Железный волк
Шрифт:
– Разумеется, я не больна! Ты когда-нибудь слышала о больной чтице крови?
Лагалуна швырнула платье на кровать и осталась стоять раздетой в одном белом корсете, затянутом угрожающе сильно. Она огляделась по сторонам и заметила юбку на спинке стула.
– Но как иначе я могла заманить тебя сюда?
Юва пожала плечами.
– Попросить прийти, как все нормальные люди?
Лагалуна завязала юбку на поясе. Она затянулась сигарой и выпустила облако белого дыма из уголка рта, глядя на Юву.
– Где твои вещи?
Чувство страха разрослось до удушающей уверенности. Юва не думала, что
– Мои вещи там, где я живу.
Лагалуна сделала вид, что не услышала её слов и принялась поправлять шпильки в волосах. Взгляд Ювы скользил по комнате и остановился на стеклянной колбе наверху комода. Она была наполнена рыбьей икрой. Маленькие красные жемчужины никогда не сгниют и не завоняют. Кровавые жемчужины. И Юва знала, откуда они взялись.
Вардари. Долговечные…
Во рту появился терпкий привкус. Мама часто рассказывала байку, что это вещество необходимо ей для обострения чувств. Чтобы лучше читать. Она может говорить что угодно, но даже чтицы крови не стоят выше закона. Волчья кровь для них так же запретна, как и для того чёртова новичка на охоте, а наихудшим исходом для любого может стать волчья хворь.
Самый отвратительный эффект, который, судя по всему, могло дать вещество, – это знание. Юва наблюдала его ещё ребёнком. В её памяти возникли нежелательные и беспощадные воспоминания. Она называла это кровавой уверенностью. Мама испытывала уверенность в крови.
Лагалуна взяла шпильку, которую держала в зубах, и закрепила локон.
– Ты безумно упряма, Юва. Это у тебя от отца. Или от Броддмара. Ты слишком много времени проводишь с этим беззубым мужланом, а он любит присочинить, – она окинула Юву взглядом с головы до пят. – Надеюсь, ты не раздвигала перед ним ноги?
Не заглатывай наживку!
Юва сжала челюсти.
– Зачем я здесь, Лагалуна?
Мама нацепила маску смертельной обиды.
– Юва, а не слишком ли ты стара для того, чтобы дуться? Я понимаю, легче всего обвинить меня во всём, что пошло не так в твоей жизни, но пора уже повзрослеть. Иногда происходят вещи, которые не имеют отношения к тебе! Думаешь, я пригласила бы тебя, если бы речь не шла о важном? Нам придётся поговорить о будущем, хочешь ты того или нет.
Пригласила? Дуться? Обвинить?
Юва уже устала, а они всего лишь обменялись парой слов.
– О чём нам говорить? Дай мне бумаги, я подпишу! Пусть Сольде забирает всё что хочет – и особняк, и работу. Она спит и видит, как бы побыстрее от меня избавиться.
Лагалуна взяла связку чёрных жемчужин с ночного столика и вдела её в ухо. Жемчужины висели на длинных нитях и позвякивали, ударяясь о шею.
– Сольде слишком… – мама открыла шкаф с зеркалом внутри и начала разглядывать себя, подбирая слова, – безответственная.
– Безответственная? Это Сольде слишком безответственная? – в более весёлых обстоятельствах Юва рассмеялась бы.
– Ты понимаешь, что я имею в виду! Она… садистка.
– Садистка?
– Не притворяйся, Юва, тебе не идёт. Ты знаешь, о чём я. Она злорадна и незрела. Святая Муун, девчонке было всего восемь лет, когда она насмерть затоптала ту твою кошку! Ты всегда была смышлёной девочкой, так что не говори, что ты этого не видишь.
Юва чувствовала, будто её проглотили, она вновь стала частью драмы, каким-то мистическим образом построенной так, чтобы затронуть её. И она опять потеряла связь с действительностью. Это происходит на самом деле или она просто придумывает?
– Какую кошку?
Лагалуна ещё раз затянулась сигарой и засунула грудь в корсет.
– Ту кошку! Полосатую блохастую кошку, что ты притащила домой. Ты что, забыла?
– Карапуза?! Ты сказала, её убило снегом, упавшим с крыши!
Лагалуна отмахнулась от неё.
– Я никогда такого не говорила! Но это не имеет значения. Иве приготовила твою комнату, ты останешься по меньшей мере на несколько дней. Нам предстоит многое спланировать.
Юва прислонилась к дверному косяку. Это что, безвкусная шутка? Проверка? Какая-то месть? Как она могла провести всё детство в этом доме? О том, чтобы остаться, и речи не может быть, одна мысль об этом невыносима! После почти трёх лет самостоятельной жизни Юве стало до боли понятно, что её мать ведёт себя ненормально. Это же Лагалуна. Это чтица крови. Для неё не имеет никакого значения, что случилось в реальности, а что нет.
– Ты побледнела, Юва. У тебя ведь есть клыкарышник, да? Помни, что говорил доктор Эмельстейн, тебе надо следить за своими нервами.
У Ювы не осталось сил, чтобы ответить. Она стиснула в кармане пару ягод клыкарышника. Юва боролась с ощущением, что мир вокруг неё кружится.
Изгой
Рюген замешкался около улицы, которую он посчитал Щелочным проулком, но в городском лабиринте было нетрудно запутаться, а теперь, ко всему прочему, пошёл снег. Мокрые снежинки налипали на капюшон, и он старался идти под переходами и надстройками, чтобы не промокнуть до нитки.
Он прикрыл глаза от снега и заглянул в переулок под узким домом, который втиснулся между домами на противоположных сторонах дороги. Унылая хибара, но да, это то самое место.
Окно на втором этаже было не больше слухового отверстия, но за ним мерцал огонь, так что если она не переехала, то точно дома. И настолько же точно ему не избежать выяснения отношений, но выбора нет.
К тому же они даже не ссорились, так ведь? Всё как-то рассыпалось само собой, как обычно и бывает. Она написала письмо, он на него не ответил, но она этого не знает – письмо ведь могло и не дойти до адресата. Письма в Наклаве постоянно пропадают, особенно адресованные таким, как он, тем, кто кочует с места на место. Она не может злиться из-за этого. Да и в любом случае нельзя же надеяться, что кто-то ответит на письмо на четырёх страницах обо всяких глупостях?
Челюсть пронзил новый удар боли. Рука Рюгена рефлекторно дёрнулась к лицу, но он ничего не мог сделать. Казалось, через губу в нос втыкают иголку. Надо найти безопасное место. Найти дом, где кто-нибудь будет ухаживать за ним, когда всё покатится в Друкну.
Рюген вошёл в галерею под домом и отыскал дверь. Он снял капюшон, провёл рукой по волосам и постучал. Дверь распахнула полная женщина в ночном колпаке. Она прятала что-то за спиной, возможно, нож. Это не самый шикарный район города, и, боги знают, Рюген достоин лучшего.