Железом и кровью
Шрифт:
Бурно стала развиваться промышленность и экономика в регионе в целом. Уже к 1 января 1217 года в Европе насчитывалось пятнадцать мануфактур, из которых семь были металлургические. Причём стоит помнить, что ещё три года назад их не было даже в планах. С каждым днём деятельность князя получала всё более насыщенный и необратимый эффект, который можно сравнить с так называемым «эффектом бабочки», когда какие-то изменения где-то на небольшом локальном участке приводят к необратимым цепным реакциям и преобразованиям системы в глобальном масштабе. Фактически началась новая эпоха. Ибо ничего подобного Эрик в своей памяти найти не мог, так как текущий политический, экономический
Практическое внедрение модернизированной религии в жизнь европейцев требовало создания нового развитого центра по типу Ватикана. После длительных консультаций с заинтересованными сторонами князь всё же продавил свой интерес, а потому строить новый центр решили в Тавриде, на горном плато, что лежало на высоте около 1000 метров над уровнем моря к востоку от реки, что в будущем назвали Су-Ат. Подготовительные работы начали в четырнадцатом году. На месте новой могучей стройплощадки стали разворачивать инфраструктуру – жилые помещения для строителей, дорогу до ближайшего берега, технологический причал, склады и прочее. Параллельно взялись за проектирование архитектурного ансамбля, который должен составить ядро нового религиозного центра Европы. За основу был взят классический стиль древнеримских и древнегреческих построек.
В шестнадцатом году из стран Европы стали подвозить различные строительные материалы в качестве помощи в этом нелёгком деле, особенно ценным был итальянский и греческий мрамор для облицовки. К середине февраля 1217 года было в целом закончено строительство собора Архангела Михаила и резиденции патриарха.
Сооружения получились очень строгие и величественные, с аккуратными линиями силуэтов и минимумом мелких деталей. В общем, новое слово в европейской архитектуре, которому через лет десять-пятнадцать начнут подражать соседи.
Итак, на территории Тавриды появилось первое культовое сооружение, в связи с этим Феодор I так растрогался (ведь он до последнего ожидал подвоха, зная об отношении германца к религии), что лично прибыл из Константинополя и официально обратился к Эрику с просьбой принять титул царя. Начались переговоры, точнее, торги, ведь принять титул такого уровня – значит взять на себя определённые обязательства перед религией, которая тебя в это достоинство возводит. Но завертевшаяся авантюра с императорским престолом заморозила переговоры, а потому патриарх был вынужден ожидать разрешения военного конфликта в том узле противоречий, что проявились в борьбе за контроль над черноморскими проливами. Сразу после возведения Бенно на престол в качестве князя Боспорского Феодор, не желая новых неожиданностей, достаточно быстро дал себя убедить Эрику принять его условия. Тем более что они были не так уж и плохи.
При этом наиболее важным пунктом переговоров было возведение в аналогичное монаршее достоинство союзника князя – графа Тулузской марки Раймунда IV. Это привело к тому, что в августе того же года переговоры продолжились уже в трёхстороннем порядке, а 7 октября в соборе Архангела Михаила состоялась коронация Эрика и Морриган, которую проводил лично патриарх Феодор. Великий князь и княгиня Боспорского княжества производились в царское достоинство под именами Эрик I и Морриган I. Гостей, ввиду удалённости собора от населённых пунктов, было очень мало. Поэтому церемония прошла тихо и скромно, практически в рабочем порядке.
Начались торжества, на которые Эрик планировал потратить около миллиона аргентов, то есть порядка 1,76 тонны серебра. Весьма солидно, но и дела такие не часто происходят. Через неделю торжеств Раймунд вместе с патриархом отбыли в Тулузу, где должны были осуществить аналогичную церемонию и возвести его на окситанский престол как царя Раймунда I. Да, именно царя, так как королевских марок новая церковь более не утверждала. Отъезд высоких гостей не помешал продолжить торжества в Боспоре, ради которых Эрик учредил праздничные дни, в которые производства остановились, а все жители пили и ели за счёт казны.
– Как тебе день? – Эрик, раздевшись до пояса, умывался после очередного дня торжеств, а Морриган в обнажённом виде лежала на постели и с довольной улыбкой нежилась на приятной шёлковой простыне.
– Было интересно, особенно эта странная игра, что ты затеял. – Она повернулась на бок, соблазнительно поведя бедром, и посмотрела на него. – Сколько ещё будут продолжаться торжества? Ты не боишься, что народ так привыкнет к ликёрам, что потом никакими виселицами их от него не отучишь? Мало ли у нас в… э-э-э… царстве пьяниц? О них нужна забота. Если они сами не могут остановиться, то мы, как честные монархи, должны им помочь в этом деле.
– Ты права. – Князь закончил свой вечерний туалет и, обернувшись к жене, окончательно разделся и улёгся рядом. – Завтра же объявлю последний день. Тем более что тот миллион аргентов, что я планировал потратить на эту пьянку, уже подходит к концу. Ну да не об этом нужно в постели разговаривать, – хитро произнёс Эрик и стал приставать к жене.
Утро 21 октября оказалось трагичным. Встав по малой нужде, незадолго до восхода солнца, царь обнаружил, что Морриган не дышит, а на простыне рядом с её ртом было несколько капель крови.
Сказать, что Эрик был в ярости, значит ничего не сказать. Нет, у него не было истерики с громкими криками и маханием руками, но его взгляд, жгучий, полный ледяной, еле сдерживаемой злобы и жажды разрушения, даже мельком брошенный на слуг, вызывал у тех острые приступы диареи. Глава больницы Ли Гу прибыл весьма быстро, и ситуация прояснилась: в графине с десертным вином, что принесли вечером вместе с фруктами, был какой-то яд, сильный, но медленного действия. Очевидно, хотели отравить Эрика, но он, в отличие от Морриган, к вину не притрагивался, так что у отравителей вышла накладка.
Дальше закрутился сущий ад. На горизонте только пробивались первые лучи солнца, а в комнате царя шёл вовсю инструктаж всего руководства отдела контрразведки, а также начальника государственной милиции. Сотрудники отделов, видимо, так испугались за столь существенный промах, что сработали на славу – к вечеру того же дня были задержаны все, кто не то что прикасались к кувшину, а даже только знал о его существовании.
В течение следующей недели перед Эриком предстала очень милая картина: в сердце его державы имел место довольно обширный заговор, нити которого уходили в Никейскую империю. По итогам расследования сорок шесть человек было приговорено к смерти, ещё двести как неблагонадёжных выдворили из столицы на работы в Перекопе. Дабы больше никому в голову не приходили подобные выходки, царь решил казнить заговорщиков особо изощрённо. Первым шагом казни стало выкалывание глаз и рассечение языка. Потом всем заговорщикам грубой ниткой надёжно зашивали анус и вливали сильное слабительное. В таком виде их сажали на коленях в колодки у городских ворот, вдоль дороги, идущей на Феодосию. На колодках каждого было крупно написано его имя и за что его казнят. Самым неприятным было то, что среди заговорщиков был сподвижник Эрика, который помогал поднимать сельское хозяйство, грек Филимон.