Желания боги услышали гибельные...
Шрифт:
— Да, хочешь погубить человека, — дай ему всё, что он пожелает. Впрочем… есть способ желать и всегда получать желаемое, никогда не раскаиваясь в желаниях. — Джустиниани заметил, что все повернулись к нему.
— Неужели? — брови Гизеллы Поланти взлетели вверх. — И в чём же этот способ, откройте секрет. Какие-то особые заговоры?
— Возжелайте того, чего хочет Господь, и ваша воля всегда будет исполнена, — улыбнулся Джустиниани.
Герцогиня рассмеялась.
— Мне кажется, в таких делах следует обращаться к дьяволу, он расторопней.
— Дьявол никогда не исполняет желаний, — покачал головой Джустиниани, — кроме тех, суетных, что сам же и навязывает. Он — человеконенавистник. Кто же станет исполнять желания ненавидимых?
— Вы сказали — «суетных»? — удивился маркиз ди Чиньоло, который до того очень внимательно слушал Джустиниани. — А как ваше сиятельство отличит суетное желание от несуетного?
Джустиниани пожал плечами.
— Суетное желание — желание не того, чего хочешь сам, а того, что каждый вроде бы должен хотеть. Я сталкиваюсь с этим довольно часто: мне навязывают желания, заставляя хотеть того, чего мне вовсе не хочется. Я хочу уединения и тишины, глубоких книг и постижения Господа. Мне же навязывают блудные связи и любовь к игре, горделивое самоутверждение и сребролюбие, суетное тщеславие и пустую болтовню. Но это вовсе не мои желания.
Элизео, слушавший Джустиниани опустив голову, неожиданно всколыхнулся.
— А вы желали убить мессира Убальдини?
Переход в разговоре был странен. Странным было и выражение лица молодого Чиньоло.
— Нет, — покачал головой Джустиниани, — имело место желание мессира Убальдини убить меня, но его желание не властно надо мной. Я божественно свободен… — Тут к нему подлетела Катарина Одескальки и потянула его в танцевальную залу, положив конец беседе, и Джустиниани дал себя увлечь, ибо божественная свобода его деяний тут почему-то действовала в странной синергии с желанием синьорины танцевать с ним.
Джустиниани исчез и потому не слышал продолжения диалога.
— Он нормален? — в голосе Пинелло-Лючиани проскользнула издёвка, — и это, по-вашему, наследник?
— Странен, конечно, но ведь молод, — герцогиня пожала плечами.
— Я тоже не пойму, что у него в голове, — пробормотал маркиз ди Чиньоло, напряжённо морща лоб.
— Да нет, он разумен и искренен, но немного не от мира сего, — мрачно бросил Массерано.
— Я и говорю, — Пинелло-Лючиани покрутил пальцем у виска, — совсем не от мира.
Элизео ди Чиньоло молчал, не пытаясь вмешаться в разговор. Он закусил губу и смотрел в пол, думая, казалось, о чем-то своём.
— Он сказал как-то, что человек бессмертен, и смерть — всего лишь роды в бессмертие. «Из утробы — в мир, из мира — в вечность», — задумчиво пробормотал Массерано, — да, странный человек.
— Говорил же я вам, что он идиот, — со странным удовлетворением пробормотал Пинелло-Лючиани, — уж смерть-то — единственное, что гарантировано нам в жизни. Как ни пытайтесь жить вечно, ничего не выйдет, и кто верит в бессмертие, тоже смертен. Всё вышло из ничего, и должно в него вернуться. — Он победно взглянул на герцогиню, — он просто глупец.
— А я полагаю, — философски заметил маркиз ди Чиньоло, — если бы смерти не стало, жизнь лишилась бы всякой поэзии. Но люди, как я заметил, вовсе не хотят жить вечно, они просто не хотят умирать.
— К тому же, — насмешливо подхватил Пинелло-Лючиани, — бессмертие, скажем прямо, слишком грандиозное понятие, чтобы связывать с ним судьбу ничтожных смертных. Большинству людей нечем заполнить даже вечер, что им делать с вечностью? Бессмертие — жалкая мечта ничтожеств, Вирджилио. Умные люди понимают и принимают смерть. Им хватает на это и ума и силы духа.
Гизелла Поланти была мрачна, но вяло ответила Пинелло-Лючиани.
— Что нам до его мыслей? Он неуязвим и удачлив, стало быть…
— Что «стало быть»? — зло прошипел Пинелло-Лючиани, лицо его пошло розовыми пятнами, — случайность. Он глупец.
— Ну, что вы, — поморщился Массерано, — я не стал бы, Андреа, обвинять Джустиниани в глупости.
— Сегодня всё прояснится, Андреа, — заметила герцогиня примирительно. — Он согласился играть.
Тут все умолкли, заметив, что Джустиниани и Катарина Одескальки вернулись в зал. С ними была и Елена Бруни, девицы весело смеялись чему-то, рассказанному Винченцо. Джустиниани заметил, как при их появлении разговор прекратился, и понял, что говорили о нём.
В это время в зале появилась Ипполита Массерано в алом платье. Оно шло к её белой коже и жгуче-чёрным волосам, но никак не подходило к излишней полноте груди и избытку жира в области талии. В ней было что-то от рубенсовской Грации, та же холеность белой кожи и роскошной плоти, с его складками, выпуклостями и изгибами. Графиня, казалось, была создана из молока и крови, но Винченцо она напоминала вылезшую из чана квашню.
Прошествовав прямо к Джустиниани, графиня тихо произнесла, что изумлена его фехтовальным искусством. Винченцо, который знал, что он едва не убил любовника донны, выразил скорбь от своей удачливости. Мессиру Убальдини просто не повезло, выговорил он. Её сиятельство окинула его странным взглядом и заметила, что подобная скромность к лицу победителю, ведь в итоге — победитель получает всё. После чего отошла к мужу. У Джустиниани сжалось сердце от жалости к Массерано, который явно всё понял и только опустил голову. На Джустиниани же накатила волна брезгливости к ведьме, готовой хладнокровно сменить бывшего любовника на его победителя. Что за люди, Господи?
Во время ужина слева и справа от Джустиниани снова сидели Катарина и Елена и весело щебетали. На столе матово белел фарфор, сияло серебро и благоухали цветы. Винченцо бездумно разглядывал девиц напротив и отметил, что сестрица Энрико Бьянко Джулиана смотрела на него пугающим, почти заворожённым взглядом, Глория Монтекорато сидела рядом с ней и молчала весь вечер, её, по счастью, закрывала от него серебряная ваза Мурано с белыми лилиями. Рядом с Джованной сидела старуха Леркари и что-то нудно жужжала ей на ухо. Сам Джустиниани подумал, что, если все-таки решит жениться, надо подлинно выбрать невесту. Ему была симпатична Катарина, но Елена казалась разумнее и спокойнее. Но сейчас, зная, сколько глаз смотрят на него, он принял безразличный вид и был рад после ужина оказаться за карточным столом с Вирджилио Массерано, Андреа Пинелло-Лючиани и Гизеллой Поланти.
Игра, надеялся он, отвлечёт от него всеобщее внимание.
Массерано был трезв, бледен и безучастен, лицо Пинелло-Лючиани, напротив, то и дело шло пунцовыми пятнами, горели даже его уши.
— Это правда, что вы считаете человека бессмертным, ваше сиятельство? — мессир Андреа наклонил к нему голову с заметной розоватой проплешиной в волосах.
Джустиниани молча кивнул. Игроки внесли начальную ставку, получив по пять карт. Далее пошёл круг торговли. Гизелла и Вирджилио объявили, что меняют три карты, Пинелло-Лючиани — четыре. Сдающий — Элизео ди Чиньоло — забрал их карты и сдал им столько же новых. Джустиниани молчал.