Жажда боли
Шрифт:
— С позволения сказать, очень чувствительный, сударь.
— Так разве вы не видите, что он именно тот, кто нам нужен? Сударыня, прошу вас, дайте его мне (слышатся крики: «Дайте его, дайте!»), — и он станет, уверяю вас, предметом вашей гордости, ведь это он, Билли, прольет свет понимания, лучик надежды, лекарственный бальзам на этих… — Следует взмах рукой, — …добрых людей. Ну же, сударыня, боль продлится лишь одно мгновение. Вы и моргнуть не успеете. В память о покойном отце.
— Пустите меня, матушка, — говорит Джеймс. — Я хочу быть храбрым, как отец.
Гаммер по опыту знает, что в таких сценах переиграть невозможно. Словно священник методистской церкви, он в порыве восторга протягивает руки над толпой со словами:
— Передайте
Джеймса передают. Местный мясник с черной запекшейся под ногтями кровью поднимает мальчика на помост.
— Так, — говорит Гаммер. — Вот так. Запомни этот день, Билли. Это великий день.
Джеймс стоит лицом к зрителям. Боязнь сцены ему неведома. На плече у него лежит рука Гаммера, перед ним же тупые бесхитростные лица. В самом конце, у выхода из балагана, он замечает большой парик, часть лица, умный глаз, воротник и плечо в одежде из хорошей материи. Мгновение глаз пристально его разглядывает, как будто изучает, затем Гаммер разворачивает Джеймса и начинается действо.
Чтобы держать мальчика покрепче, на сцену приглашается мясник. Довольный, он смущенно улыбается. Гаммер красивым жестом демонстрирует толпе стальную булавку. Просит мясника дотронуться до острия. Тот дотрагивается кончиком пальца, и на нем появляется капелька крови. Мясник, нахмурившись, глядит на палец, снова улыбается и выставляет его на всеобщее обозрение. Гаммер берет мальчика за пальцы и поворачивает его руку ладонью кверху. Несколько секунд, словно борясь с охватившей его нежностью, он держит иглу над упругой детской кожей. Наконец вонзает — кончик иглы делает маленький неглубокий укол. Джеймс вопит и без чувств падает на руки мяснику. Зрители взволнованно переговариваются. Взмахом руки Гаммер требует тишины. Кладет булавку на стол и зажигает свечу. К носу мальчика подносят нюхательные соли. Он оживает. С видом озабоченного дядюшки мясник хлопает его по плечу, затем по просьбе Гаммера вновь обхватывает его. На этот раз взяв мальчика за запястье, Гаммер быстро проводит пламенем по нежной коже. Джеймс извивается в руках мясника, вопит, кричит, умоляет. Хохочет и опять падает в обморок. Его приводят в чувство. Свеча возвращается на стол.
И тут бутыль со снадобьем откупоривается и подносится к губам ребенка. Джеймс старается глотнуть как можно меньше. Вкус ему хорошо знаком — уксус, настойка опия, мед. Бутыль затыкают. Зрители следят за каждым движением. Всего через несколько секунд силы возвращаются к ребенку. Он уже твердо стоит на ногах. Поразительно, но от прежнего страха не осталось и следа. Гаммер вновь берет булавку. Мясник собирается схватить мальчика, но Гаммер трясет головой. Снова кончик иглы нацеливается на детскую ладонь, и медленно-медленно Гаммер протыкает руку насквозь, пока пол стальных дюйма не показываются с тыльной стороны. У мясника отваливается челюсть. Гаммер, как, впрочем, и всегда, наслаждается этим мгновением. Теперь сознание зрителей, всех до одного, в полной его власти. Он вынимает булавку, вытирает ее белой тряпкой и показывает толпе, как простыню невесты. Берет свечу и обжигает Джеймсу кожу. Тот даже не шелохнется.
Не успевает Гаммер потушить пламя, как первые голоса уже требуют эликсир. Джеймс спрыгивает с помоста на руки к радостной Грейс Бойлан. Некоторые зрители дотрагиваются до него, словно на счастье. А Гаммер между тем приступает к делу, обслуживая одновременно нескольких покупателей — берет деньги у одного, дает сдачу другому, принимает заказ у третьего, ободряюще улыбается четвертому. Торговля идет целый час. Те, кто не видел представления, но заметил непрекращающийся поток покупателей, выходящих из балагана с бутылками в руках, заходят внутрь и тоже приобретают чудодейственное средство. Раз на него этакий спрос, плохим оно быть не может. За последние двадцать бутылок Гаммер просит двойную цену. Это рискованно, но никто не жалуется. Последнюю бутыль покупает джентльмен
Джеймс и Грейс покидают ярмарку. Сидя под деревом, они едят хлеб с холодным беконом. Лучше держаться подальше от посторонних глаз. С наступлением ночи они возвращаются назад в балаган. Вход затянут веревкой, за исключением прорези внизу, через которую женщина и Джеймс вползают на четвереньках внутрь. Тихо. Укрывшись тюфяком, спит слуга Адам Лейтер. Гаммер сидит на ящиках. Справа от него, отбрасывая расплывчатые тени на холст палатки, горит свеча. Рядом со свечой лежит длинноствольный пистолет изысканной работы со взведенным курком.
— Ага! — При их появлении лицо Гаммера сияет, он уже слегка пьян. — Эльфов подкидыш и шлюха! Поди-ка сюда, парень. Требуй награды.
Джеймс подходит. Удар сбивает его с ног, и он валится на истоптанную землю.
— Это тебе наука, чтоб держал свой смех при себе. Надо же, он хохотать вздумал! Чего нам стоило выучить тебя голосить.
Джеймс встает, стряхивает с куртки траву. Гаммер качает головой:
— Увы, бить его бесполезно. Какое чудо! Какой опасный ребенок. Поди сюда, я больше тебя не ударю. — Он кладет руку Джеймсу на плечо. Несколько секунд они смотрят друг другу в глаза. — Спи, — велит Гаммер, — госпожа Бойлан и я прикончим бутылочку. — Он достает из кармана часы. — Вы вдвоем уходите за два часа до рассвета. Встречаемся в Лэвингтоне.
— Но прежде рассчитаемся, — говорит Грейс.
Гаммер кивает:
— Ты получишь золото, дражайшая Грейс. Золото и серебро.
— А я? — Джеймс стоит как раз за первым круговым сиянием, расходящимся от свечи.
— От этого мальчишки у меня мороз по коже, — говорит Грейс, угощаясь вином из бутылки.
Гаммер пожимает плечами:
— Тебе нет нужды его любить. Ведь, в конце концов, он и сам способен любить тебя не больше, чем это, — и он стучит по стволу своего пистолета.
— Да, — соглашается Грейс. — Не дай Боже ему повзрослеть.
2
Целый час Джеймс лежит, укрывшись одеждой и прислушиваясь к гулу их голосов. Мимо балагана проходят люди, кто-то спьяну распевает обрывки песен, кто-то ссорится, лает собака. Сколь знакомыми стали для него звуки этой человеческой чащи. Поначалу они не давали ему спать, он вслушивался и обдумывал причину каждого крика. Он был осмотрителен и, хотя никогда ничего не боялся, в любой момент готов был удрать. Ему и в голову не приходило, что Гаммер станет его защищать.
Он нашел Гаммера в Бристоле, в доме на Датской улице, неподалеку от сутолоки доков. Разыскать его не составило большого труда, надо было лишь справляться у тех, кто по виду был с ним одного поля ягода. Так, по цепочке, обращаясь к шулерам, владельцам балаганов, имитаторам и сутенерам, он добрался до порога нужного дома. Его впустила женщина средних лет, а другая, помоложе, провела в полупустую комнату, где на походной кровати и на полу в беспорядке валялась одежда, а на столе лежали остатки пищи и рюмка со сломанной ножкой. Гаммер пребывал на коленях у стены, судя по всему, вознося молитву. На звук открывающейся двери он обернулся. Казалось, появление мальчика его не удивило. Он взглянул на него, потом снова на стену, затем жестом подозвал Джеймса к себе. В стене была просверлена маленькая дырочка. Гаммер отодвинулся в сторону. Джеймс припал к глазку, почувствовав веющую на него с той стороны прохладу. Он увидел комнату побольше Гаммеровой с картинами на стенах, там была кровать с четырьмя столбиками, а под ней — кошка и ночной горшок. По дощатому полу на четвереньках передвигался пожилой мужчина, совершенно голый. На нем верхом сидела женщина, подстегивая его по отвислому заду стеком, чтобы он катал ее по комнате, хотя дышал он хрипло и пот ручьем стекал по ногам. При каждом ударе лицо мужчины искажалось гримасой наслаждения. Женщина посмотрела на дырочку в стене, высунула язык и ухмыльнулась.