Жаркие ночи в Майами
Шрифт:
— Теперь, когда ты со мной, ты будешь писать лучше, чем писал раньше. Обещаю тебе это.
— Я всегда полагал, что одиночество и беспокойство — лучшие источники для слов. Если ты всем доволен, то какой смысл заниматься плетением словес?
— Ты слишком много размышляешь.
— Глупо говорить так. Каждый думает в одинаковом объеме. Просто некоторые мыслят глубоко, а другие мыслят банальностями.
В его словах уже прозвучала нотка поучения.
— А это уж совсем глупо! Банальности — это и есть самые глубокие мысли. Они выдержали испытание временем. Они живут благодаря своей глубине. Мысль совсем не всегда глубока
— Попробуй писать банальности, и ты увидишь, как будет продаваться такая книга. — Питер положил салфетку на стол; щеки его покраснели. — Знаешь, это просто потрясающе. Каждый воображает, будто может стать писателем. Каждый. Всякий раз, как я начинаю общаться с внешним миром, я непременно натыкаюсь на какого-нибудь наглого идиота, который сообщает мне, что он тоже мог бы написать книгу, потому что повидал и совершил много интересного. На мой взгляд, писательство рождается из чего-то большего, нежели скитания по земле и обретение опыта. Я знаю, что ты тоже написала книгу, но ведь она относится к рекламной литературе, а вовсе не к подлинной.
— Я просто не верю, что ты мог сказать такое, Питер. Не могу поверить в то, что ты сейчас сказал.
— Тогда не учи меня, как писать, или что писать, или когда писать. Это приводит меня в бешенство.
— Ах вот как? Ладно, очень сожалею, что привела тебя в бешенство. В будущем мне следует более осторожно выбирать темы для разговора, да? Я достаточно хороша для трахания, но недостаточна хороша, чтобы мыслить. Ты это хотел сказать? В таком случае я лучше встану и уйду, займусь разгребанием дерьма и добыванием денег. — Криста встала и швырнула салфетку на стол. — А ты можешь копаться и дальше в своих «глубоких мыслях», хотя не знаю, ради чего ты стараешься, поскольку никто тебе за них не платит. Денег, которые ты зарабатываешь всеми своими умными мыслями, не хватает даже на оплату моих телефонных счетов.
— Не смей говорить со мной так! — выкрикнул он, тоже вскакивая. — Какое ты имеешь право считать, будто я не способен вести свои дела! Что ты вообще можешь знать о моей личной жизни?
— Мне известно, что, когда ты кончаешь, ты закатываешь глаза к потолку. Это относится к твоей личной жизни? Может, тебе следует по этому поводу обратиться к невропатологу? В твоем возрасте надо быть осторожным.
Его губы шевелились, но он не мог произнести ни слова. Она опять лишила его дара речи. У него перед глазами стоял красный туман. Никогда еще он не был так зол! Шквал гнева ворвался в разгар такого замечательного утра. Ну и дрянь!
— Ты действительно воображаешь, будто знаешь что-то о бизнесе? — задохнулся от негодования Питер, обходя вопрос о том, как он ведет себя в постели. — Возможно, ты способна наскрести на жизнь зарабатыванием на своих глупых фотомоделях и тебе удалось убедить какого-то идиота заплатить целое состояние за твою пустенькую книжонку о косметике, но сомневаюсь, что ты смогла бы добиться хоть какого-то успеха в издательском мире, пытаясь продать что-нибудь серьезное. Там сумеют распознать твою тупость с первого взгляда.
— Ах ты, идиот! — Криста щелкнула пальцами. — Да я могу втрое увеличить твои заработки с помощью двух телефонных звонков. Увеличить вдвое тираж и рекламу. В бизнесе ты просто задница, Питер Стайн! Возможно, художников, живущих в «башне из слоновой кости», вполне устраивает быть задницами. Да ты же просто
— Ты… ты… ты просто…
— И это говорит писатель! Не трать слова, Питер. Прибереги их и используй в какой-нибудь книжке, а потом продай их за гроши, как и все прочие.
— Я не намерен стоять здесь и выслушивать все это, — наконец выговорил он.
— Я тоже не намерена.
Это было сражение за то, кто первым уйдет из-за стола. Победила Криста. Она оставила его. Чтобы не столкнуться с ней, он вынужден был пропустить ее вперед. Питер стоял, весь дрожа от ярости, пока ее гордо выпрямленная спина не исчезла за большой стеклянной дверью, ведущей в дом.
Но, едва она исчезла, гнев стал куда-то улетучиваться. Пустоту, образовавшуюся после него, заполняло нечто другое. Некое чувство, именуемое любовью, прокрадывалось обратно в его сердце. Это Питер сознавал. Он только не мог знать, что то же чувство и с тою же быстротой возвращалось и в сердце Кристы.
42
Криста сидела на диване и через окно любовалась Центральным парком. Она и забыла, как ей не хватает Нью-Йорка. Даже в своем упадке город был великолепен. Однажды он возродится, как случалось всегда. Изгнанники стекутся обратно, жизнь опять забурлит, и вновь этот город станет центром вселенной.
— Не могу выразить, как я был рад услышать твой голос. Я не видел тебя со времени книжной ярмарки в Майами. Я уж подумал, что ты совсем исчезла из моей жизни.
Льюис Хеллер радовался, причем, похоже, совершение искренне. Он сидел на углу стола, который мог бы служить посадочной площадкой для вертолетов, и прикидывал, как бы трансформировать эту неожиданную встречу в ленч в «Четырех сезонах». Это произведет сильное впечатление на издательскую братию. Когда увидят, что Льюис Хеллер обедает вместе с Кристой Кенвуд, заработают все языки. Она стала своего рода легендой с того дня, как ее книга была продана за миллион чистыми. Книга должна выйти в будущем году, и все станут думать, будто Хеллер обсуждает с автором продолжение. Кроме того, приветствуя знакомых, он получит возможность характеризовать Кристу как свою «старую и близкую подругу», и акции Льюиса Хеллера подскочат. Он поправил галстук и стал ждать, когда Криста выложит ему свои карты.
— Мы друзья, Льюис. Я никогда не исчезну из твоей жизни. Просто я была ужасно занята со своим новым агентством. Ты ведь знаешь, как это бывает. Работа, работа и еще раз работа.
Льюис знал, что такое работа, пока не стал божеством в издательской фирме «Книги — XX век». Теперь работают другие, а он щелкает бичом надсмотрщика и выдумывает «стратегию», всякую чепуху, призванную главным образом находить приемлемые объяснения творящемуся в издательском бизнесе хаосу.
— Знаю-знаю, — вежливо пробормотал он, стараясь выглядеть так, словно он помнит, каково это — быть утомленным. — Все мы торопимся добывать баксы, а действительно стоящие в жизни вещи — дружбу, детей, женитьбу — откладываем на потом, пока они не сгорают. — Льюис рассмеялся. Удалось ли ему намекнуть, что его брак с Рондой — вещь весьма зыбкая? Он надеялся на это. Никогда не знаешь, что в голове у хорошенькой женщины. Фрейд был прав в этом, как ни в чем другом.