Железный поход. Том пятый. Дарго
Шрифт:
– В добрый час, князь! В помощь вам будет сводный эскадрон Главной квартиры! Дай вам Боже! Мы слуги Святой Троицы!
Вождь дружины поднял на дыбы рьяного, лягливого жеребца и во всю меть понесся к своим знаменам – знакам чести и славы кавказских христиан. Сквозь трескотню ружей, металлический визг картечи и шипенье конгривовых ракет до генерала Белявского донеслись торжественные звуки воинственной и суровой песни «Гергетула».
Стаккато трубача, вонзившееся серебряной стрелой в затянутое пороховыми дымами небо, послужило сигналом к атаке.
…Дондуков-Корсаков, задерживая дыхание в напряженном ожидании команды, счастливо вырвал из ножен саблю. Сталь ярко вспыхнула на солнце.
– Эскадро-о-он! – Клинок накренился вкось, замерев на миг над стоявшими торчком чуткими, точно вырезанными из белого фетра ушами коня. – За мно-о-о-ой!!
Земля содрогнулась и загудела под сотнями лошадей, хлынувших гривастым потоком в кровавую сечу.
Корсак горел лихорадкой схватки. Его белый конь с желтыми подпалинами на морде рвался чертом во весь опор, ляская зубами о трензеля50, с каждой откинутой саженью приближаясь к летевшему навстречу врагу. Черный клин кавалерии горцев огласил ристалище пронзительным криком, над папахами хищно сверкнули голубым ливнем шашки.
Сквозь режущий свист в ушах Александр краем уха услышал частые хлопки выстрелов. Первая пуля злобной осой тягуче просвистела над его головой. Следом ее нагнал целый рой свинцовых подруг. Рядом чмокнуло. Дико зареготала лошадь. На миг обернувшись, князь выжег в памяти клеймо увиденного: английская кобыла флигель-адъютанта Лескова, вскинув окровавленную морду, со всего маху опрокинулась через голову, вырвав из стремян седока. Оглушенный Лесков даже не успел закрыть лицо руками. Его тут же растоптали копыта несущихся следом коней.
– Уо-о-о-ех-ех-ех!
– Аллах акбар!!
– Ур-ра-а-а-а!!
…Дондуков-Корсаков в слепящем сполохе разорвавшегося ядра выхватил из несущейся на него лавы перекошенное ненавистью лицо мюрида в чалме: оскаленный рот, налитые звериной лютостью глаза.
Сталь с оглушительным звоном вгрызлась в другую сталь, бешено застучала в смертельной сшибке, заскрежетала, высекая снопы искр. Раскаленный воздух огласился криками, воплями и ужасом вставшей на дыбы смерти. Все скрылось в заклубившихся столбах пыли – будто свет солнца померк и на землю сошла тьма. Отточенный булат разил плоть, вонзаясь в живое. Обезумевшие кони несли на своих взмыленных спинах порубанных седоков, волочили зависшие в стременах трупы.
Черкески, мундиры, папахи и каски, пики и сабли – все смешалось, слиплось в грязно-бордовый, рычащий проклятьями ком; раненых и убитых придавливали все новые тела – земля на глазах превращалась в копошащуюся, пульсирующую груду окровавленных тел. Под толчеей лошадиных копыт отовсюду тянулись руки; пальцы корежила агония, перекошенные рты рвал предсмертный хрип, и тот, кто срывался с седла в рычавшую, краснозубую киповень, уже не мог выбраться из этого ада.
…Полковник Дондуков-Корсаков не помнил, как вырвался из огня и дыма… Противник был смят неистовым напором Главной квартиры и мчался к лесу, опасаясь от сабель гвардейцев. Преследуя врага, рванувшаяся было стройной лавой кавалерия рассыпалась, дробясь и ломаясь. Передовые, в том числе Александр, спускаясь все далее в балку, оторвались от своих. Внезапно сквозь стекло слёз, надутых ветром, они увидели перед собою узкий лесистый хребет, где большак сужался до двух-трех сажен, едва позволяя пройти одному орудию. С обеих сторон дорогу затирали отвесные кручи; далее шел довольно крутой подъем, окаймленный непроходимым лесом и перерезанный расположенными амфитеатром огромными неприятельскими завалами. Все они были сложены из вековых деревьев, переплетенных сучьями, и укреплены насыпной землей и валунами.
Первый дюжий завал находился на спуске, за ним зияла просторная котловина, отделявшая эту защиту от последующих укреплений, таким же образом расположенных на подъеме Даргинской тропы.
Все завалы были забиты неприятелем; папахи горцев плотными рядами виднелись из-за увядшей листвы, и стволы винтовок мрачно мерцали между сучьями в ожидании своего часа.
Александр, сгорая от нетерпения, насилу дождался с товарищами, когда подтянутся основные силы. Однако разгоряченные сабельной рубкой гвардейцы имели непростительную глупость, не сходя с лошадей, с обнаженными клинками поскакать на завал впереди пехоты, как будто можно было перескочить эту преграду, – впрочем, некоторые горячие головы и перескочили.
По кавалерии, кроме убийственного, почти в упор, огня из атакуемого завала, ударили залпы мюридов из прочих стрелковых гнезд, господствующих над этой позицией.
Александр видел, как под перекрестным огнем рухнул с коня кирасир-знаменосец, и двуглавый имперский орел на поникшем полотнище сорвался с неба на землю. Его трижды подхватывали руки гвардейцев, и трижды он вновь падал, покуда древко изрешеченного знамени не подняли подоспевшие егеря.
– Ур-ра-а-а-а! – Литовцы вовремя поддержали захлебнувшуюся в крови атаку кавалерии.
…Александр, плечом к плечу с Мельниковым, был уже у завала, когда сердце князя схватилось болью. Юнкер вдруг выгнул дугой спину, как от укуса, а затем уткнулся лицом в гриву коня, напоровшегося брюхом на острые сучья. Растерянно глядя на Дондукова-Корсакова, Мельников слабо крикнул ему, давясь хлынувшей изо рта и ноздрей кровью:
– Кончено, Корсак, кончено, брат Александр… В живот… зараза!.. Как знал…
– Пашка!.. Павлу-уша-а!! – Александр, не обращая внимания на визг пуль, спрыгнул с седла и, бросив коня, кинулся на помощь Мельникову, серебряная шпора которого, как плотва в бредне, запуталась в стремени. Но не успел он перескочить через трупы вповалку лежащих бойцов, как страшный удар в левую ногу подрубил князя. Падая на распростертые тела, он видел перед собою зарубленного сотника в заплывшей черным студнем черкеске. Горская шашка по кровостоки надрубила кость затылка и шею казака, где брал начало позвоночный столб.
…Вырванное болевым шоком сознание вернулось к князю, как только он коснулся земли. Открыв глаза, Александр узрел раздутые дымчатые ноздри своего жеребца, а рядом молодого князя Ираклия, находившегося в авангарде с грузинской дружиной. Рискуя каждую секунду быть убитыми, они все же сумели стащить с седла смертельно раненого Мельникова, и подоспевшие грузины вынесли его из огня.
Сам Александр остался в завале, уже занятом егерями, и, пытаясь прикрыть себя хоть как-то от пуль, заполз под сваленную чинару. Скрипя зубами от боли, полковник вжался спиной в разлапистый комель и стал осматривать одеревеневшую ногу. Оказалось, что пуля, пробив голенище сапога и мякоть икры, слегка царапнула кость и порвала сухожилия, но наружу так и не вышла. Впрочем, обо всем этом Корсак узнал уже позже, а тогда… Полный горячей крови сапог он вспорол черкесским кинжалом, с его же помощью вырезал злосчастную пулю, кою нащупал под кожей. Окровавленную свинцовую горошину князь сунул в платок, решив подарить ее старику-отцу при первой же их встрече51.
– Дьявол! – Он отнял пальцы от раны; их заливала липкая кровь. Под руками, как водится в таких переделках, не оказалось ни бинтов, ни корпий52 – хоть сдохни! Полковник собрался драть на полосы бешмет, когда пробегавший мимо князь Федор Паскевич бросил ему свой батистовый шейный платок. Им и удалось туго перевязать ногу.
Глава 10
Между тем авангард генерала Белявского, как медведь, напоровшийся на рогатину, ввиду сильнейшего огня противника остановил наступление, перейдя к обороне. Но это был напрасный труд! Позиция русских войск была у горцев как на ладони и простреливалась подчистую. С лесистых склонов безостановочно грохотали тысячи ружей, свинцовым дождем исклевывая застрявшую в теснинах пехоту и кавалерию. Пули нещадно пронзали перебегавших от камня к камню людей, отрывали им руки, дырявили головы, ноги и груди. Мюриды, казалось, стреляли и с неба, и с земли: и снизу из оврагов, и с фронта из завалов, и сверху с гранитных зубцов и уступов скал. Это был ад кромешный! Кровавая бойня, безжалостное, методичное избиение попавшего в западню русского авангарда. В захваченном завале стояла такая жуть и смятение, что все бы закончилось паническим бегством, если бы люди знали, в каком направлении им бежать. Повсюду их поджидали ряды огнедышащих барьеров и раскаленных пожаром камней, нескончаемые ряды завалов и «волчьих ям» с забитыми в дно заостренными кольями… и решительно невозможно было определиться в этом кишащем месиве с направлением.