Железные паруса
Шрифт:
Потом стена кончилась, и они очутились почти под куполом, и надо было пройти всего десяток шагов по навесной лестнице.
— Дай-ка мне эту штуку, — сказал человек и протянул руку к Громобою.
И тут Он словно очнулся, словно Громобой был его второй жизнью, и ему стало жаль ружья.
— Дай! Дай! — потребовал человек.
— Карлос! — Дануте стояла перед ними. — Отпусти его ради меня.
— Не мешай! — буркнул человек, не глядя. — Я и так много с ним возился.
— Ты ошибся, — сказала она, — на этот раз мы все ошиблись…
— Уходи отсюда! Мне надоело ждать!
— Стой! —
— Ну?..
Человек уже держал Громобой в своих руках.
— Он носитель бессмертия!
— Еще чего? — человек удивился и перестал рассматривать Громобой.
— Да, — сказала она, — бессмертия, и опасен прежде всего для тебя.
Казалось, человек задумался.
— А вот это мы сейчас проверим, — сказал он через мгновение.
— Ты погибнешь, — предупредила она. — Это опасно.
— Не мели ерунды, — возразил человек.
— Он все прекрасно понимает, — сказала она. Он гораздо гибче, чем нам кажется, и у него должен быть шанс.
— У него ничего не должно быть! — отрезал человек. — Этот вариант обыгран до конца!
— Он достаточно мудр, чтобы возродиться, — настаивала она.
— Это не меняет сути, — сказал человек. — Дело закончено. Я чертовски рад.
— Все меняет! — отчаялась она. — Мы тоже должны меняться.
— Решено! — закричал он. — Значит, так и будет.
— Ты не можешь все решать один! — твердо сказала она. — Твои доводы слабы. Вокруг нас что-то изменилось, я не знаю что. Сначала надо разобраться в себе. А Он продержался, сколько мог.
— Каково мне, слабейшему, быть и смотреть на вас, а? Что же, ни правого, ни левого? Или я ошибаюсь? Может, мне уйти, может, все самотеком… Или у тебя очередное просветление?
— Карлос, миленький, передумай, — умоляла она, — пока не поздно…
— Я вижу, он тебя кое-чему научил.
— Разве это теперь важно? — спросила она.
— Важно, — сказал человек. — Он сам пришел. А там, — он показал пальцем за спину на окна, — уже все готово и обратного хода нет, время пошло.
— Это я виновата! — снова крикнула она. — Ему не нужно наше освобождение.
— Я не верю тебе, ты все выдумала.
— А как же Громобой? — спросила она. — Тоже выдумала? Или Монстры, или…
— Прочь! — закричал человек.
— Я открою экран, — предупредила Дануте и показала на что-то рукой.
— Уйди! — человек вскинул Громобой. — Или ты уйдешь, или…
— Беги! — крикнула Дануте. — Беги и не оглядывайся.
И тогда Он прыгнул и вцепился в человека. И они, шатаясь, боролись на узкой лестнице. И был такой момент, когда Он едва не столкнул человека вниз на мраморные столики. Но человек, оборотившись к нему оскаленным лицом, вдруг произнес голосом того несчастного, который утром пытался сжечь патрульного:
— Не затем я так долго за тобой охотился, чтобы просто так отпустить, — и наотмашь ударил прикладом в лицо, а потом стал поворачивать Громобой, чтобы выстрелить.
И тогда вдруг раздался звук осыпающегося песка — полный скрытой опасности, и еще чего-то, чему не было понятия.
Он даже не заметил, как, — но купола уже не было, не было и Дануте под ним, а в разверзшуюся дыру падал голубой туман.
Он втекал, как живой, как завораживающий финал, не относящийся непосредственно к самому действию, а лишь приоткрывающий следующее мгновение — быстротечное, как удар молнии, и потому непонятное и невоспринимаемое; как дополнение, но самое важное, незыблемое; как надлогическая скорлупа, скрывающая под собой пульсирующую суть, ложное время, лично твое видение, — нужное, необходимое, словно давно забытое и всплывшее во сне; как подарок судьбы, как смысл нового учения, переложенного в зрительный образ, как паровозный гудок под куполом вокзала, и ты должен собираться, бежать, толкаться в толпе с чемоданами, чтобы успеть, влезть, всунуться, занять соответствующее тебе место, видеть сны под беспрестанное покачивание и постукивание колес, чтобы проснуться однажды и увидеть — все, приехал, стоп, конец, и облегченно вздохнуть, перекреститься. Но так ничего и не понять, ибо, чтобы понять, надо быть Сверхчеловеком, Богом, Создателем.
Человек в страхе вскинул руки и закричал.
Непонятная сила растащила их. И Он оказался прижатым к полу. А на человека уже упала голубоватая тень; и когда Он глянул вверх, его голова уже отделилась и продолжала кричать где-то в голубоватой пелене, а вслед за ней пропали часть груди, дергающиеся руки и живот. И только ноги с блестящими кольцами на пальцах оставались еще видимыми, но сантиметр за сантиметром исчезали. И когда окончательно растворились, Он дернул за торчащий из тумана ремень. Дернул сильно, всем телом. Плюнул кровью из разбитого рта и дернул. И вырвал Громобой целым и невредимым.
И тогда Нечто светлое, сокровенное наклонилось над ним и глянуло огромными неподвижными глазами. И Он одновременно испытал такой ужас и такое единение с Ним, в сравнение с которым не шло ни что — ни само его существование, ни мертвый город, ни ежедневный вопль Сирен, и — "Бух-х-х!.. бух-х-х!.." — за окнами разрушился еще один балкон, и наступило еще одно утро.
Глава шестая
Ребро Адама
1
Первые ракеты Он принял за метеориты.
Они летели перпендикулярно эллиптической плоскости, с севера на юг, оставляя на блеклом северном небе широкие, огненные прочерки.
На следующий день они тоже падали.
И только на третий Он догадался взять бинокль и опешил — тонкие серебристые цилиндры сгорали в атмосфере как спички. Он тут же принялся собираться. Но вначале долго рылся в кладовке и нашел: любовно завернутый в мешковину Громобой.
Теперь, в сущности, когда Громобой был не нужен, когда все прошлые страхи казались смешными и ничтожными, Он даже сомневался, действительно ли Он со своим Громобоем был причиной очищения планеты. По крайней мере, одно время Он думал так, но потом пришел к совершенно противоположным выводам: не могут все чаяния и надежды быть возложены на одного человека. Не могут, ибо для этого необходимо сделать его роботом, бессмертным роботом, рабом, лишенного свободы выбора. Но с другой стороны Он знал: цель очищает помыслы, придает силы, указует, а это было все равно что снова бегать наперевес с Громобоем. Хотел ли Он этого?