Железная бездна
Шрифт:
Таким был прощальный отблеск сознания Галилео – и последний салют его памяти. Вероятно, он увидел Абсолют именно в этой форме, потому что в глубине души оставался католиком.
Случившееся потрясло меня. На миг я перестал понимать, где я и что происходит, – а когда пришел в себя, ни черного Сатурна, ни Галилео больше не было. Исчезла даже железная пика в спинке стула – там осталась только круглая дырка. Туда, видимо, и закатился навсегда мой ментор, старший друг – и самый опасный враг.
Я сел возле стула, прислонившись спиной к стене.
Света вокруг становилось все больше, начинался день – и меня наконец привели в чувство появившиеся в комнате люди. Среди них оказался тот самый офицер в малиновом берете, у которого в прошлый раз была недобрита щека.
– Отрадно видеть, что вы наконец побрились, – сказал я.
Он не улыбнулся, а лишь вытянулся – видимо, решил, что я делаю ему выволочку. Людей собиралось все больше, они были в парадных нарядах, и я вспомнил наконец, какой сегодня день.
– Ваше Безличество, с вами все хорошо?
Я кивнул. Короткий сон вернул мне силы.
– Пора переодеваться. Вы готовы? Или ждете Галилео?
Никто из них даже не представлял, что здесь случилось.
– Нет, – сказал я, – я никого не жду. Мы можем приступать, Галилео не придет.
Только теперь я поверил до конца, что Saint Rapport все же состоится.
Меня повели по коридору – и с каждым поворотом вокруг становилось все больше людей. Я смотрел вперед, избегая чужих взглядов, и замечал одни наряды. Когда мы оказались в гардеробной, вокруг собралось столько шелковых платьев, парадных мундиров и оранжевых ряс, что за ними не было видно стен.
По традиции, когда Смотритель готовится к праздничному выезду, ему прислуживают самые красивые девушки столицы – чтобы сделать его чуть веселее. Но другая традиция требует, чтобы мысли Смотрителя были свободны от чувственности, поэтому лица прислужниц закрыты, а их телесная красота спрятана под ритуальными платьями из растянутого на каркасах шелка, похожими на китайские фонари.
Это могло бы стать отличным примером бюрократического идиотизма, если б не их глаза.
Их глаза были прекрасны, мечтательны и чисты. Глаза смеялись. Они были полны счастья, и хоть я не понимал его причины (может быть, девушек просто угостили чем-то перед процедурой, или распустили над каждой по сто глюков), эти искры били в меня достаточно долго, чтобы привести в радостное возбуждение.
Его не смогла полностью уничтожить даже процедура одевания. По заведенному много лет назад обычаю Смотрителя обряжают в аутентичный наряд двухсотлетней давности – узкие белые панталоны, высокие ботфорты, черный мундир с бриллиантовой звездой, а поверх вешают голубую переливающуюся ленту – она же одновременно и перевязь для шпаги.
Все это было чудовищно неудобным: кожа сразу начала
Но когда веселые девушки внесли в гардеробную футляр со Шляпой Могущества и открыли его передо мной, я испытал самое настоящее благоговение.
Это была подлинная треуголка Павла Первого – одна из главных реликвий Идиллиума. Моя собственная церемониальная шляпа выглядела точно так же – но это была разница между оригиналом великой картины и ее репродукцией.
Футляр, где лежала шляпа Павла, был обит изнутри красным бархатом, из-за чего треуголка казалась каким-то особенным музыкальным инструментом (в известном смысле так оно и обстояло). Сама шляпа несколько вылиняла за столетия – но золотая бахрома на ее краю блестела уверенно и ярко.
Павел был невелик ростом – и я подумал, что его шляпа окажется мне мала. На самом же деле девушкам пришлось обмотать мою голову платком, чтобы треуголка крепко держалась: голова Павла была куда больше моей.
Впрочем, возможно, шляпа была специально сделана большой, и так же поступал сам Павел – чтобы жесткая металлическая полусфера не царапала кожу. Моя треуголка была изготовлена с куда большим искусством, и о медных вставках в ней можно было догадаться лишь по весу.
Вслед за этим открыли футляр с алхимической шпагой Павла – «Жезлом № 2», упомянутым в его латинском дневнике. По виду жезл действительно был неотличим от шпаги – я увидел разницу, только вынув его из ножен (что, как мне объяснили, полагалось сделать перед выездом на случай, если металл прикипел).
Это был тонкий стержень из белого золота, заостряющийся на конце в иглу – им, вероятно, действительно можно было кого-нибудь проткнуть. Расширяясь, он переходил в рукоять, обрамленную эфесом. Жезл был выкован из одного куска металла – чтобы, в соответствии с тогдашними алхимическими представлениями, не создавать сопротивления Флюиду.
Несмотря на свое ажурное изящество, шпага была тяжелой. Я испытал от прикосновения к ней почти суеверный страх, подумав, что передо мной инструмент, когда-то вызвавший к жизни моего предка, пусть даже и номинального.
Наконец я был готов. Вся свита, включая моих помощниц, покинула комнату – и я остался один.
Тогда передо мной появился Ангел.
По отчетливости, с которой он был виден, я понял, что шляпа Павла Великого не потеряла за последние два века своих свойств.
В этот раз я различал только его лицо. Оно дрожало и менялось – и немного походило на пустую тыкву с тоненькой и слабой свечкой, догорающей за впадинами глазниц.
Ангел, видимо, знал, какое впечатление производит – он виновато улыбнулся.