Железный Совет (другой перевод)
Шрифт:
– Нет, нет, нет! – кричит капитан. – Я не…
Но переделанные не ждут. Они кричат. Кто-то оттаскивает Анн-Гари назад. Иуда видит ее лицо, ее улыбку, и он чувствует, что улыбается сам.
Начинается маленькая война.
– Что ты делаешь?! – визжит Толстоног на Анн-Гари, но его вопрос уже не имеет смысла.
Жандармы, вольнонаемные, проститутки и переделанные вступают в общую потасовку, но понемногу дело проясняется: с одной стороны – переделанные и их друзья, с другой – жандармы и все, кто не приемлет неистового восторга освобожденных. Иуде страшно,
Переделанные атакуют башню, вооружившись мушкетами, самодельными бомбардами и собственными конечностями-молотами. Они обстреливают башню камнями и кусками рельсов, которые со звоном отскакивают от брони. Рядом с Иудой – человек с наростом из клешней краба на подбородке; внезапно он падает, сраженный пулей жандарма. Иуда отправляет своего голема в обход башни, и земляная плоть того крошится от пуль.
Он не слышит выстрела тяжелого орудия у себя над головой. Просто перевернутая двуколка, между колесами которой залегли люди, вдруг становится огненным столбом, из которого во все стороны летят острые, как ножи, осколки дерева и брызжет кровь, а в следующий миг на ее месте уже дымится обугленная воронка. Иуда мигает. Он видит обломки. Он видит, что потемневшее существо, ползущее к нему и оставляющее влажный улиточий след, – это женщина, чья обожженная кожа покрылась копотью, словно по сырому мясу пошла черная паутина трещин. Иуда удивляется, почему женщина молчит, хотя у нее горят волосы, – но тут же понимает, что это он ничего не слышит. В ушах звенит. Орудийный ствол, как вальяжный курильщик, выпускает кольцо дыма.
Башня поворачивается. Мятежники – переделанные, проститутки и примкнувшие к ним вольнонаемные – бегут прочь.
Иуда встает. Медленно. Делает шаг, его голем тоже. Орудие поворачивается рывками – видимо, механизмы плохо смазаны. Голем прижимается своим грязным телом к товарному вагону. Карикатурно подражая движениям Иуды, он подтягивается на руках и влезает на крышу, оставляя на стене жирный отпечаток.
Орудие на башне стреляет снова. Снаряд пронзает облако жирного дыма, и в нескольких ярдах от башни часть полотна встает дыбом, люди летят с него в разные стороны. Ставя ноги на выступы и в пазы, голем карабкается на башню. Даже стволы ружей, из которых целятся в него жандармы, он использует как ступени и поручни. С безразличием к себе, невозможным для существа мыслящего и чувствующего, он лезет наверх, теряя по дороге куски плоти, уменьшаясь в размерах, и достигает цели, несмотря на палки и заостренные колья, которые пронзают его гравийно-грязевое тело и отнимают силы, несмотря даже на потерю обеих ног, которые падают на броню двумя бесформенными кучками, точно испражнения. Орудие разворачивается, и по команде Иуды голем засовывает в его ствол руку.
Ствол доходит ему как раз до плеча. Орудие заткнуто заговоренной грязью, из которой состоял голем. Раздается выстрел, и пушка странно дергается, точно поперхнувшись снарядом. Ствол разносит на куски, голем превращается в дождь из грязи. Дым и пламя вырываются наружу, башня содрогается, ее верхушка вспыхивает мрачным светом и раскрывается, не выдержав брутального напора, точно с силой разжатый кулак.
Клубы едкого дыма рвутся вверх, и вместе с градом осколков из башни выпадает убитый. Остов пушки бесцельно вертится. Иуда весь заляпан останками голема. Мятежники радостно кричат. Он их не слышит, но видит.
Повстанцы захватывают поезд. Жандармы выбрасывают ружья и выходят наружу, окровавленные, с обожженными, слезящимися глазами.
– Нет, нет, нет! –
Толстоног, Анн-Гари и еще несколько человек, которых Иуда уже узнает в лицо, пытаются остановить избиение, когда оно становится слишком похожим на убийство, отбирают ножи. Люди кричат, но уступают. Жандармов сажают на цепь там, где раньше сидели переделанные.
– Что теперь?
Эти слова Иуда слышит повсюду, куда бы ни пошел.
Теперь поезд принадлежит переделанным. Они мастерят флаги для своей внезапно обретенной родины и размахивают ими с вершины взорванной башни. Никто не ложится спать. Надзиратели скрываются в пустыне, а с ними уходят многие вольнонаемные и некоторые проститутки.
– Ради всех богов, пошлите сообщение в город, – говорит Толстоног. – Нам надо наладить связь, – добавляет он, и Узман кивает.
Вокруг них толпятся другие вожди нежданного бунта: они спорят до хрипоты, хоть им и не хватает слов, принимают решения.
Анн-Гари обращается ко всем:
– Нельзя поворачивать, назад мы не пойдем, только вперед.
И она показывает на пустыню.
Восставшие выбирают посланцев. Гонцов. Среди них – переделанный с железными ногами на паровом ходу; растопырившись во все стороны, они со страшной скоростью вносят его на вершину любой горы, в то время как торс болтается над ними, точно безвольный пассажир. Другой – мускулистый мужчина, превращенный в странное шестиногое существо: ниже пояса от его тела отходит шея огромной двуногой ящерицы из тех, которых полуприручили для езды обитатели бесплодной пустыни. Он кажется очень высоким, так как стоит на своих ногах рептилии, вывернутых коленями назад, за ними начинается упругий хвост; когтистые передние лапы у него прямо под человеческим туловищем. Много месяцев он служил разведчиком, возил на себе жандарма с ружьем за спиной.
– Ступайте, – говорит им Узман. – Держитесь поближе к дороге. И подальше от людей. Идите в города. Идите в лагеря рабочих, в Развилку. И, ради Джаббера и дьявола, в Нью-Кробюзон. Расскажите им. Расскажите новым гильдиям. Скажите, что нам нужна помощь. Сделайте так, чтоб они пришли. Если они нас поддержат, если остановят ради нас работу, то мы этот бой выиграем. Переделанных, свободных – всех ведите.
Они кивают и говорят: «Узман», как будто в самом его имени содержится утверждение.
Посланцы уезжают на лошадях, поднимая клубы пыли. Человек-насекомое на паровом ходу мгновенно срывается с места. Узловатый человек-рептилия набирает скорость, скача по ошметкам вересковых зарослей вдоль железнодорожного полотна. Птицы и другие летучие твари наблюдают за ними с высоты. Те, у кого нет крыльев, в ужасе шарахаются в стороны, словно завидевший опасность косяк морских рыб.
Проститутки стали пускать к себе мужчин, но на жестких условиях, без оружия и в присутствии женской охраны. После того как Анн-Гари поцеловала Узмана, некоторые не отказывают даже переделанным.
– В Нью-Кробюзоне такое на каждом шагу, – говорит Анн-Гари. – Нормальные сплошь и рядом трахаются с переделанными. А что, если кто-то попадает на пенитенциарную фабрику, жена от него сразу уходит?
– Ну, в общем, да. Считается, что иначе неприлично.
– Но в городе так делают на каждом шагу, а кроме того, ложатся друг с другом люди, хепри, водяные.
– Верно, – отвечает Иуда. – Но это полагается скрывать. А эти женщины… твои женщины… они же не прячутся.
Анн-Гари смотрит на луну, ждет, пока та пройдет у нее над головой, и наблюдает, как ее последний отсвет тает за скелетом моста.