Жажда

Хендерсон Зенна

Отец захлопнул Библию, положил ее на стол, сверху на книгу поставил локти, а лицо спрятал в ладонях.

Я тронул Тимоти, и мы бесшумно разошлись по своим кроватям.

* * *

Ночью меня разбудил шум во дворе. Я резко поднялся. Тимоти на соседней кровати не оказалось. Я вышел на крыльцо. Тимоти копал яму. Во всяком случае, я решил, что он копает яму, поскольку из нее летели комья земли, хотя сам Тимоти не показывался. Вдруг из ямы вылетело несколько камней, один из которых угодил мне прямо в лодыжку. Охнув, я ухватился за ушибленное место.

Вскоре боль немного унялась, и я, подняв глаза, увидел рядом с собой отца.

– Что происходит?
– повторил он свой недавний вопрос.

Тимоти перестал копать, а у меня на секунду перехватило дыхание.

– Тимоти копает яму, - вновь ответил я.

– Ночью?
– удивился отец.
– А зачем он вообще копает яму?

– Он же слепой, и ему все равно, день на дворе или ночь, - пояснил я.
– А зачем он копает яму, я не знаю.

– Пусть вылезает оттуда, - распорядился отец.
– На детские глупости сейчас нет времени.

Я подошел к яме. Лицо Тимоти далеко внизу показалось мне бледным пятном.

– Он забрался очень глубоко, - сообщил я.
– Теперь без лестницы ему не обойтись.

– Туда он забрался без лестницы, так пусть без лестницы и выбирается, - отрезал отец.

– Тимоти, - позвал я.
– Отец велит тебе вылезать.

Вдруг Тимоти, словно пузырь воздуха в воде, выплыл из ямы и встал со мной рядом.

– Отец, ты видел?!
– испуганно спросил я.

Отец повернулся и молча удалился в дом. Там он зажег лампу и сел за стол. Мы с Тимоти последовали за ним и сели напротив.

– Почему он копает?
– снова спросил отец.
– Барни, раз уж вы друг друга понимаете, то спроси у него.

Я, коснувшись запястья Тимоти, произнес:

– Отец желает знать, почему ты копаешь.

Рот Тимоти зашевелился, будто он пытался выговорить трудные для произношения слова, затем Тимоти, расплывшись в улыбке, радостно сообщил:

– Ибо пробьются воды в пустыне и в степи потоки.

– Это не ответ!
– рассердился отец.
– Пусть больше не копает. Скажи ему это, Барни.

Тимоти повернул ко мне голову, и на лице его я заметил протест.

– Почему ему нельзя копать? Разве он делает что-то плохое? спросил я, а у самого сердце ушло в пятки. Еще бы, ведь я возразил отцу впервые в жизни!

– Пусть не копает потому, что я так велю!
– еще более гневно сказал отец и сжал руки в кулаки.

– Отец...
– Я сглотнул.
– Мне кажется, что Тимоти ищет воду. Он... Он, прежде чем начал копать, касался воды, и потом мы с ним обошли все окрестности дома. Он, наверное, чувствует присутствие воды, как лозоходец. Подумай сам, ведь Тимоти другой, не такой, как мы.
– Боясь взглянуть на отца, я уставился на собственную правую руку, которой касался запястья Тимоти.
– Возможно, если бы мы помогли ему копать, то...
– Мне вспомнились камни, вылетающие из ямы.
– А то сам он копает только с помощью старого ножа да ложки, с которой играла Мэри.

– И ложкой с ножом он

выкопал такую глубокую ямищу?
– не поверил отец.

– Да, - подтвердил я.
– И все - один.

– Глупости!
– вдруг опять вспылил отец.
– Воды в округе нет. Ты же сам видел, что я копал на дне высохшей реки, но ничего не нашел. Ведь мы живем не в долине Лас-Ломитас. Пусть Тимоти больше не копает.

– Но почему?!
– Я встал, а рука моя сжалась, подобно рукам отца. Разве он делает что-то плохое? Разве сохранить в душе надежду - грех?

Мы с отцом уставилась друг на друга. Наконец он опустил глаза, а мои наполнились слезами, и я, сев на скамью, спрятал лицо в ладонях. Плакал я, словно маленькая Мэри. Затем мне на плечо легла рука. Это была рука отца, который, обойдя стол, встал рядом.

– Ступай спать, - устало промолвил он.
– Утро вечера мудренее.

– О, отец!

Я вскочил, на секунду прижался к нему, а он положил свою огромную мозолистую ладонь мне на голову. Затем я взял Тимоти за руку, и мы с ним разошлись по своим кроватям.

* * *

На следующее утро отец без лишних слов достал из сарая лопаты, привязал к ручке ведра веревку и вместе со мной и Тимоти принялся копать колодец. Да, яму в земле мы не сговариваясь назвали колодцем, желая, наверное, дать нашим надеждам опору понадежнее.

К вечеру колодец достиг глубины двенадцати футов, и вылезать из него по единственной деревянной приставной лестнице стало уже сложно. Вдобавок мы наткнулись на скальное основание, и все наши попытки обойти его стороной не увенчались успехом. Угрюмые, мы стояли у края колодца и смотрели вниз. Тут Тимоти обнял нас с отцом за плечи и, старательно выговаривая слова, произнес:

– Ибо пробьются воды в пустыне и в степи потоки.

– Затвердил, словно попугай, - отозвался отец и отвернулся.

– А что, если под камнем находится вода!
– воскликнул я.
– Отец, помнишь, как мы выкорчевывали пни мескитового дерева с помощью динамита. Так почему бы нам не расколоть таким же образом и камень?

Отец быстрыми широкими шагами направился в сарай, а, вернувшись, сказал:

– Не уверен, что получится, ведь прежде мне приходилось взрывать только деревяшки.

Отец отослал Ма и Мэри за амбар, затем сам уложил динамит на дно колодца, вылез на поверхность, с моей помощью и помощью Тимоти вытащил лестницу, и мы тоже укрылись за амбаром.

Прогремел взрыв, и Тимоти прокричал что-то, чего я не понял. Когда пыль слегка осела, мы подошли к колодцу. Смотреть оказалось не на что, потому что колодец завалило, и о нашей работе напоминала лишь развороченная груда земли.

– Пробьются воды в пустыне, - пробурчал отец, поднял ведро и поставил его на крыльцо.

– Давайте ужинать, - предложила Ма.

Я взял Тимоти за руку и потянул его в дом. Со мной он пошел без видимой неохоты.

После ужина я положил на стол стопку наших обычных книг, но вдруг медленно, неуверенно заговорил Тимоти: