Жаркий сезон
Шрифт:
Удивительно: сейчас, когда эти секунды возвращаются к ней в мыслях, ощущения куда отчетливее и ярче зрительных образов: платформы, лица пассажиров, Гарри. Сам Гарри — не более чем условный раздражитель, включающий воспоминания о пережитых чувствах.
Полина прочитывает еще страницу рукописи, которую сейчас редактирует. Исправляет орфографическую ошибку, тактично обращает внимание на повтор слова. Затем отодвигает рукопись на край стола, зевает, потягивается и несколько мгновений сидит неподвижно в подступающих майских сумерках. После серой холодной весны внезапно наступило тепло. Уже и впрямь верится, что будет лето. Сегодня она впервые работает с открытым окном. В другой половине дома окно, видимо, тоже открыто. Слышен голос
«Далям» примерно сто семьдесят лет. Полине пятьдесят пять. Терезе двадцать девять. Морису сорок четыре.
Полина купила коттедж на деньги от продажи родительского дома после смерти матери — та пережила отца всего на два года. Тогда Полина еще работала редактором в лондонском издательстве. Тереза училась в художественном колледже. Морис еще не возник в их жизни и поэтому в планах не учитывался. Вообще-то в то время он зарабатывал себе репутацию молодого писателя-бунтаря, автора книг о необычных аспектах истории человечества, льстящих читателю сплавом научной глубины и занимательности: искрометный рассказ о табачной индустрии, смелая книга о маркетинге в области продажи старинных поместий… Сейчас Морис занимается историей туризма — большой проект, в котором речь пойдет о том, как естественная и созданная человеком среда эксплуатируется в коммерческих целях. Идут переговоры с крупным продюсером: есть идея запустить серию телепрограмм по будущей книге. Естественно, это подогревает интерес издателя. Из занятного автора необычных книжек Морис превратился в потенциально выгодное коммерческое вложение.
Из-за этой самой книги Тереза и Морис перебрались в «Дали». Пока они не поженились, Полина сдавала большую часть коттеджа, а маленькую держала для собственных нужд. В нынешнем году Морис объявил, что они проведут в «Далях» все лето — ему нужно целиком сосредоточиться на книге, которая в черновике уже готова. Разумеется, он планирует наездами бывать в Лондоне, уточнять кое-какие детали, а его редактор, Джеймс Солташ, будет наведываться в «Дали» на выходные, чтобы вместе с ним работать над рукописью. Этим летом «Дали» станут редакторским отделом.
Полина уволилась из издательства пять лет назад и теперь работает дома внештатным редактором. Она нарасхват, поскольку известна в издательском мире как очень грамотный и ответственный специалист, и женщина загружена ровно настолько, насколько ей хочется, и проводит дни, спасая авторов от семантических грехов и избавляя от ляпсусов, допущенных в творческом порыве. Она прочесывает романы, следя за тем, чтобы глаза героини не превратились на середине книги из голубых в серые, весна не сменилась осенью, а за понедельником не наступило воскресенье. Помечает вопросительными знаками неудачные предложения, тактично напоминает, что тире и двоеточие не всегда взаимозаменяемы. Рукописи, над которыми работает Полина, усеяны ее бесстрастными, лаконичными комментариями: вопросами касательно смысла темных или переусложненных мест, указаниями на избитые обороты. Автор, разумеется, волен поступить, как его душе угодно. Многие, поупиравшись в той или иной степени, примут всю или почти всю правку; несгибаемое меньшинство будет отстаивать принцип авторской непогрешимости до последней запятой. Полине скорее нравятся эти споры, подкрепленные словарными статьями и литературными ссылками. И конечно, самой ей убиваться незачем: будь ее воля, книги так и предстали бы перед читателями во всем блеске своих стилистических уродств. Хозяин — барин. Она свое дело сделала, причем сделала с удовольствием, проводя за письменным столом долгие дни, лишь иногда поднимая взгляд к окну, чтобы отметить перемены в освещении раскинувшегося перед домом поля, да изредка вставая, чтобы взять справочник или сварить себе кофе.
Поле за окном она знает как родное — диапазон его настроений и цветов, то, как оно меняется в зависимости от времени
— Подумываете заняться сельским хозяйством? — с ехидцей спросил Чонди.
— Нет, конечно. Просто я все время на него смотрю, вот и решила хотя бы что-то о нем узнать.
Чонди не заинтересовало любопытство Полины. Он отвечал нехотя. Площадь. Урожайность. Сама Полина его тоже не интересует, если на то пошло. Она — просто женщина, с которой он когда-то заключил сделку, поэтому теперь живет неподалеку, но к его кругу не принадлежит. У них нет повседневных общих дел. Она не работает на Чонди, не продает ему удобрения, не покупает его зерно, не разделяет его забот. Она вне его мира, если не считать соседства.
Чонди — крупный фермер. Сейчас мелких не бывает. У него земли здесь и в соседней долине. А еще кемпинг в десяти милях отсюда и плодовый сад, где приезжающие сами собирают фрукты, с магазином сельхозпродукции и рестораном. И птицефермы, где выращивают бройлерных кур. Чонди вряд ли сам ковыряется в земле. Он все больше разъезжает между своими хозяйствами на довольно новом, но уже видавшем виды «пежо» и раздает указания подчиненным. На Чонди работает целая куча народу, по большей части за очень маленькие деньги.
В левом дальнем углу поля, где начинается соседнее, из-за холма выползает ядовито-желтый треугольник масличного рапса. Полина не знает, каково ее отношение к рапсу. Эстеты разделились на два лагеря. Одни находят его жизнерадостным — яркий цветовой мазок. Пуристы — как всегда, более громогласные — считают его фальшивой нотой, нарушающей сдержанный колорит английского пейзажа. К рапсу относятся как к иноземной заразе — из-за сельскохозяйственной политики ЕЭС он стал коммерчески выгодной культурой и вдобавок к вызывающему цвету приобрел зловещие политические обертоны. Полина, глядя в окно на лимонно-желтый треугольник, испытывает смешанные чувства. Иногда он наводит ее на мысли о теплом юге, о подсолнухах и тогда впрямь кажется жизнерадостным. Иногда воспринимается как агрессивный всплеск на линии горизонта. В любом случае рапс не навсегда. К июню его уберут — еще одна перемена в череде бесконечных вариаций вида из окна.
Итак, сейчас майский вечер в «Далях», время, когда Полина прибирает на столе, выходит из кабинета и по старой опасной лестнице спускается в кухню — посмотреть, что есть в холодильнике на ужин.
И еще это Полина и Тереза, Морис, Люк. Мать, дочь, зять и внук. Соседи, родственники, настроенные приятно провести лето в работе и дружеском общении.
2
Десять часов следующего утра. Полина, Тереза, Морис и Люк в просторной кухне-столовой Терезиной части.
Тереза говорит с Люком — воркование матери с ребенком, поток малозначащих слов для взрослого уха, поразительное откровение для детского.
— Вот так, — говорит Тереза. — Теперь штанишки. Одна ножка… другая… Сегодня штанишки красные. Молодчина.
И Люк чувствует, что звуки, которые он слышит, таинственным образом соединены с вещами, которые он видит.
— Па! — говорит он. — Па!
А может, «ба» или «во». Его звуки еще ни к чему не привязаны, не только к предметам, но даже к гласным и согласным. Это просто звуки. Радио рассказывает про выборы в Италии, взрывается музыкальной заставкой, сообщает о резне в Руанде. Полина читает письмо. Она смотрит на Терезу и говорит: