Железо
Шрифт:
А если он хотя бы на одну сотую не труп, есть шанс, что он им и не станет.
Я долго выколупывал из покореженного шлюза маленький истребитель системы "Оса", непроизвольно задерживая дыхание, — как будто разбирал карточный домик. Даром что я это делал не пальцами, а манипуляторами рабочего скафандра. Все боялся — дерну неосторожно, и он где-нибудь треснет, или лопнет, или проломится… и тогда вероятность превратится в отвратительную неизбежность. Наконец он выплыл наружу и повис, медленно вращаясь. Беспомощный, немой и темный. Если бы он успел вылететь, его, наверное, не заметили бы никогда.
"Оса" так мала, что влезет ко мне в трюм. Придется попыхтеть, но я впихну.
Ради вероятности, еще не ставшей событием.
Впихнул.
Дождался выравнивания давления.
Не сразу сообразил, где у него отщелкивается фонарь кабины. Нашел. Хорошо, что еще не вылез из скафандра — манипулятором оказалось удобнее, чем рукой.
Отщелкнул.
Хорошие у них, злодеев, пилотские костюмы. Без сознания, и кислород почти на нуле, но жив. Повезло тебе, парень, так, как просто не бывает. Из всего экипажа — один живой. Ты.
Отволок аккуратненько в каюту, запустил аптечку, разобрался с застежками злодейского костюма.
Поправка.
Повезло тебе, девочка.
Я стоял над ней и матерился, монотонно и бесконечно. Мне хотелось добраться до их командования и сбросить на них ядерный фугас. Мне хотелось стереть Рионский союз со звездной карты, чтобы и пыли не осталось. Стоило мне представить, что было бы, если бы она не застряла в шлюзе. Если бы осталась внутри или вылетела наружу. Если бы треснул фонарь. Если бы я повредил "Осу", освобождая из ловушки.
Если бы я нашел ее получасом позже.
Ненавижу военных.
Раньше я как-то не задумывался, как я к ним отношусь. Сейчас понял — ненавижу.
Она пришла в себя через несколько часов.
Я вошел в зал "Льва и бутылки" и огляделся. Народу было немного. Все-таки Фар-аль-Койта — не слишком популярное место у мусорщиков. Когда-то поблизости прокатилась серия сражений, и по соседству, на Саладине, пыхтела переплавка, но мощность ее была невелика — ее не модернизировали, наверно, лет сто, и нужды не было. Далековато от самых урожайных мест. Зато они принимали железо без особых формальностей, так что кое-что все-таки к ним иногда поступало.
Вспомнив "Звездную пыль", я направился к стойке. Угрюмый бармен скользнул по мне взглядом и буркнул:
— Несовершеннолетним не наливаем.
За два года на Альмире я привык считать себя взрослым, но мне действительно было всего шестнадцать, так что спорить я не стал. Я спросил его, не слыхал ли он что-нибудь о Рыжем Свене.
— Женился, — лаконично ответствовал бармен.
— Два года назад, — добавил я. — А где он сейчас, не знаете?
— Не в курсе.
— Мне нужен совет, — признался я.
— Тут не кабинет шринка, — сказал бармен. — Тут бар. Пиво, вино, виски. Коньяк. А советов тут нет.
— Хорошо, — очень терпеливо переформулировал я. — Тогда скажите мне, кто может мне дать совет. И мне не нужен шринк. Мне нужен Свен или кто-нибудь, кто знает Свена.
— Все знают Свена, — ответил он.
Тут его взгляд упал на мои сжатые кулаки, и, видимо, он все-таки решил не нарываться. Но вышло так, что именно нарвался.
— Эй, Андед, — окликнул он. — Поговори с малышом, а то он сейчас расплачется, бедняжка.
Вот тут я озверел, глаза заволокло…
Пришел в себя, окаченный пивом из кружки. Невысокий, но на диво широкоплечий пожилой дядька держал меня одной рукой за оба запястья, чуть ли не двумя пальцами. Я дернулся, но вырваться не смог.
— Тихо, пацан, — прогудел дядька. — Зачем ты подбил глаз Ехидне?
Я посмотрел на бармена. Тот прикладывал мокрую салфетку к стремительно распухающей брови.
— За ехидство, — сказал я и снова попытался высвободить руки.
— Цыц, малыш. Вы квиты. Он тебя дразнил, ты его разукрасил. Подумай, как над ним будут потешаться посетители: побит младенцем. Пойдем, поговорим.
— Мне надо переодеться, — горько сказал я. — От меня несет, как от пивной бочки.
— Отлично, — он широко улыбнулся. — Направо за угол — туалет. Если я тебя выпущу, ты больше не будешь махать кулаками?
— Не буду, — проворчал я, покосившись на Ехидну. Честно говоря, был соблазн привести левую бровь в соответствие с правой.
Видимо, тот прочитал эту мысль по моей физиономии, потому что помотал головой и поднял руки: "Сдаюсь". Я кивнул и встал.
Когда я проходил мимо стойки в сторону туалета, он отодвинулся подальше с моего курса.
То-то.
Я спросил, как ее зовут. Она стиснула руки в кулаки и промолчала.
Мои брюки, которые были ей велики, она подвернула снизу, а сверху подвязала моим же галстуком, который я сроду не носил и даже не знал, что он завалялся среди вещей. Моя майка болталась на ней, как на вешалке, и обуви по ее ноге, конечно, не нашлось. Она сидела в моих носках, закатанных валиком у щиколотки. Пятки носков терялись где-то в глубинах этих валиков. Отсутствие ладно подогнанной военной формы дезориентировало ее. Мой голос, видимо, тоже. Я прошелся перед ней по каюте. Она не шевелилась, только следила за мной блестящими темными глазами.
А, что мне терять, подумал я. И рявкнул:
— Имя и звание!
— Старший лейтенант Валлер! — тут она запнулась и покраснела.
Отчетливый рионский акцент. "Л" такое мягкое, почти "й": "йейтенант Ваййер". И "ш" не наше, ближе к "щ": "старщий".
— И что мне делать с тобой, старщий йейтенант? — передразнил я.
Она опустила голову.
Я тяжело вздохнул и присел на край стола.
— Я правда не знаю, что с тобой делать, старший лейтенант Валлер, — сказал я. — Всю ночь читал свой контракт с Лаорой. Там черным по белому указано, что всякая находка, представляющая стратегический интерес, должна быть передана представителям вооруженных сил. Ты представляешь стратегический интерес, старший лейтенант?