у меня кончились, у него тоже. Решили мы по Москве погулять, посмотреть на Первопрестольную.
Михаил жил здесь не первый год и много интересного рассказал о городе и его обитателях. Вдоволь насмеявшись над его рассказами, я начал описывать своему новому другу наши петербургские дела. Так незаметно вышли мы с ним на берег Москвы-реки. А там как раз местные удальцы на кулачках биться собрались. Взыграло у нас ретивое, и решили мы с Михаилом и себя потешить молодецкой забавой.
Правила кулачного боя мы хорошо знали – биться можно было только голыми руками, меховые рукавицы надевать запрещалось. А уж тем более брать в ладонь что-нибудь тяжелое – камень или кусок свинца. Бить противника можно было только в грудь или в голову. Удары в пах или по ногам были запрещены. Нельзя было бить лежачего или того, у кого сильно шла кровь из носа или рта. Если же кто-то нарушал эти правила, то его за это наказывали все – и свои, и чужие.
Как оказалось, у Михаила было много знакомых среди кулачных бойцов. Они стали зазывать его в свою стенку. Переглянулись мы с ним, да и дали согласие. Драться нам пришлось против замоскворецких – ребята там были крепкие, да и дрались они умело. Это я понял, когда один из них мне крепко в глаз кулаком заехал, да так, что у меня искры посыпались. Только я тоже был не промах – врезал я этому бойцу под дых, он крякнул, согнулся и опустился на колени. По правилам кулачного боя он считался как бы лежащим, и бить его было теперь нельзя.
Михаил оказался бойцом опытным – от его ударов противник разлетался во все стороны, словно мешки с сеном. Мы стали с ним спиной к спине и прошли каруселью сквозь «стенку» замоскворецких.
В общем, побили мы их. А потом все вместе зашли в кабак, где знатно отметили нашу викторию. На прощание я велел Михаилу, чтобы он, если окажется в Санкт-Петербурге, обязательно зашел ко мне в Смольную слободу.
– Спросишь Кузьму Новикова, кузнеца, там меня каждый знает, – сказал я.
– Ну, а ты, если меня найти захочешь, спроси в нашей Заиконоспасской академии Михайла Ломоносова, – ответил мне мой новый знакомый.
На том мы и расстались. Вечером меня бранил управляющий – глаз у меня заплыл, а овчинная шубейка порвана. Я честно рассказал ему о том, что дрался на льду Москвы-реки «стенка на стенку».
– Ну и как, Кузьма, не посрамил ты наших петербургских молодцев? – поинтересовался управляющий.
– Побили мы замоскворецких, – с гордостью сказал я. – Хотя ребята они крепкие и в кулачном бою умелые.
–
А теперь, значит, Михаил Ломоносов уже важная птица, и так просто с ним не поговоришь. А, может, он все же не забыл своего приятеля? Бог весть…
Интересно, раскрыл ли Михаил тайны природы? Вижу только, что в стихосложении он преуспел. Какой он сейчас на вид? Небось, раздобрел, одевается нарядно и говорит мудрено. Если попаду когда-нибудь в Россию, обязательно его найду. Думаю, что его заинтересуют люди из будущего. Ведь они – самая большая тайна природы, о которой Михаил и не слыхал. Впрочем, когда мы еще домой вернемся… Тут, на земле нерусской, такое сейчас творится, что ум за разум заходит.
3 ноября 1755 года.
Перешеек Шиньекто у форта Босежур
Капитан Наиль Хурамшин, позывной «Салават»
– Огонь! – заорал Хас, вскидывая винтовку и делая прицельный выстрел. – Придавите их огнем! Мастер! Дави их!
Мастер и Казак, единственные, кому Хас разрешил взять их родные винтовки, с которыми они попали в Канаду, а не «фридолиновские», начали методично выбивать наиболее смелых (или наиболее глупых) англичан, которые пытались высунуться из-за укрытия, чтобы разрядить оружие в нападающих.
– Держим! – наконец-то раздался голос Мастера. – Салават, вперед!
По команде Самума Наиль рванул вперед, держа в руках две наполненные водой пластиковые двухлитровые бутылки, связанные между собой метровым куском паракорда.
Добежав до ворот, Салават укрылся под аркой от огня защитников и, достав томагавк и колышек, сноровисто забил последний в дерево. Перекинул через колышек бутылки с водой, выверил их, чтобы они висели на одном уровне и, достав «трехсотый» ЗТП, вставил его в ПВВ. Повернул чеку, дернул ее и по привычке засек время, когда увидел вспышку шнура.
Крикнул: «Иду!» и, дождавшись ответа Мастера: «Держим!», пулей метнулся назад, под укрытие редана. Потянулись минуты ожидания, разбавляемые частой и не всегда точной стрельбой.
Через пять с небольшим минут раздался взрыв, и все, защитники и нападающие, увидели, как одну из створок сорвало с верхней петли, и она наполовину завалилась во внутренний двор форта. Раздался единый слитный вопль – яростный и отчаянный защитников, и восторженный и торжествующий – осаждавших.
– Вперед! – заорал Хас. – Вперед! Или вы хотите жить вечно?!
Следопыты небольшими группами, прикрывая друг друга, рванули по направлению к раскупоренным воротам и тут же начали растекаться по бастионам, выдавливая англичан из люнетов. Закипели ожесточенные рукопашные схватки.
Через полтора часа все было кончено. Люди Хаса контролировали все люнеты – по факту, господствующие вершины. Выжившие англичане укрылись в зданиях внутри форта.
– Ну вот и все, – сплюнул на землю Хас, куском материи вытирая окровавленное лезвие томагавка, – теперь можно предлагать им почетную и безоговорочную капитуляцию. Отсюда мы их рано или поздно перестреляем, как куропаток. У них нет ни выхода, ни выбора…