Жажда мести
Шрифт:
– Твой гнев справедлив, а справедливость всегда прекрасна – для друзей и всегда безобразна для врагов, – отвечал Волгин и тут же достал записную книжку и записал. Борис поднял на него глаза, задумываясь над сказанным. – Но имей в виду, что справедливость без силы – все равно что прекрасное тело без крови – она мертва.
– Выходит, я должен применить силу?
– Но ты же сам говорил, что уступчивые в сезон любви – упрямые в сезон житейских невзгод? Это твои буквально слова, Борис.
– Слова одно, а жизнь – другое дело. Надо жить – о детях подумать, которых
Когда они шли по улице Горького сквозь толпу спешащих с работы людей, Борис спросил:
– О чем думают эти толпы людей? Неужели ты думаешь, что они, эти здоровые парни, думают о победе социализма над капитализмом? Плевать они хотели на победу! Большинство из них думает о другом. Клянусь!
– О женщинах. Вон смотри, двое ребят идут и говорят. О чем? О женщинах. Женщина дана миру, чтобы спасти мужчин.
– Ты прав! Забудем о житейских неурядицах, поговорим о прекрасном, Володь. Я тебе честно говорю. Мы люди великодушные.
– Да, великодушие – это проявление высокого ума, – поддакнул Волгин. – Это точно. Поэтому давай будем великодушны. Я вот думал над тем, что жизнь как птица, летит, и не остановишь. Ты помнишь, ты говорил, что тебе стоит коснуться женщины пальцем, и ты сможешь определить ее характер. Ты говорил, что: «Бойся пугливых и податливых – они потом страшнее тигра, змеи?» Наука, брат, в том и наука, чтобы ее не только запоминать, но и применять в жизни. Это справедливо. Энергия любви адекватна энергии ненависти; в любви действует закон сохранения энергии.
– Ладно, все эти рассуждения – все это коту под хвост, когда сталкиваешься с простым вопросом: уйдет или не уйдет? Цитирую: «Ненавидят все одинаково, а любят – каждый по-своему».
Настроения не было сегодня у Бориса Горянского, просто возвращаться домой не хотелось, и они все же появились в общежитии педагогического института на улице Усачева. Пройти в общежитие для Бориса не составляло труда, и они вскоре очутились на третьем этаже в вестибюле, среди голых стен, где играла музыка, крутили магнитофон, легкая джазовая музыка сменялась отчаянным роком. Две или три девушки стояли на площадке, не проявляя явного интереса к танцам.
– Подожди, время пройдет, много будет девочек, – успокаивал Борис, и они приостановились у перил лестничной площадки и стали наблюдать. Не прошло и получаса, как появилось еще человек пятнадцать и начались танцы.
– Смотри, смотри, кто это? – кивнул Борис. У перил стояла строгая серьезная женщина. Приглядевшись, они узнали Татьяну Козобкину.
Они подошли к ней. Она их узнала сразу и сообщила, что поступила в аспирантуру, закончила ее и теперь вот дежурит в педагогическом институте, где и работает. Борис так и завертелся вокруг нее, показывая, как он несказанно рад. Он ухаживал за нею, в полном смысле этого слова, просил отдать любое приказание, и он исполнит его тут же. Она довольно улыбалась. На глазах Козобкина как-то помолодела, глаза у нее загорелись прежним радостным блеском. В разговоре она то и дело
– На сколько он старше тебя, Таня? – поинтересовался Борис.
– Какая разница.
– Ему сейчас около восьмидесяти лет, – сказал Волгин и пожал плечами. – Тебе-то, Боря, зачем знать, сколько ему лет, главное, чтобы она знала.
Козобкина пригласила их в дежурную комнату, где у нее имелось вино, а в холодильнике – колбаса и сыр. Она шагала впереди них – в хорошо сшитой черной длинной юбке, белой строгой кофте с длинными рукавами и глухим воротником. Волосы ее были уложены на голове в парикмахерской в большой шиньон, а лицо напудрено и покрылось пятнами. Она волновалась.
Комнатка была небольшая, но уютная – диван, длинные шторы, закрывающие окно, столик посреди и стулья. Чисто, тихо, тепло.
– Ой, мальчики вы мои, как я рада, что увидела вас, – говорила она с плохо скрытым восторгом. – Я так соскучилась по прежней студенческой жизни, когда никаких забот. Сейчас только и гляди, что-то случится. Тут один есть парень. Урод. Так вот он все время организует групповой секс. Бизнес у него такой. Хорош, да?
– Ничего, – сказал Борис, глядя внимательно на нее. – Мы тут случайно. Гуляем.
– Так вот, мои мальчики, столько лет не виделись, как я рада, что вы пришли сюда. Такое захолустье. Прямо ужас. А ты, Володь, так и не женился? Из-за Самсоновой?
– Да. Возможно.
– Красивая она была женщина, я только сейчас поняла.
– Володя понимает толк в женщинах, – сказал Борис Горянский, прохаживаясь по комнате. – Давай сходим и купим винца?
– У меня все есть, – произнесла спокойно Козобкина и раскрыла холодильник.
Она вытащила оттуда бутылку болгарского коньяка, хлеба, сыру, колбасы.
– Мальчики, сейчас пир будет горой, не смейтесь надо мной, раньше я в рот не брала спиртного, а теперь беру.
– Не бери в голову, бери ниже, – засмеялся Борис своей пошлой шутке.
– Ты все шутишь, – сказала она, глядя на него несколько лукаво. – А вот я в тебя была влюблена, между прочим. Все шутишь, красивый, по-прежнему молодой. Володя молчаливый, как и раньше. Нет, мальчики, давайте примем, чтоб весело было нам. Я так соскучилась по всему прошлому, просто ужас. Никакого счастья в жизни. Абсолютно. Но время прошло. Предлагаю тост за наших принцев и принцесс, за нашу мечту.
Они выпили, и разговор стал катиться вольно и свободно, и она им рассказала заплетающимся языком о своей грустной жизни. Борис решил ее подбодрить.
– Встреча с тобой, Таня, считай, что встреча с нашей молодостью, – проговорил торжественно он.
– Все прежнее во мне живет, как сегодня, – отвечала она.
– Мы не меняемся, мы прежние, а то, что изменились немного, так то не мы изменились, а мир вокруг нас изменился, он меняется, а человек не меняется, как всегда было, – сказал Волгин и предложил за это тост.