Жажда. Трилогия
Шрифт:
В день, когда мы встретились.
Что он делал в тот удивительный день?
Он играл на флейте. Якша вызвал его на состязание. Они спустились в глубокую яму, полную змей, и договорились, что победителем станет тот, кто выберется из нее живым. Оба играли на флейтах, чтобы околдовать змей и не позволить им укусить себя. Но в конечном счете победил Кришна, потому что он знал секретные ноты, которые пробуждали во всех присутствующих неведомые раньше чувства. Своей песнью Кришна проник глубоко в сердце Якши и возбудил в нем любовь, ненависть и страх — именно в такой последовательности. И это последнее чувство и погубило Якшу, потому что змея жалит, только когда чувствует страх
У меня нет флейты, чтобы сыграть ту песнь.
Но я хорошо ее помню. Да.
«Пой эту песнь, и я буду с тобой».
Я помню это с того самого дня, помню вне времени и дней. Мой сон был больше, чем сон. Это был ключ.
Уставившись Эдди прямо в глаза, я начинаю свистеть.
Сначала он не обращает на меня никакого внимания.
Он выпивает третий стакан моей крови.
Мои силы начинают таять. Не остается времени для любви, даже для ненависти. Я пою последнюю песнь Кришны, песнь страха. Ее мелодия и тон глубоко отпечатались в моей душе. Мои губы складываются точно как флейта Кришны. Конечно, я не вижу его и вряд ли даже ощущаю его божественное присутствие. Но я чувствую что–то удивительное. Мой страх велик, это правда, и он проникает глубоко в мою кровь, которую Эдди продолжает пить. Когда он делает очередной глоток, по его лицу пробегает тревога, и это меня радует. Кроме того, я осознаю значение моего тела, этого инструмента, который исполняет для всех нас песнь жизни и смерти. Это осознание дает мне и осознание исполнителя, моего собственного я, которое существовало еще до того, как я оказалась на этой странной сцене, до того, как я обрядилась вампиром.
Я снова вспоминаю, как хотела быть отличной от других.
Эдди замирает со стаканом в руке. Он странно смотрит на меня.
— Что ты делаешь? — спрашивает он.
Я не отвечаю ему словами. С моих губ продолжает исходить мелодия, отравляющая мелодия, с помощью которой я надеюсь спасти мир. Ее воздействие распространяется по всей комнате. Дыхание Джоэла становится мучительным — моя песнь убивает и его. И она, уж это точно, раздражает Эдди. Он вдруг бросает стакан и наставляет на меня пистолет.
— Прекрати! — приказывает он.
Я знаю, что должна прекратить, во всяком случае, эту мелодию. Если я не остановлюсь, то он начнет стрелять, и я умру. Но ко мне приходит другая нота, и это странно, потому что ее не было в песни, которую Кришна играл Якше во время их дуэли. Но я ее знаю и снова думаю, что мой сон был настоящим видением. Еще до того, как я явилась в мироздание, Кришна дал мне все ноты жизни, все ключи ко всем эмоциям, которые только могут испытать человек или чудовище.
Я исполняю ноту второго по значению центра тела — сексуального. Здесь с потоком жизненной энергии возможны два состояния ума. Если она идет по нарастающей, возникает сильный творческий порыв, если по нисходящей — сильная похоть. Подавшись к Эдди, не отрываясь от его глаз, как будто это кнопка наслаждения, я внедряю эту секретную ноту через его уши в его нервную систему и направляю по нисходящей. Вниз, под землю, где я хочу зарыть его вонючее тело. Это неважно, что я сама не вожделею его. Важно лишь то, что я наконец поняла смысл притчи Кришны. Я — чаровница. Пистолет в руке Эдди дрожит, и он вдруг видит меня в другом свете. Он больше не хочет только моей крови. Он теперь хочет и ее вместилища — моей плоти. Я одариваю его долгой непристойной усмешкой. Он один раз устоял перед моим внушением, и мой любимый умер. Теперь ему не устоять — и умрет он.
Я — та девушка–черлидер, которая так и не досталась ему в школе.
— У тебя никогда
Другая нота. Еще одна нечеловеческая ласка.
Эдди облизывает губы.
— У тебя никогда не будет такой, как я, — шепчу я.
Я не пою ноту. Она поется сама.
Эдди суетится, он вне себя от страсти.
— Никогда. — Я выговариваю это слово своими влажными губами.
Еще одна нота. Я едва ее выдаю.
Эдди бросает пистолет и хватает меня. Мы целуемся.
Хмм. О'кей.
Я слегка отстраняюсь, чтобы он мог полюбоваться мной целиком.
— Я люблю это делать на холоде, — говорю я.
Эдди понимает. Он — мороженщик, знаток замороженных трупов. Это его дело, и не надо судить его слишком строго. Особенно когда он западает на мое внушение и тащит меня в заднюю часть дома. К огромному морозильнику, где он среди ночи брал мороженое. Я так слаба — Эдди тащит меня за волосы. Распахивая толстую белую дверь, он бросает меня в морозильный туман, в холодную темень, где его зрение не такое острое, как у меня, и где его и моя сопротивляемость холоду будет находиться в практическом равновесии, пока одна из них не выдержит. Я падаю на спину, быстро встаю и ловлю на себе этот особый взгляд Эдди. Думаю, он даже не позволит мне полностью раздеться. Я движением головы отбрасываю волосы на бок, поднимаю правую руку и кладу ее на левую грудь. Прежде чем заговорить, я в последний раз высвистываю последнюю ноту.
— Я предпочитаю темноту, — говорю я. — По мне, так получается гораздо непристойнее.
Эдди, Эдди — на нем так много кнопок. Он пинком захлопывает дверь. Лампочки на потолке то ли нет, то ли она не работает. Полная темнота и холод.
Я слышу, как он идет ко мне.
Более того, даже при полном отсутствии света я различаю его едва уловимый силуэт. А по его неуверенным движениям я понимаю, что меня он совсем не видит. Кроме того, я уверена, что холод сгустил его вампирскую кровь. Это и хорошо, и плохо. Чем он медленнее, тем легче будет с ним справиться. Но холод так же подействует и на меня. В действительности мое преимущество в том, что я знаю об этой подступающей слабости. К сожалению, змеи никогда не совокупляются зимней ночью. Морозильник остужает его безрассудную страсть, как раз когда я в ней больше всего нуждаюсь. Не успеваю я исполнить еще одну ноту, как он останавливается на полушаге. Я вижу: он понял, что попался на мою уловку. Он мгновенно разворачивается к двери.
Я ставлю ему подножку. Он падает на пол.
На тот случай, если дверь большой морозильной камеры заест и человек окажется запертым внутри, закон требует, чтобы в камере всегда был топор. С его помощью несчастный сможет прорубиться наружу. В морозильнике Эдди топор пристегнут к двери, и это соответствует нормам. Когда Эдди падает, я прыгаю ему на спину и через его голову хватаю топор. Этот леденец на палочке очень большой. Подняв его над головой и ощущая тяжесть его острого стального лезвия, я испытываю настоящее счастье.
— Какое мороженое тебе больше всего нравится, малыш? — спрашиваю я.
Эдди быстро встает на колени, пытаясь найти меня в темноте, ощупывая воздух руками, понимая, что я где–то рядом, но не зная, что у меня в руках.
— А? — говорит он.
— Красное вишневое? — шепчу я.
Я с силой опускаю топор. Отрубаю его чертову голову. Фонтаном бьет черная кровь, и я пинком отбрасываю отрубленную башку — похоже, она летит в ящик для слоеного мороженого. Бросив топор, я в темноте нащупываю дверь и с большим трудом ее открываю. Силы окончательно оставили меня. Даже с топором, даже будучи вампиром, я бы не смогла прорубиться наружу.