Жажда ночи
Шрифт:
Надо было возмутиться и сказать, что все не так. Что она еще не сдалась и не оставила попыток дразнить его дальше… Жаль, не было сил разжать пальцы… которые так крепко вцепились в его плечи, крепче притягивая к себе Грегори.
С хриплым всхлипом, она подчинилась этой команде, застонав, когда его пальцы оказались в ней. Грегори зарычал, с трудом удерживаясь.
Лина видела, сквозь полуприкрытые веки, как тяжело ему сохранить контроль над своей жаждой овладеть ею полностью. Знала, ощущала, как жаждет Грегори оказаться в ее узкой и тесной влажности,
Она вскрикнула, отвлекаясь от всех мыслей, когда Грег резко толкнул свою руку, нарушая медленный скользящий ритм, и ввел в нее третий палец. Это было так…, так… почти достаточно… Лина зависла на самом краю оргазма.
И Грег знал это, продолжая своими движениями и паузами, мучить ее. Так и не давая того, что желало ее тело. Требуя признания капитуляции в отместку за то, что она дразнила его.
Каталина не могла уже сдерживаться. Ее пятки вдавливались в твердый камень, который давно стал обжигающим от их жара. А ее руки, отпустив его плечи, скользили по граниту, царапая плиты.
– Грегори…
Не видя ничего, даже широко распахнутыми глазами, Лина ухватилась за опору какой-то подставки для клинков, грозя обрушить острые лезвия на них.
Из горла вампира вырвался хриплый довольный смех при виде этого, и он, наконец-то, накрыл губами ее сосок, обхватывая ее кисти ладонью, фиксируя их, продолжая другой рукой свои ласки. Этого оказалось достаточно, чтобы Лина переступила грань.
Она взорвалась в удовольствии, забилась под ним в оргазме, конвульсивно обхватывая пальцы Грегори своим телом.
– К-а-т-ти, - ее имя потерялось в перекатах его рева, когда Грегори смотрел на ее лицо, покрытое испариной от удовольствия. Он никогда не видел никого прекраснее его Катти, особенно, когда она извивалась под ним от страсти.
Его девочка не замечала, вцепившись в деревянную подставку, что ломает ее, не видела, как осыпаются на пол кинжалы. Не слышала звона, с которым металл ударялся о камень. Так близко к ней, что Грегори пришлось приподнять ее, перенести чуть в сторону от упавших клинков. Но Катти и этого не заметила.
Она кричала его имя и вжималась содрогающимся телом в него…
Черт! Не могло быть ничего прекрасней этого!
Не в силах больше терпеть, Грегори с силой рванул пояс своих брюк, чуть приподнимаясь над ней, и запечатав ее стонущие губы своим ртом, вошел в Каталину, замирая на середине от остроты ощущения, от того, как плотно она обхватила своим жаром его возбужденный член.
– К-а-т-ти…- Грегори уже не мог, да и не желал говорить ничего, кроме ее имени, раз за разом, все глубже и сильнее погружаясь в ее тело. Уже забыв о том, что считал первостепенным обеспечить ее отдых, он просто наслаждался ответом Лины на каждое свое движение.
Все больше терял контроль от того, что ее стройные, сильные ноги неистово крепко обхватили его бедра, словно она боялась, что он попытается отстраниться.
Но едва Грегори
Тьма взорвалась внутри вампира. Его движения стали резкими, отрывистыми, почти грубыми. Он вдавил ее в камень пола, обхватывая руками спину, обнимая, чтобы не причинить своими движениями боль Катти, и с жадностью вонзил свои клыки в ее плоть, раскатывая по горлу вкус удовольствия любимой. Взрываясь в ней, наполняя Лину своим наслаждением.
Сложно было придумать нечто, более безжалостное и разрушающее разум - чем ожидание.
День сменялся ночью, за тьмой приходил рассвет, но ничего не нарушало покой этого дома, погруженного в тишину и мрак.
Казалось, что время замерло над старинным поместьем, запутавшись, потерявшись в колоннах из белого мрамора, приблудившись в живом лабиринте кустов сада, окутанных сумраком и безмолвием. Даже вода не шевелилась в тяжелой, бледно-молочного цвета, мраморной чаше фонтана у ступеней крыльца.
Ничего не нарушало этой неподвижности. Ни шорох лапок жуков, ни щебет птиц на ветвях. Будто, не только дом, но и само пространство, в котором он стоял - замерли в каком-то нереальном, мертвом сне.
Наверное, именно так и ощущался ад.
Самые страшные, самые неизведанные его глубины.
Не те, где кричат от боли грешники, умоляя мучителей сжалиться над ними, не те - где человеческие души сгорают на кострах дьяволят.
Нет, самым страшным наказанием, какое только можно было придумать - была неизвестность и ожидание…, и проходило оно всегда, безмолвно.
Непроглядный сумрак окутывал выложенные разноцветной плиткой коридоры и залы, стены которых были украшены искусными фресками. Плотным покровом закрывал высокие арочные окна, мозаичные стекла которых не отражали ничего, кроме черноты. Мягко стелился по широким и пологим лестничным пролетам, укрывая холодный мрамор вторым, невесомым слоем ковров, и пробирался на верхний этаж…
Или же, наоборот, казалось, исходил оттуда. Из единственной комнаты в правом крыле второго этажа.
Этого нельзя было увидеть. Невозможно было почувствовать при прикосновении, но какое-то, неосязаемое, неведомое чувство давало понять, что именно там и был источник этой тьмы, этого безмолвия…,этого, неизмеримого, ужаса и горя. Пять дней…
Много? Мало?
Кто сможет сравнить пять дней с течением тысячи лет?
Теодорусу казалось, что не было в мире ничего длиннее этих пяти дней, со дня того самого сотворения вселенной. И сколько еще предстояло ждать… он не знал, даже не представлял себе, как долго еще его драгоценная Лилия будет такой же недвижимой.
Все это время, она так и пролежала на их кровати, там, где Тео ее положил. И за эти дни не сдвинулась ни на сантиметр, только иногда, ее пальцы - подергивались.
В такие моменты Тео казалось, что раскаленные добела прутья вонзаются в его плоть, прожигая огромные, зияющие дыры.