Железный посыл
Шрифт:
— Перед вами, господа, внук Петра Великого.
Силу своих слов он, видно, рассчитал. Единодушный и напряженный возглас всей публики был ему ответом.
Затем установилась напряженная тишина, и аукционер, работая на контрасте, еще спокойнее произнес:
— Пятьдесят… Пятьдесят тысяч, господа.
Трудно теперь установить, почему когда-то одному американскому заводчику взбрела в голову фантазия назвать родившегося у него в хозяйстве жеребенка Петром Великим. Однако именно этой лошади, когда она выросла, суждено оказалось сыграть роль, достойную своего исторического тезки. Правда, распознали
За Потомка давали уже семьдесят пять тысяч, когда среди публики у входа в торговый зал появился невысокий плотный мужчина, а с ним еще один, державшийся при нем неотступно, все время возле плеча, в седелке у него он ехал «вторым колесом», заместо поддужного.
Окинув по-хозяйски взглядом весь зал, вошедший даже не посмотрел на Потомка, он только сделал своему спутнику едва заметный знак, и тот, выступив на этот раз чуть вперед, сказал:
— Сто.
Выжеватов тихо пояснил нам:
— Это Пламмер, американец.
— Сто тысяч! Кто больше? — не дрогнув, делал свое дело аукционер.
И, надо вам сказать, поднялась рука, но, вероятно, только для того, чтобы, при бессилии в самом деле с ним бороться, все-таки раскошелить его. Американец сделал своему спутнику знак, а тот объявил:
— Сто пятьдесят.
— Сто пятьдесят тысяч — раз! — подхватил аукционер. — Сто пятьдесят тысяч… два!
Окинув взглядом весь зал, он почти одновременно с ударом молотка произнес:
— Три! Продано.
К Пламмеру кинулись корреспонденты, но спутник его оттеснил их, говоря:
— Мистер Пламмер комментировать своей покупки не будет. Не-е бу-дет!
* * *
Однако же мистер Пламмер предложил встречу нам. Выжеватов посоветовал:
— Сходите. Ведь он сам торгует лошадьми. У него есть жеребец-производитель линии Святого Симеона.
— Кто же? — спросил Драгоманов, потому что все Святые Симеоны наперечет.
— Слепой Музыкант.
Слепой Музыкант! Подумать только! Он был вторым на Дерби, но выиграл Аскот (соответствует у нас призу имени Ворошилова), потом, правда, вскоре захромал, сделавшись полулегендой. Его продали в Америку — и вот предлагали нам.
Драгоманов скрыл все свои чувства, которые я прекрасно понимал, и выразился так:
— Что ж, поговорить можно.
Пламмер с первых слов сказал:
— Отдам почти даром. Для России я сделаю все. Это моя родина.
— ???
— Слесарев я, из Куро-гиберники.
«Слесарев» — это Пламмер, это мы поняли, а вот «Куро-гиберники» — сообразили не сразу.
Угадал Выжеватов:
— Из Курской
— Райт (right — верно). Нет, по-русски я не говорю. Что вы хотите, пятое поколение! В Америку приехал прапрадед. Отец, тот еще знал по-русски несколько слов.
— Что вы за коня просите? — поинтересовался Драгоманов.
«Почти даром», как понимал это мистер Пламмер — Слесарев, было вроде удара молотом по голове.
— Но поймите, — говорил он, — тогда уж нужно просто подарить вам жеребца, чего я все-таки позволить себе не могу, или уж держаться достойной его имени цены. Дешевле никак не могу.
— Нам уже предлагали дешевле, — сказал Драгоманов.
— Кто же? Кто мог вам предложить дешевле производителя линии Святого Симеона?
А дело было так. Возвращались мы вечером с уборки, и к нам возле самого выжеватовского дома подошел человек и сказал, что у него есть продажный Святой Симеон. Я уже говорил вам, что каждый представитель этой линии известен всему скаковому миру. Обмана тут быть не может. Это был Сэр Патрик, не без фляйерства, но все же чистейший Святой Симеон, и по удивительно сходной цене. Только мы хотели с этим человеком условиться, как на машине подкатил Выжеватов и, увидев незнакомца, бросился к нам бегом. А человек этот пропал.
— Ребята, ребята, — не находил себе места Выжеватов, — вы это что? Вы это с кем? Хотя бы меня и детей моих пожалейте, я вас прошу. Я сорок лет с Россией торгую, и вы мне фирму не подводите, никаких переговоров ни с какими случайными людьми.
На аукционе, между прочим, человек этот появился, но Выжеватов от нас не отходил ни на шаг, и он держался в тени.
— Какой же это из Святых Симеонов? — спросил еще раз Пламмер.
Драгоманов взглядом дал ему понять, что бизнесмены таких вопросов не задают.
— Ладно, — сказал Пламмер, — подумайте.
А спутник его сказал, что мистер Пламмер очень просит нас с ним пообедать.
— Нет, — сказал Драгоманов, — это мы его приглашаем. У нас есть картошка, селедка и черный хлеб. (У нас имелся такой специальный гостевой набор, пользовавшийся большим успехом у высшего дипломатического круга.)
Пламмер не только сразу согласился, но еще сказал, что хотел бы купить весь имевшийся у нас черный хлеб.
— Не продажный, но мы подарим.
За повара был доктор. Это дело он знал не хуже своего коновальства. У него даже такое фирменное блюдо было — «коновальское»: готовил он его после холощения жеребцов из того, чего сам же несчастных коней лишал. Такое блюдо среди конников считается даже обязательным — вроде ритуала: скорее у них все заживет! Но доктор на это был мастер, что холостить, что потом жарить: пальчики оближешь! А уж картошку с селедкой да с луком он как-нибудь да по охоте мог изготовить.
И вскоре мы уже окружили дымящийся котелок.
Пламмер причмокивал. Пламмер качал головой. Пламмер рассуждал:
— Мы, американцы, ищем духовных путей возвращения на родину. Делали мы Америку, делали, многое сделали: автомобили, автоматы, холодильники, стиральные машины, телевизоры, противозачаточные средства… Нет, чего-то не хватает! Делаем, делаем, а что-то все равно не получается. Тут мы вспомнили: родина! Отчий дом! Мы вспомнили: кто из нас швед, кто немец, кто англичанин, я — русский.