Жаркий декабрь
Шрифт:
– А нам что делать? – растерянно спросил капитан, жалобно заглядывая Лютце в глаза.
– Обороняйтесь на прежних позициях и сдерживайте наступление противника, – пожал плечами майор. – Что вам еще остается. Подмога вот-вот придет.
Накормленная и отдохнувшая лошадь довольно резво везла их на север, туда, где предусмотрительный майор запланировал запасной путь. По дороге им несколько раз встречались разрозненные группки солдат, робко выглядывающих из кустов. Убедившись, что едут свои, они выбирались на дорогу, и брели дальше, сами не понимая, куда. Как заметил натренированный глаз контрразведчика, кое у кого из беглецов были спороты погоны и знаки различия. Похоже, что некоторые офицеры уже собираются скоро попасть
В расположении соседнего полка тоже шел бой. Санитары своевременно установили большую медицинскую палатку, но она уже была переполнена, а раненых все продолжали приносить. Их складывали на брезент прямо на улице, но и там места уже не хватало. Многие понимали, что умирают, но ни Гитлера, ни Германию перед смертью никто не прославлял. О фюрере если и вспоминали, то только с проклятиями.
Самый высокий чин, которого удалось разыскать Лютце, майор Моль, пребывал даже не в унынии, а в полной депрессии. Он с убитым видом поведал Генриху, что с рассветом русские обрушили на его батальон такой шквал огня, что хватило бы для целой дивизии. Человек двести было сразу убито, раненых до сих пор носят, и ни в одной роте не осталось больше сорока человек, включая легкораненых.
Кое как вытянув у майора подтверждение, что дальше по дороге никаких прорывов вроде бы не было, Лютце приказал своим продолжать движение. Не успели они совсем чуть-чуть. В воздухе послышался низкий гул и из облаков вынырнули черные силуэты самолетов.
– Это наши, наши бомбардировщики, – заорал кто-то.
Действительно, самолетами, осмелившимися летать в такую погоду, оказались немецкие пикировщики. Штуки покружили в нерешительности над заснеженным лесом, пытаясь определить, где же тут линия фронта. С немецкой стороны запустили зеленые сигнальные ракеты, пытаясь обозначить свои позиции, но русские мгновенно запустили точно такие же, сбив летчиков с толку. Причем ракет у них было гораздо больше, чем у противника, так что пикировщики развернулись и начали строиться в круг. Лютце со всех ног кинулся к командиру батальона, не знавшему, что делать в такой ситуации.
– Опознавательные матерчатые полосы есть? – крикнул он еще издалека.
– Нет, в том то и дело. Нам их не выдали, – проорал в ответ Моль.
– Тогда пусть солдаты лягут на снег в форме креста, быстро. Быстро я сказал!
Комбат очнулся от оцепенения и прокричал команды. Санитары, возницы, легкораненые, и вообще, все, кто мог двигаться, бросились укладываться на снегу. Успели они вовремя, Штуки уже ложились на боевой курс, и отвернули лишь в самый последний момент.
Останавливаться здесь смысла не было, и майор поспешил дальше. Теперь они уже ехали с опаской, все время поглядывая на небо. Мало ли какой ретивый летчик примет их за русских лишь потому, что они все в маскхалатах. Потихоньку отдаленная канонада начала стихать, по мере того, как они удалялись от места боя, но пока Лютце сворачивать не спешил. По его сведениям здесь у противника была сильная оборона. Единственное большое «окно», где из-за пересеченной местности, густо поросшей лесами, русские оставили лишь редкие посты, находилось километров в двадцати.
Лошадь, досыта накормленная ячменем, резво несли сани, позвякивая бубенцами, и Лютце, не забывая сверяться с картой, умиротворенно сидел, размышляя на отвлеченные темы. Например, о том, почему звон колокольчиков здесь называют малиновым. У звука же цветов не бывает, и в красный цвет бубенцы никогда не красят. Может это такая ассоциация с приятным малиновым запахом? Генрих пару раз спрашивал местных жителей, но никто эту смешную тайну раскрыть так и не смог.
До места оставалось всего пара километров, когда встретилось неожиданное препятствие. Путь преграждала крошечная безымянная река, через которую, судя по карте, был проложен мост. При внимательном осмотре некоторые следы моста нашлись, но большая его часть сгорела или же обрушилась вниз и была скрыта недавним снегопадом.
Сама речка,
Все достали из рюкзаков егерские ботинки и переобулись. В валенках конечно теплее, но зато каблуки у горных ботинок имели выемку для фиксации лыжных креплений. А чтобы ноги не замерзли, ботинки брали на один размер больше, чтобы можно было надевать две пары шерстяных носок.
Лыжи также удалось достать самые лучшие. В начале войны и у советских, и у немецких войск лыжи в основном были спортивными, то есть сравнительно узкими и непригодными для ходьбы по лесу. Промышленность еще не успела подготовиться, и приходилось довольствоваться тем, что есть. Но контрразведчикам выдали туристские, переделанные по армейским стандартам. С узкими клювиками, обитые металлическими полосками, выкрашенные, как положено в белый цвет, и даже имеющие в комплекте наносники, лыжи были бесподобны. Хорошо просмоленные, сделанные из ясеня, а некоторые даже из гикори, лыжи идеально подходили для походов в лесу. Под стать им были и белые бамбуковые палки с кожаными рукоятками и алюминиевыми кольцами. Не забыл Лютце прихватить и несколько алюминиевые наконечников для лыж, вещь для пересеченной местности очень полезная. Правда, на всех их, к сожалению, не хватило. Разумеется, взяли также набор мазей для разных температур и скребки. У предусмотрительного Бонке имелся даже талисман с Улем, богом викингов и покровителем лыжников.
Лыжные крепления, естественно, были подогнаны под ботинки еще перед операцией. Солдатам, которым уже доводилось ходить на лыжах, выдали пружинный Кандагар, новички же довольствовались мягким креплением. Себе, драгоценному, Лютце достал для рейда норвежские Роттефелла, о которых хорошо отзывались финские камрады, испытавшие их во время предыдущей войны. Майор искренне надеялся, что уж финны знают толк в зимнем снаряжении, и Роттефелла никогда не заледенеют.
Построив свой отряд, Лютце довольно оглядел бойцов. Белые лыжи, белые накидки, белые маски. Единственными темными пятнами были рюкзаки и ботинки, прикрытые гамашами защитного цвета. Шнурки завязаны, ремни и тросики на креплениях затянуты, ничего не звенит и гремит. Все бодры и полны сил, и с такими орлами можно идти хоть на край света.
Шустро вышагивая на лыжах, хорошо отдохнувши бойцы быстро прошли два километра, притормаживая только у балок и оврагов. Дальше их темп замедлился. В густых первобытных лесах, чередующихся с болотами и озерами, сплошной линии фронта не было. Поэтому найти передний край здесь было крайне сложно. К тому же в лесной местности очень трудно ориентироваться из-за многочисленных деревьев и кустарников. Без подсказок немногочисленных постов, которые иногда встречались, они бы просто заблудились в этих глухих местах.
Добравшись до искомой точки, Лютце долго, не меньше получаса осматривал в бинокль местность, обращая внимание на все: Как летят птицы, бегают ли по полянам зайцы, есть ли человеческие следы на снегу. Закончив наблюдение, майор потянул носом, проверяя, не пахнет ли дымом. Его небогатого опыта хватало на то, чтобы понять простую вещь – партизаны могут быть везде, но все-таки они не бесплотные духи, и с биологической точки зрения точно такие же люди, как и немцы. Им надо ходить по земле, питаться, прятаться от противника, где-то ночевать, согреваться, выбирать места для устройства засады. А значит, что в обжитом партизанами лесу всегда остаются следы, которые можно заметить. Посовещавшись с фельдфебелем, который тоже пристально всматривался в таинственный лес, майор все же решился. С лошади сняли поклажу, и распихав по рюкзакам самое нужное, забросили остальное поглубже в сугроб. Саму же лошадку Бонке гуманно прикончил одним ударом кинжала. Взять ее с собой никакой возможности не было, а оставлять врагу нельзя.