Железом и кровью
Шрифт:
Он и сейчас видит их. Вон лежит Лешка Серый, сжимающий в побелевших руках свои вывороченные кишки. Иван помнил, каким-то безумным и полным боли взглядом уставился Лешка в небо, и как его пересохшие губы шептали, зовя свою мать. Звал он надрывно, как зовут, потерявшиеся в густой чаще, маленькие детишки, которым кажется, что они находятся в окружении страшных лесных чудовищ. Странно было видеть, как здоровенный крепкий мужик, превратился в испуганного мальчика.
Иван вдруг вспомнил и свою матушку. Перед глазами всплыла последняя
Одна. Совсем одна. И не будет у неё уже никого: ни мужа (отец тогда помер лет десять назад), ни теперь вот беспутного сына, в которого она всегда верила, даже когда он ошибался и…
Сердце сжалось так, что казалось сейчас просто «задохнётся». К горлу подкатил ком.
Дым. Огонь. Реки крови… действительно реки крови. Без преувеличений.
Рядом ползёт Павел, из спины которого торчат три имперские стрелы. Павел матерится. Он всегда матерится. Сколько его Иван помнил, но не было и минуты, чтобы с уст его товарища не слетела какая-то брань. Но брань его совсем не злая. Скорее, просто по привычке, не от сердца.
У него на родине в Темноводье осталась жена. Баба дюже вредная, но честная и правильная. И ещё трое ребятишек.
Позади лежат братья Голубевы. Ещё совсем молодые. Неженатые… Старший, как и всегда прикрывает спину своему недотёпе брату. А только вчерась уговаривал сотника Степана Шеева, чтобы тот за пьянство и дебош не отправлял брательника в яму.
А вон, шагах в десяти, и сам сотник Шеев, на огромной туше вонючего орка.
Время превратило мир в какой-то странный кисель. Каждая секунда, каждое мгновение казались вечностью.
Иван даже сейчас мог восстановить в памяти любую деталь, любое мгновение того дня.
Он единственный, кто сейчас стоял на Паучьем склоне. А вокруг сотни и сотни тел, мертвых и раненых, кричащих, орущих, навечно молчащих, своих и чужих.
Может где-то и есть чистилище Тенсеса. Может, Искра потом возвратится в сей мир в этом теле, или каком ином… Всё это может быть… Но сейчас почему-то в это совсем не верилось. И конец был настолько близок. Просто нереально близок.
Внизу войска Империи переформировывали свои ряды для новой атаки. Вон подтянули катапульты поближе. Несут огненные заряды.
Всё! Конец. Подмоги не будет. Просто уже некому идти.
Иван попытался облизать пересохшие губы.
Он стоял в море крови. Один, как перст. И что удивительное: у самого не было ни одной царапины. Даже малого пореза.
Стоял он, судорожно сжимая побелевшими пальцами тяжелое древко стяга.
Как сейчас помнил, что поднял голову и долго-долго смотрел на развевающееся по ветру полотно. Стоял честно. И грозно.
Он так и готовился стоять, пока бы ночь не закрыла его глаза…
— И не думали, что вы придёте! — послышался чей-то язвительный голос. — Остались
Я повернулся: это подошёл отряд Егора. Его ребята дружно хохотали.
— Да, цыц, бабьё! — гаркнул Сивонос. — Не на прогулку идём… Извините этих олухов.
И он отправился первым.
Я держался позади. Совсем не из страха. Это Егор приказал замыкать отряд и следить в оба.
— У нас в джунглях на Асээ-Тепхе в конец и в начало ставили опытных бойцов. А то, по первой, постоянно на засады нарывались.
Говорил, как в воду глядел.
За час мы не обнаружили в оврагах ни одного мятежника. И тут…
В общем, ни мы не ожидали, ни противник. Просто столкнулись нос к носу. Правда, мятежники соображали чуть быстрее…
Егор с ребятами кинулся в молчаливую драку. Именно драку.
Я остановился, быстро прикидывая расклад сил.
Из низкорослых кустов выскочил, словно заяц, пожалуй, самый опасный враг: то был лиходей с длинным кривым посохом. Колдун лишь на несколько секунд замешкался и в его ладони медленно вырос огненный шарик. Он приподнялся чуть вверх и тут же помчался в ближайшего дружинника.
Меховая куртка вспыхнула, словно была облита смолой. Ратник удивлённо посмотрел на меня, а потом в паническом порыве попытался расшнуровать узлы, но было поздно: огонь превратил его в огромный визжащий факел.
— Твою мать! — выругался я и вытянул мечи.
Мир словно лопнул: воздух расколол нечеловеческий дикий ор горящего дружинника.
Шаг вперёд. Прыжок с левой и сакс легко расколол череп лиходея. Он достиг грудины, плотно застревая в костях.
Я снова выругался, вдруг вспоминая слова Горяны Иверской, про то, что Братьям Воронам хочется испить кровушки. Что-то частенько они стали «впиваться» в моих жертв, и не спешат вылезать назад.
Колдун осел наземь.
Вторым клинком я зарезал следующего бандита, загоняя лезвие ему в спину. Мы лишь на мгновение потом встретились с ним взглядами, но, тот был уже пуст: Искра мятежника уже мчалась в чистилище.
Третьего я сдёрнул с барахтающегося на спине Егора и тоже заколол. Двое оставшихся бросились наутёк.
Рядом на земле катался большой огненный шар. Сквозь огонь я видел кипящую и пузырящуюся кожу, а под ней темное зажаренное мясо. Человек всё ещё кричал, но через несколько секунд резко замолк.
— Твою мать! — повторился я и вогнал острие фальшиона ему в левый бок в район сердца.
Ратники смотрели на меня с одной лишь мыслью в глазах: «Ты что творишь!»
Потом, в лагере, я слышал, как Егор кому-то говорил, что «ему убить человека, что молока попить».
Сивонос поднялся на ноги и хмуро уставился на горящее тело своего товарища. В воздухе распространился характерный неприятный запах паленого мяса.
Из расквашенного носа Егора вытекла тонкая струйка крови.
— Суки! — прохрипел он и сплюнул наземь.