Жаворонки ночью не поют
Шрифт:
Все разом умолкли. Лёня напряжённо смотрел на Генку, и было не понять, ждёт ли он продолжения или боится его. Паша сначала застыл с улыбкой на лице, но, справившись с замешательством, тихонько закашлял. У девчонок в глазах стоял вопрос: кто же это?
Генка сообразил, что сморозил глупость, обнажив перед всеми личную тайну, и попытался обратить всё в шутку:
— Да ничего такого не было, я всё придумал! Ну, она же, как та старуха из анекдота: и помереть не померла, только время провела. Кланяйся, несчастная, человеку в ножки, если бы он не принес лекарство, мир уже забыл бы о твоем существовании!
Генка подтолкнул
— Спасибо, — смущённо пролепетала Зойка.
— Я рад, что сумел помочь, — просто и естественно сказал Лёня.
— Ой, у меня идея! — с подчеркнутым воодушевлением воскликнула Рита. — Давайте отметим Зоино выздоровление. Сегодня вечером — у меня. Слышите?
Дверь открыл Паша. Он помог Зойке снять пальто и с нескрываемой жалостью констатировал:
— Ну и худющая стала. Сейчас получишь самый большой кусок пирога…
— С вареньем, абрикосовым! — весело поддержала заглянувшая в переднюю Рита.
Генка тоже выставил свои колючие вихры из комнаты, великодушно пообещал:
— Зой, слышь? Свою добавку тебе отдам.
Притягательный запах пирога, казалось, пропитал всё вокруг. Зойка втянула в себя его поглубже и с несвойственным ей азартом сказала:
— Давайте!
— Что вы там топчетесь? Сажай её скорее за стол! — скомандовала Рита.
Она опять «летала» в каком-то причудливо-пышном платье и была неотразимо красива. Зойка даже запнулась на пороге комнаты, глядя на подругу. В её глазах было столько открытого и радостного восхищения, что Генка засмеялся:
— Остолбенела? Вот и мы тоже. Вошли — еле на ногах удержались. Артистка!
— А я буду артисткой! — весело пообещала Рита. — Вот кончится война…
— Кончится война — замуж выскочишь, — прервал её Генка.
— За кого это-о? — пренебрежительно пропела Рита.
— А хоть за того! Зой, помнишь солдата на новогоднем вечере? Так он пять дней к школе приходил, всё с Ритулей прощался. Как считаешь, за пять дней можно до чего-нибудь договориться?
Зойке вдруг представился лейтенант, уходивший на фронт, его твердый и решительный шаг и беззащитное в своей отрешённости лицо. А с каким чувством уходил на фронт тот солдат, ещё не видевший боя? Уцелеет ли? Такой молодой, тоненький. Жалко будет, если…
— Приду-у-маешь! — услышала она голос Риты. — Может, я человека морально поддержала!
— Действительно, чего привязался? — сказала рассудительная Таня, и Зойка, повернувшись на голос, увидела, что она сидит около патефона, перебирая пластинки.
Не было только одного человека. Не было Лёни.
— Ритуля, нести пирог? — послышался из кухни голос Елены Григорьевны.
Рита глянула на часы, на дверь и с наигранной веселостью крикнула:
— Неси! Семеро одного не ждут!
— А мы можем и подождать, — понимающе сказал Генка, — тем более, что нас пятеро.
— Иди ты со своими шуточками! — отмахнулась от него Рита.
— Несу, несу! — донеслось с кухни, и Елена Григорьевна вошла с пирогом, лежащим на большом цветастом блюде.
— Здравствуй, Зоечка, — ласково сказала Елена Григорьевна. — Рита так переживала из-за тебя. Ты всех напугала своей болезнью. Как сейчас себя чувствуешь?
— Спасибо, хорошо.
— Ты ешь побольше, детка. Тебе надо сил набираться.
Елена Григорьевна, сдержанно-ласковая, величаво-красивая, в меру приветливая и в то же время умевшая держать людей на расстоянии, вызывала у Зойки если не чувство робости, что некоторого смущения. Может быть, именно поэтому она редко бывала у Риты. Елена Григорьевна руководила швейным ателье и была женой работника горисполкома. При всей мягкости обращения с её лица не сходила печать некоторой значительности, что и мешало Зойке заходить в дом Зелениных запросто. Один Паша чувствовал себя здесь легко и свободно.
Зойка украдкой глянула на часы: Лёня опаздывал уже на тридцать минут. Может, и совсем не придет? «А мне-то какое дело?» — урезонивала она себя, но ею, как и Ритой, овладело беспокойство, которое они обе тщательно скрывали. Рита снова будто мимоходом глянула на часы, крикнула матери, которая уже была на кухне:
— Мамуля, у нас часы не отстают?
— Нет, нет! — Елена Григорьевна вошла в комнату. — Риточка, режь пирог, угощай друзей.
Рита, стараясь не смотреть на часы, принялась резать пирог. В этот момент вошел Лёня. В руках у него было несколько веточек с набухшими почками — они налились соком от долго стоявшего тепла, хлынувшего на землю сквозь «весеннее окно».
— Извините, девочки, задержался, — как всегда, просто и мягко сказал Лёня. — Хотел вас чем-нибудь удивить. Вот и сбегал в лес.
Рита радостно выскочила из-за стола:
— О-о-ой, како-о-ое чудо! Мама, посмотри, какая прелесть!
Елена Григорьевна, принимая «букет», сказала:
— Да, да, чудо! Всё как раньше, как раньше. Даже не верится, что война.
А над столом раздался голос «главного информатора школы» Генки Сомова:
— Сеньоры и сеньориты! Вас ожидает ещё один сюрприз!
— Интере-е-есно! В моем доме и без моего ведома! — шутливо возмутилась Рита.
— Так это же твой сюрприз.
— Мо-о-ой? — удивилась Рита.
— Ну да, романсы нам споёшь. «Слушайте, е-если хоти-и — ите…»— изобразил Генка.
— Откуда знаешь? — быстро спросила Рита.
— Я всё знаю, на то я и «Соминформбюро».
— Боже мой, да что тут такого? — сказала Елена Григорьевна, ставя на стол вазу с веточками. — Это я ему сказала, что ты недавно разучила несколько романсов. И пообещала, что ты споёшь.
— Правда, Рита, спой, — стали просить друзья.
— Артистка из народа не должна отказывать народу, — резюмировал Генка.
— Я и не собираюсь отказывать! — весело сказала Рита и сняла со стены гитару.
Слушать её было приятно: свежий чистый голос лился легко и свободно. И держалась Рита так непринуждённо, словно всю жизнь только тем и занималась, что выступала на сцене. Зойка с затаённым восторгом слушала её и думала, как она, в сущности, ещё мало знает эту добрую, красивую и талантливую девчонку. Ею нельзя не восхищаться. Зойка украдкой глянула на Лёню: тот не сводил с Риты удивлённо-радостных глаз. Зойка понимала, что это естественно и справедливо (сама она так петь не умела), но ей вдруг нестерпимо захотелось домой. Она понимала также, что не может сейчас встать и уйти, это будет странно и обидно для товарищей, которые собрались здесь по поводу её выздоровления. Пусть это действительно только повод, но её смятение, в котором она и сама не может разобраться, не должно испортить настроение всем остальным. И Зойка, как с ней нередко бывало, «вжалась», ушла в себя, словно отстраняясь от общего веселья и пытаясь стать ещё более незаметной, чем ей самой это казалось.