Жаркое лето – 2010
Шрифт:
Глеб, не дожидаясь отдельной команды, торопливо зашагал к повозкам и, напрочь позабыв про договорённость, принялся утешать старика на классическом русском языке (естественно, с некоторыми «временными» поправками):
– Не кручинься, старинушка! Не бойся. Никакие мы не французы. Так, обычные проезжающие…. Рассказывай, что тут происходит у вас. Рассказывай, братец, не тушуйся…
И тут случилось нечто – совсем уже странное и малообъяснимое. Пожилой господин, внимательно взглянув на подходящего к нему молодого человека, одетого по моде конца семнадцатого века, завопил – истово, что было мочи:
– Чудо дивное свершилось! Чудо снизошло – на нас грешных….
– Встань-ка, уважаемый! – строго велел Глеб, которого не так-то и легко было смутить и сбить с толка. – Дельно всё расскажи, подробно, доходчиво и внятно. Блажить-то бестолково, как известно, все горазды…. Ну, родной, долго я буду ждать? Имя своё – для начала – назови, вину озвучь. Чтобы мне проще было – перед своими друзьями – судить твои страшные прегрешения…. Ну, кому сказано? В батоги захотел, морда седая? Встань, слёзы вытри. Давай, помогу. Обопрись на мою руку…
Поднявшись на ноги, седобородый мужчина, раболепно придыхая, сообщил:
– Я, Глеб Сергеевич, вас сразу признал! Только один разок взглянул, и тут же понял: – «Молодой барич вернулись с обучения европейского! Радость-то великая…». И одёжка на вас – заграничная насквозь…. Это же я, Платон, управитель господский! Не признали, чай? Моя же сестра двоюродная – Матрёна – была кормилицей вашей милости. Она уже полтора года, как вдовица горькая…. Вспомнили теперь?
– Вспомнил, Платоша! Чего же – не вспомнить? – подтвердил сообразительный Глеб. – Иди-ка сюда, знакомец давний! Обниму – по старой памяти…. Как там Матрёна-то поживает? И чего это ты толковал – про вину свою? Велика ли?
– Велика, барчук! Велика, Глеб Сергеевич! Ты, уж, прости…. Не углядел я за батюшкой вашим, Сергеем Ефимовичем…, – старый Платон залился горючими слезами. – Горевал он сильно по вас, Глеб Сергеевич! Мол: – «Увижу ли сыночка своего единственного, Глебушку любимого? Или так и умру, в глаза его не заглянув?». Представился он – третьего дня, схоронили надысь…. А, я? Нет, чтобы уверять, мол: – «Подождите, барин, помирать-то! В дороге уже наш Глебушка долгожданный!»… Молчал всё. Молчал – как налим озёрный…. А Матрёна-то мне не раз – за последний год – говаривала, мол: – «Чую, что барин молодой вернётся скоро из заграниц своих дальних! Обязательно – вернётся…»…. Ой, Глеб Сергеич, золотой ты мой, алмазный и бесценный! В сердце что-то кольнуло…. Ой! Ослобони, Христа ради, ворот рубахи…. Ох, ослобони….
Глеб бережно уложил старика на придорожную травку и, что-то бормоча под нос, занялся его самочувствием. Аля же, посмотрев на Гарика непривычно строго, тихо велела:
– Отдавай-ка свой пистолет из Петровских времён. Ну?
– Зачем это?
– Затем. Надо же прояснить сложившуюся ситуацию. А это дело, явно, не для тугоумных типов. Давай-давай, я мигом…. Сейчас, Бог даст, всё выведаю у местных мужичков. Никуда они не денутся, всё расскажут.
Аля, не обращая никакого внимания на горячо-общающихся Глеба и управителя Платона, резво, многозначительно потряхивая пистолетом «саксонской работы», проследовала за выстроенные в ряд повозки. Слегка обалдевший Гарик направился за девушкой и – по её же знаку – притаился за мордой передовой гнедой лошади.
Разговора толком было не разобрать. Слышались только отдельные обрывки-фразы.
«Молчать! Пристрелю, гнида хитроглазая! Отвечать – на раз!», – принялся изображать из себя говорящего попугая внутренний голос. – «Дык, господин егерь, не могу знать! Ага-ага, припоминаю, как же…. Отъезжал молодой барчук в иноземщину, отъезжал! Где – войска французские? Трудно сказать, люди проезжающие – разное болтают…. В батоги захотел? Что за добро находится на подводах? Какие ценности? Зачем? Кто такое придумал? Врёшь, шельма вороватая! В Сибирь ледяную захотел, мать твою? Вот, я вас, татей и охальников…. Не гневись, вьюныш! Или же, извиняйте, барышня? Всё расскажем, как на духу…. Истинный крест! Поклянусь на Святом писании! Не бей только…
Минут через пять-семь Аля, криво улыбаясь, вышла из-за повозок и устало махнула рукой, мол: – «Надо срочно отойти в сторонку, чтобы никто не смог подслушать разговора…».
С интересом и лёгким удивлением посматривая на любимую женщину, Гарик мягко попросил:
– Наяда трепетная и нежная, отдай-ка мне пистолетик! Это ещё что за странность? Почему пистолетная рукоятка измазана в алой краске? Ах, это в кровушке! Да ты, душа моя, оказывается, совсем и не трепетная наяда….
– А кто же тогда?
– Воинственная амазонка, естественно! Способная на самые непредсказуемые и отчаянные поступки.
– Ну, извини, так получилось, – засмущалась Аля. – Надо же было как-то разговорить этих хмурых и молчаливых типов? Немного перестаралась, избыточно войдя в соответствующий образ. Каюсь. Зато, узнала много интересного…. Прав был мудрый и опытный Леонов-Меньшиков, не всё так и просто – с этими «пробоями-переносами». Короче говоря…. Там, где в двадцать первом веке находился заброшенный хутор, сейчас – на берегу ухоженного пруда – располагается крепкая помещичья усадьба. Угадай, какая фамилия у местных помещиков? Правильно, Петровы…. Хозяина звали Сергей Ефимовичем, хозяйку – Натальей Наумовной. Она умерла – от простудной горячки – в незапамятные времена. Он – от тоски и безысходности – несколько суток назад…. Детей у них было много, но почти все они почили ещё в младенчестве. Выжил только один-единственный сынок, по имени – как легко догадаться – Глеб. И отбыл сей отпрыск – шесть с половиной годочков назад – на обучение в просвещённые Европы.
– Неужто, в Университет немецкого города Лейпцига? – недоверчиво хмыкнул Гарик.
– Правильно! Ты у меня такой догадливый и сообразительный – это что-то! Естественно, что умного слова «Университет» крепостные мужики не упоминали. Но город, действительно, Лейпциг…. Так что, странности и неожиданности продолжаются.
– Может, обычные совпадения? Ну, похож немного наш Глеб Сергеевич Петров – на своего тутошнего полного тёзку. Бывает. Типа – обознался господский управляющий Платон. Старческая подслеповатость, лёгкий маразм, то, да сё…
– Не знаю, Игорёк. Не знаю, честное слово.…Те трое крепостных мужиков, с которыми я недавно общалась-беседовала, уверяли в один голос, что однозначно опознали молодого барина.
– Ты, амазонка, часом, не перестаралась? – забеспокоился Гарик. – Я имею в виду, с такими лобовыми и подозрительными вопросами?
– За кого ты меня принимаешь? За дурочку деревенскую, начитавшуюся дамских детективных романов? Я при разговоре не делала ярко-выраженного акцента на личности Глеба. Этот вопрос прояснился, что называется, между делом…. Интересовалась же я сугубо содержимым повозок. Мол, мы с тобой являемся старинными и верными друзьями Глеба Сергеевича, поэтому и хотим знать: – «Нет ли какого подлого воровства, так вас всех растак?».