Жаркая осень в Акадии
Шрифт:
А ещё где-то месяц назад Монктон куда-то ушёл с большей частью своих вояк, включая практически всех росбифов; именно нам пришлось тогда загружать корабли, на которых они ушли. На следующий день за нами пришли лишь часа через полтора после рассвета – надо же самим конвойным сначала проснуться и позавтракать. Зато кормить стали намного хуже и реже, а если били, то нередко до смерти. И почти каждый день умерших от болезни, холода и побоев нам приходилось хоронить в полях у Босежура, повторяя про себя молитвы за упокой души умерших и крестясь на то место, где недавно ещё в посёлке Бобассен возвышалась колокольня собора.
Переступая через тела моих товарищей, я отправился в дальний угол здания, где в бывшей кладовке находился неофициальный наш нужник. Увы, умыться было негде, побриться тем более, и все мы выглядели хуже, чем нищие на нашей французской родине, – исхудавшие,
Да, ещё недавно мы жили в каких-никаких, но казармах, питались не то чтобы хорошо, но довольно-таки сытно, и даже могли себе время от времени позволить пару кружек пива и визит к девочкам в Бобассене. На вино денег не хватало даже мне, с моей сержантской зарплатой – стоило оно в этих краях совсем недёшево, разве только то приторно-сладкое пойло, которое иногда делают из местного винограда. Но орудия нам подвезли лишь за несколько дней до начала боевых действий, а боеприпаса почти не было, кроме как для устаревших мелкокалиберных пушек. И когда росбифы начали нас обстреливать из Бобассена, наши ядра пролетали хорошо, если половину дистанции между нами и ними. Я скрежетал зубами – дайте мне достаточно пороха и нормальные ядра, и мы с ребятами показали бы врагу. Англичане, кстати, потом привезли и ядра, и порох, и банники – я знаю, ведь нам пришлось всё это выгружать, а затем, вместе с частью орудий, вновь затаскивать на корабли, которые куда-то ушли.
Сегодня же вместо побудки я неожиданно услышал выстрелы – сначала в основном ружейные, но время от времени раздавался гром артиллерии. А потом всё стихло, и через некоторое время я услышал голос сначала на английском, а затем и на родном французском языке:
– Есть здесь кто?
– Да, – закричал я. – Пленные французы.
Нас накормили, переселили в одну из казарм, а тех, кто был особенно болен, осмотрел русский врач. Именно русский – хотя большинство наших освободителей были французами, но командовали ими откуда-то взявшиеся русские, да благословит их Господь! А потом, когда нам предложили вступить в Акадскую армию, вызвались все, даже тяжелобольные.
24 октября (4 ноября) 1756 года. Российская империя. Санкт-Петербургская губерния, Копорский уезд, мыза Усть-Рудица
Профессор химии Михаил Васильевич Ломоносов
В подаренную государыней-императрицей мызу Усть-Рудица я заезжал довольно часто. Столичный город с его склоками и интригами порой так надоедал мне, что весь свет делался не мил. А здесь, в Усть-Рудице, мною была открыта небольшая фабрика, где мастеровые из числа местных крестьян изготовляли разные предметы и украшения из цветного стекла и смальты. Наука наукой, но ведь надобно было кормить семью. Ведь после того, как воспользовавшись моей горячностью подлец Миллер [87] добился, чтобы меня лишили кафедры химии, мне пришлось найти новые способы заработка. И фабрика в Усть-Рудице приносила мне стабильный доход – сделанные на ней украшения пришлись по нраву петербургским дамам.
87
Миллер Герхард Фридрих – русско-немецкий историограф, естествоиспытатель и путешественник. Будучи научным оппонентом Ломоносова, Миллер часто использовал против Михаила Васильевича не совсем честные приемы.
Я же продолжал здесь, на лоне природы, свои опыты со смальтой, пытаясь заново открыть утерянные секреты римской мозаики. Несколько выполненных мною мозаичных портретов по достоинству оценили вельможи из числа приближенных императрицы. Понравились они и Ивану Ивановичу Шувалову, моему благодетелю, который, собственно, и попросил царицу Елизавету Петровну подарить мне мызу Усть-Рудицу и четыре соседние с ней деревеньки – Шишкина, Калищи [88] , Перекули и Липова. Населяли их местные чухонцы, народ тихий и работящий. Я предложил им работу на своей фабрике и хорошо платил мастерам, которые быстро освоили производство бисера и разных стеклянных женских украшений.
88
Ныне это город Сосновый Бор, известный своей АЭС.
В
Вот и сегодня мы засиделись с ним допоздна, беседуя о том, что происходило сейчас на другом конце света – в далекой Канаде, стране в Америке, колонизированной французами, у которых жадные и бессовестные англичане пытаются ее отобрать. К сожалению, в нашем несовершенном мире такое происходит часто – более сильные отбирают то, что им захочется, у слабых. Только вот одно смущало меня и Ивана Ивановича – в спор французов с англичанами вмешались неизвестно откуда появившиеся в тех краях русские. И не просто волонтеры, которые по велению своего сердца присоединились к обижаемым британцами французам, а целая военная команда. Из Парижа и Лондона докладывают, что, по сведениям от тамошних придворных, те, кому удалось повидать этих людей в деле, в один голос утверждали, что лучших бойцов, чем эти русские, они не встречали.
Мы сошлись с Иваном Ивановичем на том, что русские и в самом деле во все времена были отличными воинами. Но откуда они появились во французских владениях в Новом Свете? Иван Иванович попробовал разузнать в Военной коллегии об этих загадочных русских военных, но там ничего о них не знали. Да и в самом деле – откуда им там взяться?
– Я ничего не понимаю, Михаил Васильевич, – задумчиво произнес Шувалов, отхлебывая чай и вытирая платком пот со своего высокого лба, – только чувствую, что за всем этим стоит некая великая тайна. А коль дело касается наших с вами соотечественников, то тайну сию требуется пренепременно разгадать, и чем раньше, тем лучше.
– Вы правы, Иван Иванович, и очень жаль, что в тех краях у нас нет верных людей, которые могли бы выяснить, что в рассказах о русских из Новой Франции правда, а что нет. Может быть, Михаил Илларионович Воронцов нам поможет? Ведь в его делах иностранных порой участвуют люди неприметные, которые без огласки собирают нужные державе нашей сведения.
– Вице-канцлер сейчас занят другими, не менее важными делами. Решается вопрос войны и мира. В Европе вот-вот начнется война Пруссии с Австрией. Императрица Мария Терезия все никак не может простить прусскому королю Фридриху то, что тот отобрал у нее Силезию.
– Да, война за Силезию прибавила задора и наглости молодому прусскому королю, и теперь его трудно будет остановить. Франция в ту войну была союзницей Пруссии. А вот в этот раз…
– А что, союз короля Людовика XV и короля Фридриха II может расстроиться? – спросил я. – И кто остановит этого берлинского задиру, который рвется повоевать?
– Боюсь, Михаил Васильевич, – вздохнул Шувалов, – что воевать с Фридрихом Прусским придется нам. Во всяком случае, об этом днем и ночью твердит канцлер Бестужев. И государыня все больше и больше склоняется к его доводам. Этот бессовестный и продажный человек, как мне удалось узнать, получил немало золота от британцев, дав им взамен обещание склонить Россию к вступлению в войну на стороне Британии. Точнее, мы обязаны будем выставить целую армию, которая возьмет под охрану Ганновер – наследное владение английских королей.
– Значит, Бестужев хочет торговать русской кровью, втягивая отечество наше в войну, которая нам абсолютно не нужна?! – В глазах у меня потемнело, и к горлу подступила дурнота.
Иван Иванович вздохнул и развел руками – дескать, я тоже не в восторге от всего этого, но что я могу поделать.
– Но, ежели мы станем союзными Англии, нам придется воевать с Францией, которую уже сейчас британцы пытаются вытеснить с ее заморских владений, – сказал я.
– Дипломатический пасьянс складывается весьма сложный. Лучший вариант – вообще ни с кем не воевать, а наблюдать за всем происходящим издалека, предложив воюющим державам медиацию [89] . Ведь как говорится в Святом Писании: «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими» [90] . Только канцлер Бестужев не успокоится и сделает все, чтобы втащить Россию в войну. Он скорее умрет, чем вернет британцам полученное от них золото.
89
Посредничество.
90
Евангелие от Матфея.