Желанная моя
Шрифт:
– Так сколько времени вы пробудете в городе? – прервала ее размышления Мэри.
– Не знаю. Определенно останусь, пока тетя окончательно не поправится.
– Ну, если выдастся свободное время, загляните ко мне домой. Я покажу вам, как работать со стеклом.
– Правда?
– С превеликим удовольствием. Нечасто встречаешь человека, которого интересует весь процесс, а не только конечный результат.
– Спасибо, я непременно приду, – пообещала Алекса.
Мэри записала на листке бумаги свой номер телефона и адрес.
– По воскресеньям магазин закрыт, вот тогда и приходите ко мне домой, если вам удобно.
– Отлично.
– Если выберетесь на пляж и найдете отшлифованное стекло, принесите с собой. Сделаем что-нибудь особенное. – Мэри вручила Алексе ее покупку. – Надеюсь, этот ястреб вас порадует.
– Я точно знаю, что порадует.
Алекса вышла из магазина и остановилась на тротуаре, разрываясь между долгом и желанием. Долг звал поработать в тетином магазинчике, желание – на пляж, поискать «морское» стекло. Как будто она раздвоилась, и две ее половинки – маленькая девочка, очарованная магией стекла, вынесенного волнами на берег, и взрослая женщина, переставшая верить в магию, – боролись друг с другом.
Постояв с минуту в нерешительности, Алекса двинулась в верном направлении. Во всяком случае, она на это надеялась.
13
В пятницу утром, в начале двенадцатого, Брейден поднялся по ступенькам дома, в котором очень недолго жил с Кинли, и остановился на веранде, испытывая неловкость и чувствуя себя здесь совершенно чужим. Он не успел сродниться с этим домом, купленным Кинли, когда он служил за границей, и сейчас не узнавал ни вазоны с цветами, ни качалку в углу веранды. И коврик с радушным приветствием перед дверью не узнавал. Этот дом принадлежал Кинли, а не ему, и так было с самого начала.
Брейден позвонил в дверной звонок. У него еще оставался ключ, но показалось неправильным им воспользоваться.
Кинли – в спортивных брюках и обтягивающей ярко-красной маечке – открыла дверь через пару секунд. Его почти бывшая жена много тренировалась в последние годы, и ее одержимость воздвигла еще один барьер между ними.
Кинли настороженно смотрела на него, не приглашая войти в дом.
– Брейден, что ты здесь делаешь?
– Нужно забрать кое-что.
– Мне помнится, ты сказал, что в этом доме нет ничего и никого, что бы тебе было нужно.
– Я ошибся, – коротко ответил он.
– Ошибся? – изумленно повторила Кинли.
Брейден кивнул.
– Во многом. Незачем пережевывать наши проблемы. Все закончилось гораздо раньше, чем мы оба это высказали. Я не одобряю некоторые из твоих поступков, но из этого не следует, что я должен быть твоим врагом. – Освободившись от гнева, он почувствовал облегчение. Алекса сказала, что его мучают незажившие раны, и была права. Слишком долго он держал все в себе и растравлял сам себя.
Кинли нахмурилась, словно не знала, как отнестись к таким переменам в его поведении. Возможно, ей легче было справляться с его враждебностью, чем с любым выражением доброты и сожаления.
– Мне не следовало говорить тебе о моем романе, когда ты лежал в госпитале, – наконец произнесла она. – Брейден, я сожалею об этом. Ты меня напугал там, в госпитале. Весь перебинтованный, неподвижный, ты выглядел совершенно сломленным. Я едва тебя узнала. Я больше не хотела быть женой солдата.
– Я сказал тебе, что увольняюсь из армии, – напомнил он.
– Слишком поздно, Брейден.
– Было бы лучше, если бы ты сначала попросила развода и только потом бросилась в новую жизнь. Ты изменила мне.
– Я же объяснила, почему не предложила развод. Не хотела расстраивать тебя, пока ты подвергался опасности. – Она глубоко вздохнула и выпалила: – Я не горжусь тем, что сделала. Я совсем иначе представляла себе нашу жизнь и подумать не могла, что так обернется. Я не знала, что мне будет безумно одиноко. Не понимала, что от многого придется отказаться. И даже когда ты был дома, ты замыкался в себе. Ты не разговаривал со мной. Ты замкнулся в себе, и я понятия не имела, как достучаться до тебя.
Вероятно, в чем-то Кинли права, но она ведь и не старалась понять, что ему пришлось пережить.
– Я пытался рассказать тебе о Пите.
Кинли поджала губы.
– Не желаю об этом говорить. Это слишком печально. И я боюсь, вдруг ты расскажешь мне слишком много, а я выболтаю кому-то, кто не должен знать. Я до сих пор встречаюсь в городе с друзьями Пита, и никто не знает всю историю, кроме тебя. Так ты сам пожелал.
– Мы не обязаны говорить о Пите. Можно войти?
Кинли заколебалась, нервно оглянулась.
– Я не одна.
Брейден застыл, ожидая, что гнев вернется, но остался удивительно равнодушным к тому, что сейчас в его доме, возможно в его кровати, какой-то мужчина. И в самом деле, все кончено.
– Мне нужна гитара, – сказал он.
– Твоя гитара? – удивилась Кинли. – Ты бросил на ней играть еще до нашей свадьбы.
– Она в стенном шкафу. Во всяком случае, там я ее видел в последний раз.
– Так ты за этим пришел… за гитарой? – не поверила она.
– Да. – Гитара была для него не просто музыкальным инструментом, а той частичкой себя, которую он потерял.
– Хорошо. – Кинли пожала плечами. – Сейчас принесу. Ты не мог бы подождать здесь? Зачем нам лишние осложнения?
Брейден не удержался от легкого сарказма.
– Да, конечно. Мы не хотим лишних осложнений.
Когда Кинли исчезла в доме, Брейден подошел к краю веранды, уставился на улицу. Вряд ли он когда-нибудь вернется сюда, но желание обходить стороной эту часть города пропало. Он должен двигаться дальше. Он больше не связан с армией. Он не связан с Кинли. Он разрубил все узы. Осталось только понять, с чего начать новую жизнь.