Жажду — дайте воды
Шрифт:
Рассвело.
Я выбрал наблюдательный пункт на небольшом пригорке и вместе со своим связистом укрылся в снегу. Отсюда как на ладони видна вся равнина и Званка с ее укреплениями.
Наш штурм начался сначала с воздуха, потом «заговорила» артиллерия с правобережья. Я тоже ударил по Званке. Но знаю, что наш огонь существенного урона врагу не принесет. Званку в лоб не взять.
В атаку пошла пехота. Гитлеровцы ударили по ней мощным пулеметным и минометным огнем. Снег и земля —
Первая наша атака захлебнулась, не достигнув и подступов к Званке. Я вижу, что все наши ребята бесстрашно бросаются в атаку, но чего можно добиться только одним мужеством, если противостоит ему неприступная крепость, если на каждом квадратном метре разрываются несколько мин и артиллерийских снарядов?..
Вторая наша атака началась после полудня. На взрытом, истерзанном поле боя прибавилось убитых.
На другой день мы тоже атаковали. И тоже безрезультатно.
На четвертый день, к вечеру, нам приказали отойти на старые позиции. Несколько сотен убитых оставили мы на берегу реки. Их укрыл вновь выпавший снег.
Вечером двадцать первого декабря состоялось торжественное заседание в полку.
Неподалеку от нашей батареи соорудили нечто вроде трибуны, украсили лозунгами и большим портретом Сталина. Собрались представители от каждого подразделения. Были речи. А в конце вечера зачитали приветственное письмо вождю.
После торжественной части состоялся концерт силами артистов, прибывших на фронт из Узбекистана.
Враг обстреливает, не дает нам покоя. Как бы шалый снаряд не угодил сюда, где собралось человек четыреста…
Вечер закончился, и мы разошлись по своим подразделениям. Возле нашего НП, прямо рядом со мной разорвался немецкий снаряд. Я едва успел распластаться на земле, но воздушная волна все же подняла меня, ударила о ствол дерева, накрыла землей.
Я лишился чувств…
Открыл глаза и вижу — я в медсанбате. Понял, что контужен. В ушах гудит, словно поток в них бушует. Голоса звучат, как откуда-то из колодца. Неужто оглох?
Меня переправили в госпиталь. Мне-то еще что — всего лишь контузия, а связист, который шел бок о бок со мной, убит.
Сегодня двадцать второе декабря. Через шесть дней мне исполнится девятнадцать. В записях моих глухота.
Живу надеждой, что слух вернется ко мне.
Замучила тошнота, болят все кости, язык не ворочается, а я все равно верю, что буду слышать, что все еще будет хорошо.
Госпиталь наш в лесу, само местечко называется
Проснулся, у моей кровати стояла Шура. Не могу сказать, что это меня очень обрадовало. Она что-то говорила, а я не слышал.
— Громче, Шура!..
Наконец расслышал. Только будто очень издалека. И тут я сообразил: значит, не совсем оглох, раз слышу. От радости даже подпрыгнул на кровати.
— Слышу, Шура, я слышу! Понимаешь, слышу!..
Находившиеся в палате раненые, все, как один, рассмеялись. Я не услышал это, а увидел по их лицам. Шура склонилась надо мной. Я спросил, чего они смеются. Шура закричала (так мне показалось):
— Ну и пусть себе смеются. Что ты, не видал, как люди смеются? Тебе уже девятнадцать лет, если не ошибаюсь…
— Да. Через шесть дней исполнится девятнадцать. А тебе?
— Женщин о возрасте не спрашивают!..
— Что ты здесь делаешь?
В ответ на это Шура написала что-то на листке, видно, не хотела снова кричать, чтобы все вокруг ее слышали.
«Привезла сюда майора, начальника медсанбата нашего полка. Он ранен, не очень тяжело».
— А почему обратно не возвращаешься?
«Майор не отпускает».
Что это? Мне показалось или она правда так ответила?
Я посмотрел на Шуру: уж не замужем ли она за майором?
Шура привела меня к майору. Узнав, что я контужен и оглох, он сочувственно покачал головой и заорал:
— Как слышишь?
— Понемногу дело идет на лад, — ответил я, — надеюсь через пять дней быть на передовой.
Он что-то сказал, я не услышал его, попросил повторить погромче.
— А почему именно через пять дней?
— Можно, — говорю, — и раньше. Двадцать восьмого декабря день моего рождения. И вообще зря меня уложили здесь. От контузии я бы и у себя в части очухался.
По просьбе майора меня осмотрел «ухо-горло-нос». Я сказал, что знаю верный способ излечиться от контузии.
— Дайте, — говорю, — проспать подряд три дня и три ночи, все как рукой снимет. Шутка ли, почти полтора года не спал.
«Ухо-горло-нос» улыбнулся и говорит:
— А верно ведь. Придется пойти вам навстречу, юноша. Откуда вы родом, эдакий красавчик?
Я смутился и не ответил.
Шура проводила меня обратно. Она какая-то странная. Смотрит виновато и вроде испуганная. Я решил, что майор ей, наверно, не нравится. Почему так решил, и сам не знаю. Но злился я здорово.
— Никак в ловушку попала, Шурочка? А?..