Железный крест
Шрифт:
Эльси положила голову ему на плечо. В эту секунду ей было несказанно хорошо. И мир… наконец-то мир! Это известие немного растопило лед, наросший в душе после гибели отца. Всего-то несколько месяцев не дожил он до этого момента… Если бы Элуф со своей баржой продержался еще всего несколько месяцев! Она старалась отогнать эти мысли: человек не властен над своей судьбой, все решает Божья воля. Люди — всего лишь часть божественного плана, каким бы непонятным и даже ужасным он иногда ни казался. Она верила в Бога и она верила в Ханса. С Богом и Хансом будущее казалось ей счастливым и радостным.
С матерью все было по-иному…
Эльси зажмурилась, прижавшись головой к плечу Ханса и вдыхая знакомый запах.
— Я очень хотел бы съездить домой… Война кончилась, а я ничего не знаю… как там мои… — Он погладил ее по голове. — На несколько дней, не больше. Не беспокойся, я от тебя не сбегу. — Он поцеловал ее в макушку.
— Попробуй только! — засмеялась Эльси. — Найду на краю света.
— Ты-то? Уж кто-кто, а ты найдешь. — Он тоже засмеялся, обнял ее еще крепче.
Вдруг улыбка исчезла с его лица.
— Мне надо кое-что сделать. Теперь, когда я вновь могу поехать в Норвегию…
— Это звучит серьезно. — Она подняла голову и тревожно посмотрела на него. — Ты боишься, что с твоими родственниками что-то случилось?
Он ответил не сразу.
— Я не знаю… Мы же не виделись бог знает сколько времени. Но я поеду не раньше чем через неделю… Я уже сказал, мне надо кое-что сделать. А потом уеду и вернусь — ты даже чихнуть не успеешь.
— Другой разговор, — успокоилась Эльси. — Я не смогу без тебя жить.
— А никто и не заставляет. — Он опять улыбнулся. — Никто и не заставляет.
И Ханс притянул ее к себе, отодвинув газету с огромным кричащим словом: «МИР!»
~~~
Странно. Всего на прошлой неделе ему впервые пришла в голову мысль, что отец тоже смертен — и вот тебе: на пороге стоят двое полицейских. Отец мертв.
Челля удивило, насколько потрясло его это известие. Сердце екнуло, ему вдруг представилась картина… Даже не картина, а ощущение — его маленькая рука в большой теплой отцовской, а потом эти руки медленно, как в рапиде, удаляются друг от друга. В эту секунду он осознал, что все эти годы, когда он яростно, всей душой ненавидел отца, где-то рядом, в тени ненависти, пряталось еще одно чувство. Надежда. Только надежда могла существовать рядом с ненавистью — и уцелеть. Любовь умерла давным-давно, а надежда все эти годы пряталась в каком-то уголке сердца, скрытая от всех. От него самого в том числе.
И сейчас, закрыв дверь за полицией, Челль почти физически почувствовал, как надежда эта покидает свой тайник, растет и распирает его изнутри с такой силой, что у него потемнело в глазах и закружилась голова. Оказывается, тот маленький мальчик в его душе все еще тосковал по отцу. Оказывается, он все еще надеялся, что в один прекрасный
Все выходные он пытался заставить себя примириться с фактом. Отца больше нет в живых. К тому же он покончил с собой. И хотя Челль всегда подсознательно понимал, что подобный конец вовсе не исключен и даже закономерен для такой жизни, какой жил отец, посвященной разрушению и ненависти… Да, он прекрасно все понимал, но примириться с этим было трудно.
В воскресенье он поехал к Карине и Перу. Позвонил им еще в четверг, рассказал, что случилось, но целых два дня не мог заставить себя сдвинуться с места. Он перешагнул порог — и удивился. Что-то изменилось в доме, что именно, он даже не сразу определил. И только через несколько мгновений ему пришло в голову:
— Ты трезва!
И сразу понял — это не случайно. Это не просто один из тех светлых промежутков, что бывали у нее и раньше. Спокойные глаза, в них нет той постоянной загнанности, которая всегда вызывала у него угрызения совести. И Пер тоже как-то изменился. Они поговорили о предстоящем суде, и Челля удивило, насколько разумно и спокойно сын оценивает ситуацию.
Когда Пер вышел из кухни, Челль поднял вопросительный взгляд на Карину и с возрастающим удивлением выслушал ее рассказ об отцовских посещениях. Франц зашел к внуку два раза, и ему удалось сделать то, что не удавалось ему, Челлю, за все десять лет.
Это известие еще больнее царапнуло сердце. Оказывается, надежда и в самом деле была, и она была не пустой. Только теперь уже поздно…
Челль остановился у окна. Он внезапно посмотрел на себя и свою жизнь теми же ничего не прощающими глазами, какими смотрел на отца. И это его испугало. Конечно, его предательство по отношению к семье было не таким ужасным в глазах общества, как отцовское, — он не совершал преступлений, не сидел по тюрьмам. Оставил семью… Что ж, теперь многие так делают. Но стало ли предательство от этого менее тяжким? Вряд ли… Он бросил Карину и Пера, как мешок с ненужным барахлом на обочине дороги. И Беату он тоже предает. Он предавал ее еще до того, как они поженились. Он, собственно, никогда ее не любил. Она ему даже и не нравилась. А Карину он любил и до сих пор помнит, как она сидела тогда на диване, в желтом платье и с желтой лентой в волосах. Он предает и Магду, и Луке, потому что никогда больше не испытал той всепоглощающей бурной радости, как тогда, когда впервые увидел крошечного Пера на руках у Карины. И никакими усилиями он не мог вызывать в себе ту же любовь к своим детям от Беаты. Он предал всех своих детей.
Челль налил чашку кофе и заметил, что у него дрожат руки. Кофе остыл, он поморщился, но все же заставил себя выпить чашку одним глотком.
— Вам почта.
— Спасибо. — Он кивком поблагодарил курьера, принял пачку писем, адресованных ему лично, и начал рассеянно просматривать.
Какие-то рекламы, счета… письмо. Челль вздрогнул, потому что сразу узнал почерк. Сел, заставил себя успокоиться. Письмо отправлено в редакцию, на его имя. Старческий витиеватый почерк.
Челль долго сидел и не мог заставить себя вскрыть конверт.