Железный крест
Шрифт:
— О чем вы? — К ним подошел Патрик.
— О том, что все эти убийства, возможно, совершил мой отец. — Челль произнес эти слова абсолютно спокойно, с такой же интонацией, как сказал бы: «Завтра будет дождь».
Патрика покоробило от такой искренности.
— Вам что-то известно? — спросил он. — У нас были подозрения, но в случае с Эриком у вашего отца алиби.
— Этого я не знал. На всякий случай проверьте еще раз. С его криминальным опытом можно инсценировать какое угодно алиби.
Вообще-то он прав, подумал Патрик и сделал пометку в блокноте — надо будет спросить Мартина, насколько тщательно он проверил алиби
— А-а-а… четвертая власть получила милостивое разрешение присутствовать. — Подошедший Турбьёрн кивнул Челлю.
— Я здесь не как журналист… у меня личный интерес.
Турбьёрн пожал плечами: ему какое дело? Раз полиция теперь пропускает всех с «личными интересами», пусть стоит.
— Через час закончим, — сказал он. — Педерсен уже бьет копытом.
— Я тоже с ним говорил, — кивнул Патрик.
— Значит, узнаем, что за секреты у этого парня. — Турбьёрн отвернулся и пошел к раскопанной могиле.
— Да… узнаем, что за секреты… — механически повторила Эрика, глядя ему вслед.
Патрик положил руку ей на плечи и привлек к себе.
~~~
Фьельбака, 1945 год
После гибели отца потянулись медленные и мучительные месяцы. Мать по-прежнему занималась домашними делами, выполняла все, что требовалось, но что-то в ней изменилось. Элуф словно унес с собой часть Хильмы, и иной раз Эльси почти не узнавала ее. Хильма была не с ней. Она была с Элуфом в том, ином мире. Получалось так, что Эльси потеряла не только отца, но и мать. Единственное, что спасало от тоски и одиночества, — ночи с Хансом. Каждый вечер, как только мать засыпала, Эльси пробиралась к Хансу в пристройку и попадала в его объятия. Она знала, что этого делать нельзя, что могут быть последствия, которые она даже приблизительно не в состоянии оценить, но это ее не волновало. Она об этом просто не думала. Единственный способ пережить боль — лежать на его руке и чувствовать, как он нежно гладит ее волосы. В такие моменты расколотый мир словно бы вновь собирался в единое целое. Когда они целовались и теперь уже знакомый жар поднимался по всему телу, она не могла понять, почему это грех, почему это неправильно. Это не может быть грехом. Любовь не может быть грехом в мире, который в любой момент способен подорваться на случайной мине.
Ханс и в практическом смысле оказался для них бесценным приобретением. Со смертью отца семья оказалась на грани нищеты, но Ханс теперь работал в две смены и приносил в дом каждую заработанную крону. Иногда Эльси казалось, что мать знает про их ночные встречи, но делает вид, будто ничего не замечает. Семья продолжала существовать во многом благодаря Хансу.
Эльси тихо погладила себя по животу, прислушиваясь к ровному дыханию Ханса. Прошла уже неделя, как она поняла, что неизбежное случилось. Но странно, в ней не было ни раскаяния, ни страха. Это же ребенок Ханса, и этим сказано все. В мире не было никого, кому бы она верила так безгранично и безусловно. Она ему ничего не говорила, но ясно чувствовала, что он будет рад. Все кончится хорошо.
Она зажмурилась, не снимая руку с живота. Где-то там, в глубине, теплится крошечный комочек жизни, зачатой в любви. Любви ее и Ханса. И как это может быть грехом?
Она так и заснула — с рукой на животе и улыбкой на лице.
~~~
После вчерашней эксгумации в отделе воцарилась атмосфера напряженного ожидания. Мельберг ходил по коридорам гордый — ясное дело, он же был главным героем неслыханного следственного успеха. Но никто особенно не обращал на него внимания.
Мартин тоже не мог усидеть на месте от нетерпения. Даже Йоста оживился, вместе со всеми увлеченно выдвигал версии и тут же их опровергал. Хотя никто пока не мог точно определить, как связаны между собой события шестидесятилетней давности и события сегодняшние, все были твердо убеждены, что в следствии произошло то, что они обычно называли прорывом, и решение загадки не за горами.
В дверь постучали. Мартин оторвался от размышлений.
— Не беспокою? — В дверях стояла Паула.
Он молча покачал головой и кивнул на стул.
— И что скажешь?
— Пока не знаю… Скорее бы Педерсен разродился со своим протоколом.
— Ты уверен, что это убийство? — Паула посмотрела на него испытующе.
— А зачем тогда прятать тело?
Собственно, она могла и не задавать этот вопрос. Заключение напрашивалось само собой.
— Ну хорошо. Давай тогда попробуем понять — почему это так важно сейчас? Через шестьдесят лет? Значит, так. Исходим из того, что убийства Эрика и Бритты связаны с убийством этого парня… если, конечно, подтвердится, что это убийство. Но почему эта связь не имела значения раньше? Что подтолкнуло преступников именно сейчас?
— Не знаю… — Мартин вздохнул и произнес дежурную фразу: — Вскрытие покажет.
— А если не покажет?
— Делаем шаг одной ногой, потом другой. Двумя сразу невозможно — свалишься.
— Кстати, насчет шагов, — вспомнила Паула. — Мы в этой суете совсем забыли, что должны взять материал на ДНК. Сегодня уже придут результаты, а у нас не с чем сравнивать.
— Как всегда, ты права. — Мартин быстро поднялся со стула. — Этим надо заняться немедленно.
— Кто первый? Аксель или Франц? Речь шла об этих двоих…
— Франц. — Мартин потянулся за курткой.
Греббестад с окончанием сезона опустел так же, как и Фьельбака. Многие дома были заколочены — мало кто жил здесь круглый год. Мартин поставил машину на крошечной парковке у ресторана «Телеграф» — Франц жил напротив.
— Черт, похоже, нет дома. — Мартин повернулся и пожал плечами. — Придется зайти попозже.
— Погоди-ка… — Паула придержала его за рукав. — Дверь не заперта.
— Но мы не можем…
Однако Мартин явно опоздал с протокольными ограничениями — Паула была уже в прихожей.
— Хелло! Есть здесь кто-нибудь?
Сознавая, что нарушает правила, Мартин двинулся за ней. В кухне и гостиной было пусто.
— Посмотрим в спальне.
В спальне тоже никого нет было. Аккуратно застеленная кровать, все прибрано.
— Хватит, — сказал Мартин. — Смываемся, пока никто не накатал жалобу. Мы нарушаем закон о неприкосновенности жилища.
— Подожди… — Паула толкнула последнюю дверь.
И тут они его увидели.
Франц сидел, уронил голову на письменный стол в маленьком кабинете. В затылке на фоне седого ежика чернело большое отверстие, а в руке револьвер, который он так и не успел вынуть изо рта. У Мартина мгновенно отлила кровь от головы, он покачнулся и лишь с большим трудом справился с приступом дурноты.