Железный крест

Лэкберг Камилла

— Да, конечно. Эрика работает, так что Майя на мне. — И Патрик пообещал прийти как можно скорее.

Довольно странно, подумал он, заезжая на площадку перед гаражом. Вот дом, где его бывшая жена живет с мужиком, чей равномерно приподнимающийся и опускающийся белый зад до сих пор иногда маячил у него перед глазами. Он застал их в постели, а это картина, которую быстро не забудешь.

Карин открыла еще до того, как он успел позвонить, с Людде на руках.

— Заходи.

— «Скорая помощь» прибыла, — пошутил Патрик. — Где пациент?

Он

поставил Майю на пол. Людде схватил ее за руку и потащил в свою комнату.

— Это там, внизу. — Карин начала спускаться по лестнице в подвал.

— А как дети? — Патрик беспокойно кивнул в сторону двери, за которой скрылось молодое поколение.

— За несколько минут ничего не случится. Потом, конечно, могут начать бузить.

Они спустились вниз, и Карин с озабоченной миной показала на трубу на потолке.

Патрик встал на стул и осмотрел трубу.

— Насчет «потекла» — это ты сильно преувеличила. Конденсат… течи я не вижу.

— Слава богу, — с облегчением выдохнула Карин, — а я так разволновалась… Смотрю, труба вся мокрая. Спасибо, что пришел… Могу я пригласить на чашку кофе в качестве благодарности? Или ты торопишься?

— Да нет, кофе попить успеем.

Через несколько минут он уже с удовольствием уплетал овсяное печенье за столом в кухне.

— Сама пекла, — улыбнулась Карин. — Не ожидал?

Он взял еще одно печенье и засмеялся.

— Нет. Печь ты никогда не любила. И вообще готовить, если быть честным.

— Ну, знаешь! — Карин поджала губы. — Не так уж ужасно все было. Мои фрикадельки ты уплетал за милую душу.

Патрик ухмыльнулся и покрутил рукой, что должно было означать «так себе были фрикаделечки».

— Уплетал, конечно, чтобы доставить тебе удовольствие. Ты так ими гордилась, но у меня не раз возникала мысль, не продать ли рецепт в противовоздушную оборону. Они бы заряжали твоими фрикадельками зенитки, а ты могла бы неплохо заработать.

— Какое нахальство! — Карин сделала обиженную мину, но не выдержала и расхохоталась. — Ты, конечно, прав. Кулинария — не самая сильная моя сторона. Лейф постоянно об этом напоминает. Правда, он, кажется, считает, что у меня вообще нет никаких сильных сторон.

У нее вдруг дрогнул голос и на глазах появились слезы. Патрик положил ладонь на ее руку.

— Так плохо?

Она кивнула и вытерла слезы бумажной салфеткой.

— Мы решили развестись. В выходные произошел колоссальный скандал… и мы поняли, что так дальше жить нельзя. Он уехал и, думаю, на этот раз не вернется.

— Мне очень жаль, — не отнимая руки, сказал Патрик.

— И знаешь, что больнее всего? Я не могу сказать, что мне его не хватает. Все это была сплошная глупость с самого начала…

Патрик почувствовал беспокойство — куда она клонит?

— А у нас-то, у нас… У нас все было так хорошо… Ведь было же, было! Если бы я не была такой идиоткой… — Она всхлипнула и положила вторую руку на ладонь Патрика, так что теперь, чтобы отнять руку, пришлось бы вырываться. — Я знаю, что твоя жизнь идет дальше, знаю, что у тебя есть Эрика… Но у нас было что-то особенное… Неужели невозможно, чтобы я, чтобы мы, ты и я… смогли…

Патрик сглотнул и сказал, стараясь, чтобы голос звучал совершенно спокойно:

— Я люблю Эрику. Это во-первых. Ты должна запомнить — я люблю Эрику. А во-вторых, что касается нашей совместной жизни — «все было так хорошо», — это плод твоей фантазии. Когда с Лейфом стало трудно, ты предпочла задним числом приукрасить прошлое. «У нас было что-то особенное…» Ничего особенного у нас не было! Поэтому все так и кончилось. И даже если бы не… ты знаешь, о чем я говорю, все равно бы кончилось. Раньше или позже — но кончилось. Это был только вопрос времени. — Он посмотрел ей прямо в глаза. — И ты тоже это понимаешь. Наш брак продолжался не по любви, а из лени — ни тебе, ни мне не хотелось нарушать уже сложившегося равновесия, можешь называть это своего рода удобством. Так что я в какой-то степени благодарен тебе, что ты положила этому конец, пусть даже таким способом. И не надо себя обманывать. Договорились?

Карин опять заплакала — Патрику показалось, что на этот раз от унижения, от того, что ее отвергли так холодно и недвусмысленно. Ему стало ее жаль. Он пересел на стул рядом, привлек ее голову к себе на плечо и погладил.

— Успокойся… — тихо сказал он. — Все наладится…

— Как ты можешь… еще быть… таким добрым… мне так… стыдно…

— Нечего стыдиться. Ты расстроена и вряд ли способна рассуждать логично. Но ты же в глубине души знаешь, что я прав. — Он взял салфетку и вытер ей слезы. — Допьем кофе, или ты хочешь, чтобы я ушел?

Она помолчала, потом посмотрела ему прямо в глаза.

— Если ты можешь забыть попытку тебя соблазнить, мне бы очень хотелось, чтобы ты остался.

— Ну вот и хорошо. — Патрик пересел на свой стул. — У меня память как у аквариумной рыбки, и все, что я запомнил из нашей беседы, — овсяное печенье. Все остальное забыл. И даже забыл, что ты сама пекла его — на той неделе я покупал точно такое же в «Консуме».

— А что сейчас пишет Эрика? — Карин, не возражая, круто сменила тему.

— Работает над новой книгой. — Патрику тоже был тяжек этот разговор. — Но сейчас работа застряла — пытается разузнать побольше о своей погибшей матери.

— А с чего это она вдруг этим заинтересовалась?

Патрик рассказал о находке в сундучке. Упомянул также, что Эрика обнаружила связь между событиями шестидесятилетней давности и двумя убийствами, о которых до сих пор говорил весь поселок.

— И что Эрику больше всего огорчает — ее мать вела дневник, но записи резко обрываются в сорок четвертом году. Либо Эльси в один прекрасный день решила больше не писать, либо пачка синих тетрадок лежит где-то еще.

Карин насторожилась.

— Как ты сказал? Синих тетрадок?