Жажда мести
Шрифт:
Борис подвинул стул свой к Козобкиной и гладил ее по руке ласково заглядывая в глава. Она принялась рассказывать об одном студенте, который каждый раз пытается организовать групповой секс, приглашает девочек и мальчиков и берет с них, подлец, деньги.
– А как он это делает? – спросил язвительно Борис. – Это же возмутительно заниматься сексом в общежитии.
– В соседней аптеке работает одна красивая здоровая телка, такая, что любит выпить, так вот он ее приглашает. Она раздевается догола, демонстрирует движениями страсть, стриптиз называется.
– Надо же! – притворно воскликнул Борис.
– Не смейся. Мальчики, не грустите, давайте еще выпьем? Так вот, на чем я остановилась? Приглашает.
– Надо бы посмотреть, – покачал головой Борис. – Это интересно. А?
– Мальчики, не хамить, – засмеялась Козобкина.
Волгин засмеялся и вышел в коридор. Он поднялся на этаж, где продолжались танцы. Толпа студентов теснилась на площадке, слышался смех. Он остановился у перил, грустно взирая на студентов. Мерно лилась музыка, и так же мерно качались в толпе танцующие. Он не чувствовал себя старше студентов, влекло то же желание двигаться в танце, смотреть на лица, желать того же, мечтать о том же, о чем мечтают они. Но когда его пригласила на танец молоденькая, с косичками студентка, он отказался, сославшись на занятость. «А ведь, может быть, это новая какая-нибудь Надюлька, приехавшая своими косичками покорять столицу», – подумалось ему, и он прошелся по коридору, спустился на второй этаж.
В торце коридора он увидел: мелькнула обнаженная девушка. «Стало быть, там в самом разгаре любовный факультатив», – подумалось ему, и он направился туда. В одну из комнат дверь была отворена. Горел свет, и трое ребят стояли у стола, что-то обсуждали. Он остановился, глядя на них. Парень в черном костюме и в бабочке, в котором Волгин определил именно того самого «урода», посмотрел на него и отвел взгляд. Один из ребят был только в трусах. Ребятам – лет по двадцать. Волгин шагнул к соседней двери и потянул ручку на себя. Дверь оказалась незапертой. Посреди комнаты стояла молодая женщина и прямо смотрела на дверь. Черные ее волосы спускались на белое полноватое тело. Он даже вздрогнул. Что-то ему в этом сочетании белизны и черноты показалось знакомым, и он подумал о Самсоновой. Но эта мысль улетела в мгновенье. Девушка молчала. Молчал и Волгин. Ни единый мускул не дрогнул на ее лице.
Волгин и Горянский еще посидели немного с Козобкиной, поговорили. Затем отправились домой.
– Что такой грустный? – спросил Волгин, когда они стояли у метро, прощаясь.
– Ты прав, все не то. Аллочка мне жизнь испортила, вот и грусть. Послушай, ты однажды хорошо сказал: «Грусть – это порок сердца, а радость – продукт трезвого ума». Честное слово! Эта Козобкина мне надоела за пять минут! К черту!
– Знаешь, Боря, сегодня ты вел себя с Козобкиной очень пошленько. Противно.
– Не я ее, она меня взяла. Скок на колени, мол, вспомним прошлое, поверь, самому противно сейчас. Слава богу, я ее больше никогда не увижу.
Они условились завтра встретиться, чтобы сходить на вечер отдыха в Институт народного хозяйства имени Плеханова, отвлечься.
У входа в институт стоял патруль. В фойе гремела музыка; толпились студенты; проходы и лестничные площадки заполнены молодежью. Молоденькие девушки в коротких платьях, в джинсах, вели себя несколько развязно, но очень современно и свободно. Волгин не отказывался от предложений Бориса ходить на такие вечера: ему нравилось находиться среди шумной толпы, вдыхать плывущий аромат духов. Как правило, в холле проходили танцевальные студенческие мероприятия. Борис, раскачиваясь в такт
И тут Волгин увидел Николая Дюнзе. Не его, а его пронзительные глаза. Он стоял возле колонны и наблюдал за Борисом. Было в его взгляде нечто жутковатое, как нож в сердце.
Волгин думал, как скорее предупредить Бориса об опасности. Неожиданно девушка, возле которой Борис исполнял в кругу танец, остановилась, у нее закружилась голова. Борис проводил ее к стульям и вернулся к Волгину.
– Смотри, тут Дюнзе, он тебя ищет, – проговорил взволнованно Волгин. Лицо Бориса побледнело, но он ничего не сказал. И на самом деле Дюнзе находился невдалеке, и он заметил его. Борис и Волгин бросились по коридору, ведущему из холла в вестибюль, но тут Дюнзе их догнал. Он бросил руку в карман, мгновенно вырвал оттуда финку и, держа ее за спиной, стал медленно приближаться к остановившемуся Борису, который все понял и ждал. Волгин понял, что драка неизбежна и боялся кровавой развязки. Дюнзе произносил проклятия шипящим шепотом; онемевшее его лицо было дико, глаза сверкали. Он подходил к Борису медленно, держа финку за спиной, в немом оцепенении. И вдруг он, точно пружина, кинулся вперед, и тут же получил от Бориса сильный удар ногой в живот. Дюнзе медленно присел, поднялся, затем снова присел, прислонившись к стене, слезы текли по его щекам.
Борис, ни слова не говоря, направился прочь из института. Волгин за ним.
– Понимаешь, Володь, я мог бы его убить одним ударом. Ты правильно сказал: «Жизнь – это собирание плодов под именем “желания” в саду чувств». Твои слова. А у него одно желание – убить меня. Столько лет прошло, а он все еще меня ненавидит. Столько девушек красивых сегодня было. Видал?
– Не знаю, – сказал равнодушно Волгин. – Не заметил.
Волгин возвратился домой рано, согрел себе чаю и сидел у раскрытого окна. Надо работать, начинать новую книгу, хватит ходить на эти дурацкие вечера.
Он только прилег на постели, и зазвонил телефон. Звонила Чередойло, предложив встретиться на следующий день. Он согласился.
Они встретились в шесть часов вечера, и он пригласил ее в Дом журналистов. Она расспрашивала о его работе, производя впечатление серьезной взрослой думающей молодой женщиной, у которой все впереди.
За соседним столиком он увидел писателя Юрия Казакова, своего кумира прежних лет. Тот, одетый в серый толстый твидовый пиджак, сильно облысевший, но все с таким же одухотворенным лицом, немного заикаясь, о чем-то говорил своему собеседнику. Волгин хотел было, чтобы Казаков обратил на него внимание, но заметил, что тот много выпил.
– Ты замуж вышла? – спросил Волгин Валерию.
– Знаешь, Владимир, подлец оказался подлецом. Обещал, когда родится дочь, что поженимся, но потом что-то у него там дома стряслось, мать умерла, отец парализован и – все. Воспитываю дочь одна. Квартира маленькая, но есть. Маму пригласила, сидит с дочерью. Десять лет. А у тебя кто?
– Никого. Защитился – десять лет. Издал книгу – десять лет. Это я так отмечаю этапы своего «большого пути».
– Не встретил женщину? Ты ведь такой красивый был. Да и сейчас. Говорили, у тебя был роман с доцентом одной. Не помню фамилию. Она виновата?