Железные Лавры
Шрифт:
– Что бы он ни замышлял, а только нам остается обратить в свою же пользу все его ведомые и неведомые замыслы, иначе нам отсюда вовсе не выбраться живыми, - вот каково было мое прозрение, кое, по рассуждению, представилось всем троим самым многоценным. – А для этого дела необходимо противное движение замысла. Нас всех подозревал граф в сговоре, потом в нем разуверился и решил, что сюда нас, друг о друге не знавших, пригнал особый промысл ради его же, графа, пользы и выгоды. Вот граф даже святой образ, обретенный здесь, у моста, теперь к своему замыслу приспосабливает.
– Так ты сам нашел его? – большим сонным зверем
– Кто нашел, неизвестно, но графу принесли с плотины, - увильнул я, как невзначай наткнувшийся на того зверя заяц. – Я видел святой образ у графа.
– Раз видел сам, значит, и служба моя тебе кончилась, - напомнил мне ярл наш береговой договор.
Не успел раскаяться в своей болтливости, как меня стало обуревать сомнение: а вдруг и вправду святой образ явился здесь ради обращения графа и всего лангобардского народа в истинную веру. А уж наши беды при том явлении – вовсе не беды, а лишь оседание пепла наших земных судеб на мёрзлые травы. Того теплого пепла, что согрел напоследок наши души перед Судным Днём – и довольно.
– А нам ему навстречу остается как раз крепко сговориться и действовать сообща, - в точности завершил бард Турвар Си Неус мою начальную мысль, показавшуюся мне в конце лукавой, а в устах язычника и колдуна тем более.
Потом бард Турвар Си Неус продолжил вести дело так, как я бы сам продолжил, если бы внезапно не усомнился в источнике моих попыток скорее и всякой ценой спасти мою уже попорченную шкуру, а вовсе не целенькую пока, хоть и настёганную грехами душу. Не бесовским ли был тот шепот?
– Ты вот, жрец, судьбу всё неким промыслом прикрываешь, в коем и сам дальше своего носа звеньев не видишь, как ни щурься, - блестел бард гладкой чернотой зубов. – Да только скажу тебе, если промысл и есть, так его граф раньше нас стал на свою сторону перетягивать, как замерзший жених – теплую шкуру на брачном ложе. Что нам делать? Неужто шестью руками против его двух не перетянем твой промысл на свою сторону, если в нем, в твоем промысле, есть наше спасение и ты с ним и послан сюда, как ярл – с мечом, а я – со своей арфой? Что скажешь, жрец?
– Уж ты сначала договори, певец, - без труда извернулся я, не подготовив заблаговременно никакого умного пророчества.
– Узнаем-ка все трое, как кто из нас родился – так, глядишь, из самых начал пути легче будет высмотреть общее направление, коли промысл он как истинный промысл, а не судеб пустозвонство, - выложил идею бард, как не зачахнуть в этом полуподвале от скуки.
– Если судьба жреца – здесь корень и основа, - подал голос ярл, не двинув валуном головы, - то всем нам надо кинуться в реку вместе с его Богом, писаным на древе. Там надежда, что вместе вынесет живыми, меня – на трон, тебя – с твоей арфой к трону, а жреца – неизвестно куда, раз он сам не знает, куда ему теперь надо.
– Не торопись, славный ярл, еще не слышим последнего грома твоей судьбы и не намокли под дождем моей. А только, раз тебе жрец уже поведал про себя, то сам и начинай, а потом подремлешь, когда очередь жреца придет. – Так мудро и догадливо заметил бард, смерив ярла взглядом, как лесоруб – поваленное им древо.
Ярл Рёрик Сивые Глаза дотянулся рукой до своего темени, пошевелил там пальцами, точно разгоняя вшей и мысли. И, не отрывая руки от головы, тяжело накатил ее нам в глаза. Мы увидели в белизне меж волос короткую борозду-шрам, что концами
– Мне беречь нечего. Певцы помнят обо мне больше, чем сам про себя. Куда ни приду – везде напомнят то, что как раз и пригодится вспомнить в тот самый нужный час, - изрек ярл, и стало ясно, что никаких расспросов уже не полагается: любая небылица вплетется в его судьбу, любая пойдет ровной бороздой по ее полю.
Надо было, однако, помнить заранее, дабы не разочароваться, что все речи у ярла короткие и прямые, как взмах мечом или бросок копья. Он как начал свою историю, в коей куда больше места нашлось его родителю, чем ему самому, так и закончил – вдохнул и выдохнул. Мы с бардом переглянулись и помолчали, будто в один дух выпили с ним вдвоем по малой чаше вина, а потом спохватились, что забыли возгласить, за кого пьем.
Ничего не узнал о ярле для себя нового, однако одна неведомая жемчужина в обширной и жилистой раковине его судьбы все же нашлась.
Отец ярла Рёрика Сивоглазого, ютландский ярл Амлет Двурогий Щит (он носил щит с рогами буйвола наверху, украшением полезным – перехватывать пики, мечи и топоры, а при случае и наносить смертельный удар), был в жизни великим воином, но больше – искателем далеких грёз, а не богатств. Ходил в поисках земель сидов на своем драконьем корабле дальше заката Солнца, видел его оборотную сторону и нашел там земли, хотя обширные, но на чудеса пустые и населенные некими пернатыми и бронзовокожими людьми, кои живут в утлых палатках и поклоняются оленям. Ходил ярл Амлет за земли гиперборейские на север, но увидел там земли совсем ледяные, бескрайние и еще более порожние на грёзы об Асгарде. На обратном пути ярл сделал большой привал в лесной скифской Гардарике[1].
Там он, своего отдыха и спокойствия ради, умиротворил повздоривших между собою коренных лесных скифов и норманнов, по торговым делам селившихся вблизи скифских городов. Причем - с куда большим ущербом для норманнов, коих даны не любят. За такую помощь гостеприимные и хлебосольные лесные скифы стали так ублажать ярла Амлета, что люди его не на шутку разъелись и сам он едва корни не пустил в те леса.
Однако беда не за горами ходит. Женщины у лесных скифов, как говорят, очень красивы (в чем я убедился много позже!). И вот, на свою беду, ярл Амлет, сам далеко не уродец, тайно сошелся с супругой одного из самых родовитых скифов. Чем такие поэмы кончаются, известно. Родился младенец – точь-в-точь малёк самого ярла Амлета, не признать было нельзя. А тут вдруг мор напал на людей ярла Амлета. Скифы рассудили: всё к одному. И изгнали ярла вместе с младенцем.
На обратном пути буря разбила корабль. Сам ярл и двое его последних воинов спаслись, дошли в своей броне по дну до берега. А своего сына-младенца, названного Рёриком, ярл утратил и стал думать, что поглотила того пучина и унесла: малой еще не умел ходить ни по дну морскому, ни по сухой земле.
Мрачный и злой вернулся ярл Амлет на свою землю и обнаружил, что ее уже захватил его дядька, по подошедшим вовремя слухам, отравивший отца ярла Амлета и, уже безо всяких слухов, а въяве женившийся на скороспелой вдове и матери ярла Амлета.