Желания боги услышали гибельные...
Шрифт:
Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и посох Твой — они успокаивают меня. — Пс.22:4
Оставшись в одиночестве, Джустиниани нахмурился. Неужели тени не пошутили? Пока случившееся казалось фантасмагорией. Насколько все это серьёзно? Новые вопросы громоздились в его уме, наползали друг на друга. Что за книги в сундуке Гвидо? Чей экслибрис на книге Агриппы? Кто такой Гаэтано Орсини? Кто такой Веральди? Кто выставил книгу на аукцион? Случайно ли
Винченцо решил добраться до стоянки фиакров и поболтать с кучером Джанни Черусти, знавшим город, как свои пять пальцев. Дом Батистини — это аристократический особняк? Вилла? Гостиница? Сколько сотен Батистини живёт в Риме? Тем не менее, что-то смутно проступало на задворках памяти. Кроме того, Джустиниани положил себе вечером открыть сундук в спальне покойника. Что там? В юности он от скуки листал колдовские фолианты, читал даже гностиков и апокрифические книги Моисеевы, но всегда видел суетную глупость этих горделивых трактатов, игру на самомнении глупцов, надменном недомыслии ничтожеств, жаждущих ясновидения и обладания «безмерными духовными силами».
Тоже мне, мудрецы халдейские…
…Джустиниани застал своего старого знакомого в конюшнях, небритого, раздражённого вчерашним проигрышем в карты и страдающим с похмелья. Появление Джустиниани, однако, здорово встряхнуло Черусти: Джанни оторопел, узнав в расфранчённом богаче своего партнёра по фараону, учителя фехтования из Вермичино. Он уважительно покосился на его фрак, пощупал шёлк рубашки, полюбовался роскошными запонками. «Сорвал банк?»
Винченцо покачал головой, но распространяться о своих делах не стал и задал вопрос о доме Батистини. Он знает, где это? Черусти давно привык к лаконизму речи Винченцо и почесал за ухом. «Дом Батистини? Есть такое. Пансион в Прати для богатых девиц, ведь не руиной же он интересуется?» Винченцо взглянул на возницу. «А есть и руина?» — «Есть, на севере, в Кампо-Марцио, рядом со сгоревшей часовней Сан-Доминико». — «Живёт там кто-нибудь?» Черусти смерил его долгим взглядом. «Стёкол нет, судя по потёкам на наружной стене, крыша течёт, но переночевать там, наверное, можно». Джустиниани кивнул, сочувственно поинтересовался постным видом дружка и, узнав о проигрыше, со смехом сунул ему горсть сардинских лир.
От конюшен Винченцо, миновав пять кварталов, направился на Сикстинскую. Здесь, в аукционных залах, знакомых у него не было, но его вид и манеры заставляли вслушиваться в его слова даже служителей. «Он купил книгу Корнелия Агриппы в прошлый четверг, — надменно бросил он, — и нашёл между страниц сложенное письмо. Кто хозяин вещи, кому вернуть найденное?» Посредник уже торопливо листал книги лотов, однако смущённо развел руками. Лот выставлен анонимно. Подошедший тем временем сторож, слышавший разговор, торопливо бросил.
— Это прислал мессир Орсини, он живёт за рекой, на виа Кандия.
— Гаэтано Орсини? — уточнил Джустиниани. — Сам принёс?
Сторож покачал головой.
— Нет, сам он давно не приходил,
Погода стала портиться, накрапывал дождь. Винченцо по пути домой зашёл в церковь Сан-Лоренцо, где в подземной крипте застал отца Джулио, своего духовника, за его обычном делом: бдением над Псалтирью. Монах, худой смуглый брюнет с длинным носом, близоруко сощурился, узнал его и кивнул.
— Что-то ты зачастил, — безмятежность отца Джулио стоила бесстрастия Винченцо. Они были знакомы давно и нравились друг другу: роднили спокойствие и ироничность взгляда на сумасбродство мира. — Что там, наверху?
— Гордыня, глупость, распутство, жадность и зависть, — всё как всегда, — ответил Джустиниани, плюхнувшись на соседний стул.
— Абрикосы, небось, давно отцвели? — Джулио подвинул Винченцо плетёный кузовок с сухарями, — угощайся. Ты не видел мои очки?
— Отцвели. Я сыт. Не видел. — Винченцо поднял глаза на монаха. — Скажи-ка, отче, слышал ли ты о проповедях Гвидо Веральди?
Монах пожал плечами, зевнул и наконец ответил.
— Прикладная амвонная моралистика.
— И где её можно послушать?
— В Санта-Мария деи Монти, на восток от Форума. Только стоит ли?
— Не знаю.
— Впрочем, сходи, — милостиво разрешил монах, — там фрески Черчиньяни.
— О… тогда конечно. — Винченцо улыбнулся. — А скажи-ка мне, отче, слышал ли ты о колдунах, передающих перед смертью свой «дар» родичам?
— Слышал, — спокойно ответил монах, — уж не тебе ли его вручили, сын мой? В таких фраках ты раньше не расхаживал. Неужто продал душу дьяволу за презренный металл? — отец Джулио шутил, он вообще-то хорошо знал Джустиниани. Этот человек души дьяволу не продал бы.
Винченцо смерил его взглядом и рассказал о смерти дяди и событиях последних дней.
— Он протянул руку, сказал, «возьми», я не подумал ни о чём дурном, в голову не приходило, что он что-то иное, чем истасканный светский щёголь, я понятия не имел о его склонностях. — Монах слушал его молча, то и дело опуская голову, потом снова вскидывая глаза на Винченцо. — Я не очень-то верю в эту историю, Джулио, но что если со мной не пошутили? Этот Нардолини не похож на гаера. Я подумал бы, что меня просто морочат, чтобы вытянуть деньги, но в этой компании нищих нет. В любом случае, если это случилось, чего мне ждать?
Монах был по-прежнему безмятежен и тих, как летняя озёрная гладь. Он верил рассказу Винченцо, но не воспринимал сам рассказ серьёзно.
— Если это правда, тебе откроется мир бесов, сын мой, ты будешь знать то, чего никогда не изучал, тебе начнут сниться вещие сны, проступят умения, коих ты не имел раньше. Дальше ты будешь жить с дьявольскими дарованиями, станешь колдуном, будешь обязан передать свой дар в последний час сыну и попадёшь в ад, — монах спокойно откинулся на стуле, взял сухарь и вгрызся в него белыми ровными зубами..
Винченцо почесал переносицу. Перспектива была безрадостной и не увлекла его.
— И я обречён на столь печальную участь? — деловито и язвительно поинтересовался он.
— Ну, что ты, сын мой. Ты — божественно свободен. Ты можешь отказаться от дара, передать его другому лицу.
Глаза Винченцо блеснули.
— Не возьмёшь ли, отче? — наклонился он к монаху. — Тебе, должно быть, скучно здесь, а беседы с дьяволом могут оказаться весьма содержательными. Он, говорят, прекрасный логик и весьма учёный богослов, он откроет тебя все тайны Писания. Разве не соблазнительно? Берёшь?