Железо
Шрифт:
Что же, такова жизнь, как говорит Легранж.
Когда я был мальчишкой, я мечтал об одной. Но не сложилось.
Мы иногда видимся, радуемся друг другу при встрече, наговориться не можем. Нас многое связывает, нам есть что вспомнить. Только как мужчина я не интересовал ее никогда. Что уж тут поделаешь.
Была еще… звездочка ясная. Мое счастье, что влюбиться всерьез я не успел. Маялся бы сильно. А так — вздохнул, пожал плечами и улетел разбирать очередную свалку.
Она была студенткой университета в Либерштадте на Сильене, система Вальхейм. Меня случайно занесло в те края — пацанка моя попала в метеоритный поток, нужен был ремонт, и я сел, где уж вышло — прямо скажем, куда дотянул. В мастерских сказали — не меньше месяца, провозились почти два. Делать мне было абсолютно нечего, и я болтался по Сильене, осматривая достопримечательности. Либерштадтский университет стоял в моем туристском списке четвертым.
Я приехал на такси, вылез под жаркое солнце Сильены и побрел по зеленым улицам университетского городка. Вокруг деловито сновала молодежь. Я был старше их всего-то лет на восемь, но чувствовал себя безнадежно старым. Да к тому же я тогда хромал. Повредил колено, когда пацанку от души тряхануло тем самым метеоритным потоком. Этакий раненый боец среди беспечного детского сада — вот как я ощущал себя на бульваре кампуса.
А она бежала с тетрадками подмышкой, очень спешила, споткнулась и упала, рассыпав свои тетрадки. Конечно, я кинулся ее поднимать, и собирать разлетевшиеся листы, исписанные красивым круглым почерком. Надо же, до сих пор помню эти ровные строки. Если напрягусь, могу даже вспомнить, о чем была та курсовая по старинной литературе. Что-то про образ героя в позднюю докосмическую эру.
Мы естественно и непринужденно разговорились — тем более что она после падения тоже захромала, это было забавно. Двое хромых ковыляют к ближайшей лавке. Я хромал на левую, она — на правую. Сели на лавку, смеясь над собой. Немного помассировав ушибленную коленку, она встала, чтобы бежать дальше, и конечно, я проводил ее до ступеней факультета. Набрался наглости и спросил, когда она спустится с этих ступеней обратно. Побродил еще немного поблизости, бросая взгляды на двери с удивившей меня регулярностью. Дождался.
Гуляли допоздна.
Назавтра я собирался ехать дальше — любоваться знаменитым Золотым каньоном, — но никуда не поехал.
Мы гуляли и разговаривали, целовались в тени деревьев, и никто не обращал на нас внимания. Однажды она решилась — и пришла ко мне в маленькую гостиницу, где я снял номер на одну ночь, а остался на шесть недель. Я был с ней честен во всем, кроме одного. Я не сказал ей, что я мусорщик. Что я улечу, как только отремонтируют мой корабль, она знала. И что скорее всего никогда не вернусь — тоже. Это ее не остановило.
Все шесть недель мы были счастливы.
Она пыталась учиться, а я ей мешал. Тогда она сердилась и прогоняла меня. Я уходил гулять по городу, который уже выучил, кажется, наизусть, потом возвращался — и она кидалась мне на шею, бормоча, как же она соскучилась и где меня так долго носило? Боюсь, я испортил ей семестр. Но сил моих не было прервать этот сон. Честно говоря, я хотел бы не просыпаться вечно.
Временами я звонил на верфь узнать, как движется ремонт. Он двигался медленно, и это тоже было счастье.
На сороковой день нашего счастья на звонок ответила она. С верфи сообщали, что послезавтра пацанку можно забирать. "Девушка, передайте Чубаке, что все ОК, пусть готовит последний взнос", — сказали ей. Нет, она ни о чем не догадалась. Просто она спросила меня, когда я вернулся, кто такой Чубака и почему меня так зовут. И я понял, что врать ей вечно я не смогу. Или говорить правду, или уходить.
Сказать правду я не смог.
Когда я уезжал из Либерштадта, она обняла меня, прижалась и сказала твердо: "Помни. Я ни о чем не жалею. Но я тебя не люблю. И ты меня не любишь. И вообще скоро каникулы, я уеду к родителям и выйду замуж".
Я был настолько самонадеян, что думал — это сказано нарочно, чтобы мне было легче уходить. Но позже я навел справки окольными путями — и она действительно вышла замуж.
За хорошего человека, с которым была помолвлена уже два года.
Может быть, она и была в меня влюблена. Может быть, если бы я остался, она бы и передумала насчет своего хорошего человека.
Если бы я не был тем, кто я есть.
Трусом и обманщиком.
Наконец, все было готово. Ждали только, когда Лика даст команду к выступлению.
В середине октября она сказала: пора.
Мы не стали романтично выбираться из окна под покровом ночи — Лика быстро втолковала нам, что так поступают только идиоты. Нет, мы пошли в школу, как всегда, и просто сбежали с последнего урока. Я и Сеф — с ботаники, Лика, которая училась на класс старше — с экономики. Вещи и деньги ждали нас в большом пластиковом пакете за мусорными ящиками. Никто, конечно, на него не покусился.
Мы забрались в подвал соседнего дома, где по вечерам тайно собирались любители предосудительных напитков и травки, а днем было пусто, и переоделись, старательно отводя глаза друг от друга. Надели под одежду пояса с зашитыми деньгами, рассыпали мелочь по карманам, осторожно вышли на улицу. Никто не обращал на нас внимания.
Разовая карточка на такси была куплена накануне. Глупо было бы платить слишком много, так что если бы мы собирались путешествовать легально, этой карточки хватило бы нам разве что до соседнего района. Но в машине я первым делом покопался в навигационном компьютере, заодно отключив сигнализацию и связь с базой, так что в гараже такси просто потеряли, и автомобильчик бодро покатил нас в Гринфилд, согласившись на копеечную плату. В Гринфилде, прежде чем бросить машину, я затер ей память. Конечно, ее найдут. Но не сегодня, а может быть, даже и не завтра. Немного времени мы выиграли.
До бара мусорщиков мы дошли пешком. Зато нас никто не заметил.
В "Звездной пыли", конечно, наоборот, на нас все уставились. Трое подростков в таком заведении — явление не рядовое. Но тут Лика взяла инициативу в свои руки. Она подошла к стойке, поймала взгляд бармена и спросила, не появлялся ли тут, часом, Свен Гаррисон.
Мы с Сефом с трудом скрыли удивление. Я уже говорил — мы никогда не верили в историю о богатом папе и сомневались в существовании Свена. А вот бармен совершенно не удивился и только спросил, на что малявке нужен Рыжий Свен.