Железная команда
Шрифт:
Журавлиный Яр
Не оттого ль
всем лучшим в человеке
Я ненавижу
горький дым войны?
Глава 1
В тот день Матвейка
До обеда несколько раз пролетали немецкие самолеты. Когда они шли высоко, пастухи узнавали их по звуку. В середине дня надвинулись сухие тучки, самолетов не стало слышно. А за полдень начало погромыхивать.
— Пушки! — забеспокоился Иван, точно жеребенок, почуявший волка. Он оттопыривал ладонью красное шелудивое ухо и, округлив рот наподобие бублика, вертел головой по сторонам.
— Ну да, городи! — крикнул Матвейка. — Гром и гром… Нечего разводить панику.
Про панику сегодня утром в конторе был разговор. Хромой конюх Парфен говорил, что пора колхозу в отступ трогаться. Он слышал от беженцев, проходивших ночью, будто бы немцы перешли Днепр, и на рассвете пригнал весь табун в деревню. Фома Савельевич, председатель колхоза, слухам не верил, но от того, сколько беженцев проходило через их Лески, то готовился к эвакуации, то говорил, что надо ждать приказа. Если фашистов остановят на Днепре, зачем колхозу трогаться с места? Одно разорение и убыток.
Поднятый сегодня на рассвете конюхом, Фома Савельевич побежал запрягать подводы, велел скликать старух, какие покрепче, чтобы грузить из кладовой сало и мед, назначил гуртовщиц гнать с пастухами скот. Но утром проехал на машине какой-то начальник, разругал Фому Савельевича, пригрозил паникерам военным судом, и эвакуация снова была отложена. На всякий случай председатель послал в райисполком Парфенова племянника Мишутку за распоряжением.
Мишутка прискакал часа через два. Никакого приказа он не привез, сказал, что и в районе приказа нет. А в райисполкоме он слышал разговор, будто фашистов за Днепр не пустят.
— Ну и правильно, — сказал председатель, совсем успокоясь. — Не зря ж наши бабы мобилизованные вторую неделю там окопы копают.
После этого он и велел пастухам гнать скот в поле, как в обычные дни. А Парфена ругнул за паникерство.
— Нечего разводить панику, — повторил Матвейка Ивану. — Днепр — не наша Гусиха, попробуй-ка переплыви.
— А на лодках ежели?
— А наши так тебе и будут на них с берега смотреть? Да? Как начнут молотить! Из ружей, да пулеметов, да пушек! Видел в кино? Усиди-ка на лодке…
— У немцев, может, пушки и пулеметы похлеще наших, недаром за три недели столько проперли, — продолжал водить ушами Иван Беляшонков. — Да еще самолеты у них…
— Ничего не похлеще… А зато наши в окопах! Фашистам же — плыть через Днепр… Чернушка к лесу пошла, заверни!
Громыхать перестало, и Матвейкины доводы как будто успокоили Ивана. Однако под вечер снова загремело, погромче прежнего.
— Хрест во все брюхо — стреляют! — воскликнул Иван и припустил к деревне. Ешка — за старшим братом, как собачонка за хозяином.
Сколько ни кричал им Матвейка — не вернулись, домой удрали. Эх, пастухи!..
Матвейка остался один, и сразу сквозь тоскливую полевую тишину до него докатилось тяжелое бубуханье.
А становилось все тревожней и страшней одному. От близкого леса повеяло знобким холодом. Матвейка обежал стадо, заворачивая его в чистое поле, к дороге. Трава в той стороне была хуже, и коровы неохотно уходили с травянистых лядов.
Бова, огромный черно-пестрый бык, остановился. Пастух подошел к нему, почесал ногтем ямку за толстенными рогами. Бова торкнул шершавым языком по карману брезентовой пастушьей куртки.
— Нету соли, нету, — сказал Матвейка, выворачивая засаленный карман. — Придем домой — вынесу чуток. Айда!..
Грузно ступая, Бова побрел следом за пастухом, ловя языком вывернутый полотняный карман.
Подружились они шесть лет назад. Тогда Матвейка еще в первом классе учился. Ранней весной привезли из племсовхоза десять породистых телят. В дороге один бычок захворал, и Матвейкин батя, колхозный животновод, оставил его у себя в избе. Когда бычок поправился, Матвейка окрестил его Бовой. Трудно оказать, кто к кому больше привязался — Бова к мальчишке или мальчишка к бычку. После того, как теленка перевели на колхозный двор, Матвейка стал бегать туда каждый день. Из-за дружбы с бычком он и в подпаски к отцу каждое лето напрашивался.
Бова вымахал что твой слон. А Матвейка, кажется, и не рос совсем, только рубашки каждое лето тесны в плечах становились. В школе его дразнили Кубиком. Ну и пусть. Ноги короткие, а догнать никто из ребят не может. Да что ребята! Зыкливых, норовистых нетелей, любивших поноситься просто так, нынешнее лето Матвейка загонял в жару до упаду. После этого они становились послушными, как собаки у дрессировщика.
Соклассники его в город собирались, в техникумы. Матвейка никуда из колхоза уезжать не хотел после окончания семилетки. Ему нравилось кормить и выхаживать скот. Председатель колхоза на собрании однажды назвал его природным животноводом.
Сейчас, прислушиваясь к тревожному громыханию, Матвейка вспомнил о председателе. Раз Фома Савельевич сказал утром, чтобы пастухи гнали скот в поле и не обращали больше внимания на панические слухи, значит так оно и надо. Если придет время эвакуироваться, будет приказ. А без приказа никто не имеет права. В войну все по приказу делается.
Коровы потянулись к овсяному полю. Матвейка подвернул их к дороге, решив пораньше пригнать стадо в деревню.
На беду Зорька захромала, видно, копыто треснуло. Самая удойная корова, три ведра в день давала. Чтобы не утомлять ее, пришлось сдерживать шустрых нетелей и первотелков, ладивших заскочить в овес.
Ивану — тому все равно, тот еще вчера хотел стадо на овсяное поле запустить, чтобы не гонять далеко от деревни. Война, мол, людей убивают — чего овес жалеть. А разве это порядок — в посевах скот пасти? Чертов Беляшонок, струсил, сбежал. Пастух называется!..
Издалека донеслись слабые трескучие звуки. Показалось, что это застучали молотки в эмтеэсовской кузнице. Постучали и перестали.
Немного погодя Матвейка увидел машину на гребне взгорка, за которым скрывалась его деревня Лески. Грузовик мчался по дороге; сравнявшись со стадом, круто повернул к нему. Кузов, звеня и брякая, прыгал на кочках.