Жарким кровавым летом
Шрифт:
Это что, все? Все, что ей досталось? А как же все эти рабочие места, которые, по обещаниям, должны были открыться после войны, как же взрыв в промышленности и финансах, строительстве и связи? Разве все это не должно было так или иначе открыть простор тем мужчинам, которые вышли из тяжелейших боев, как ее Эрл? Неужели получится так, что ему придется отдать свою жизнь ни за что?
Мужчина, бывший ее мужем, все еще в значительной степени оставался для нее тайной. Он не любил говорить о войне или еще более давнем прошлом, но те времена и те события жестоко терзали его. Он был хорошим человеком, честным человеком, но в сокровенных глубинах его души
Раньше она думала, что, когда он поднимется на ноги все переменится к лучшему. Но сейчас он поднялся на ноги и оказалось, что то, что он по-настоящему любит, не имеет к ней никакого отношения, а связано лишь с другими мужчинами, какими-то миссиями, чем-то таким, что увело его прочь не только в эмоциях, но и реально — вдаль от нее. Это было связано с оружием и убийствами. Он любит ее, она совершенно не сомневалась в этом, нисколечко. Но у нее оставался вопрос: что хорошего в такой любви? Потому что это не была любовь к кому-то реальному, к кому-то, от кого зависишь и на кого полагаешься. Это была любовь идеальная, не грязная действительность, а любовь издалека. В известной степени Эрл все еще оставался на войне.
У нее в животе толкнулся ребенок.
«Перестань, крошка!» — приказала Джун.
Он толкнулся сильнее, а затем последовала внезапная судорога, настолько сильная, что у Джун подкосились ноги и она осела наземь.
О господи! Неужели уже пора?
Но нет, воды не отошли, а значит, время еще не наступило. Нет, это был лишь один из тех ложных приступов, которые иногда случаются.
Она плохо понимала, что происходило дальше. В глазах у нее потемнело. Боль усилилась, а потом резко прошла, оставив Джун в полуобморочном состоянии. А затем она услышала голос и подумала, что это, наверное. Эрл.
— Эрл, это ты, милый?
— Нет, Джуни, это я, Мэри, твоя соседка. Дорогая, ты упала в обморок.
Мэри Блантон стояла перед нею на коленях и обмахивала ее номером «Редбук».
— О боже мой, — с трудом выговорила Джун.
— Я ничего не знаю о том, каково быть беременной, но, Джуни, я уверена, что в такой период не рекомендуется полоть клумбы при жаре в тридцать шесть градусов.
Джун постаралась избавиться от растерянного выражения, которое — она это ощущала — было на ее лице. Теперь она почувствовала себя по-настоящему плохо.
— Я не знаю, что со мной случилось, — сказала она.
— Поднимайся, милочка. Давай я помогу тебе дойти до дома, чтобы ты укрылась хоть в какой-то тени. Тебе нельзя лежать здесь и поджариваться на солнце.
С помощью Мэри Джун кое-как дотащилась до дома и улеглась на кровать.
Мэри поспешила в крохотную кухоньку, включила все вентиляторы, достала из холодильника лед и вскоре появилась с большим запотевшим стаканом холодного чая.
— Ну вот, все уже хорошо. Лежи и попивай понемножку, пока к тебе не вернутся силы.
Джун потягивала чай, и от его прохлады ей стало заметно лучше.
— Ты в порядке? — участливо спросила Мэри.
— Да, уже все хорошо. Я так тебе благодарна, Мэри.
Мэри была самой прямолинейной и решительной из всех женщин, каких Джун когда-либо встречав. Она много лет проработала на военных заводах, пока ее муж Фил служил во флоте. Теперь он днем работал в радиомагазине, а по вечерам бесплатно учился в школе электроники по закону о льготах для военнослужащих.
— Ну, я не знаю, какой еще муж, кроме твоего, оставил бы девочку в полном одиночестве на столько времени, сколько
— Эрл получил работу, которую должен выполнить. Он всегда выполняет свою работу. Такой уж он человек.
— Если ты так говоришь, Джуни... Только я никогда ни о чем таком не слышала. У нас, на Севере, так не поступают.
Мэри приехала сюда из далеких краев и не понимала здешних нравов.
— Я знаю, что он был героем, но ведь тогда же была война. Когда молодая жена вот-вот родит ребенка, мужчина должен быть дома.
Джун кивнула. А потом расплакалась.
Мэри сидела рядом с нею, обнимала ее за плечи и бормотала:
— Ну-ну, миленькая. Поплачь, поплачь, тревога и выйдет со слезами. Поплачь, не волнуйся.
В конце концов Джун подняла голову.
— Я так боюсь, — сказала она.
— За своего Эрла?
— Да. Но еще и за ребенка. Я чувствую его. С ним что-то не так. Я могу потерять их обоих.
44
Ни Эрл, ни Ди-Эй не отличались экспансивностью. Но та уверенность, которую они чувствовали, вооруженные подписанным и данным под присягой показанием преподобного Джабили Линкольна и его незаурядной храбростью, все же проявлялась в том, как они говорили, как ходили, как держали себя. Их люди понимали, что что-то случилось, что сделан какой-то решительный шаг, что игра близится к концу и победа уже близка. Это понимание наполняло всех надеждой и радостью, и даже утрата тяжелого автоматического оружия и пуленепробиваемых жилетов и расставание с шестью товарищами, казалось, никого не беспокоили; в общей атмосфере легкости и легкомыслия они покидали свой лагерь в армейских складах Ред-Ривер, грузились вместе со своим имуществом в машины, чтобы отправиться на новые квартиры — на птицеферму или, как они ее называли, цыплячье ранчо в Петтивью.
Еще больше всех забавляло то, что слова «цыплячье ранчо» были известным синонимом для публичного дома.
— Эй, мы едем на цыплячье ранчо. О-го-го-го-го!
— Медведь, а тебе мама позволяет ходить в такие места?
— Черт тебя возьми, малый, я вовсю топтал курочек, когда у тебя еще глаза не открывались!
— Щенок, тебе лучше всего сидеть у твоей мамки под юбкой. Я тебе вот что скажу: как соберешься туда, приходи ко мне, и я покажу тебе, как это делается.
— Да вы, парни, только языками трепать мастаки, а я говорю, что, когда дойдет до дела, ваши погремушки раздуются, как колесо в жаркий день. А я однажды в Мемфисе видел парня, и у него эта штука так стояла, что он даже молнию на ширинке не мог застегнуть. Так и шел с торчащей из штанов дурой. Но она у него была такая здоровая и сделалась аж синяя, поэтому никто и не подумал, что у парня торчит это самое. Все решили что это какая-то труба или что-то в таком роде.
Шутки так и сыпались, но вдруг кто-то обратился к доброжелательно наблюдавшему за всем этим Эрлу:
— Скажите, мистер Эрл, а нам хватит патронов к пистолетам?
Эрл проверил запас боеприпасов. Выяснилось, что остался всего один ящик патронов сорок пятого калибра, то есть тысяча патронов.
— Дерьмо, — сказал Эрл. — Ладно, я вообще сомневаюсь, что они нам понадобятся.
— Да, сэр.
— А ну-ка, ну-ка, — протянул Эрл, осматривая склад. — Я вижу, у нас тут много трассирующих патронов, которыми мы пользовались во время обучения.