Железяка и Баламут
Шрифт:
– Ну вот, а ты говоришь! – удовлетворенно заявил гость, хотя ничего такого Железяка не говорил и одну за другой механически жевал чипсины. От выпитого он уже немного прибалдел (градусов пятьдесят, не меньше, чистый самогон) и расслабился. Тревожность ситуации расплылась в замечательное ощущение, что все под контролем, все-все, вплоть до вращения Земли, которая будет мягко и гладко стелиться под ноги, когда придет пора возвращаться домой. Домой? Ну конечно – в Гиперборею! Впрочем, зачем же двигать ногами по земле, ведь он умеет летать.
Железяка осознал себя висящим в воздухе в полуметре от пола кухни и продолжающим грызть чипсы. Рядом валялась табуретка. Он тотчас вспомнил, как пришелец велел ему забраться на табурет, а потом коротким ударом вышиб опору из-под ног. Железяка почувствовал радость левитации и на мгновенье отключился от реальности. Но теперь реальность вернулась к нему, он отбросил пустую чипсяную упаковку, ухватился за край стола и плавно приземлился. Сейчас он ощущал себя уже вполне пришибленным, чтобы воспринимать дальнейшее без каких бы то ни было попыток сопротивления и отбрыкивания. Ну маг, ладно, пусть будет маг, пусть хоть наимагейший из магов. Дальше-то что?
Железяка поднял табуретку и сел.
– Ну? – спросил, зло глядя на посланца. Черт его знает, какие еще трюки и фокусы заставит проделывать этот хмырь в подтяжках, во что еще вынудит поверить противу желания.
Но хмырь с фокусами покончил.
– А теперь вот что. – Посланец снова сделался серьезен. – Судьбы мира в твоих руках…
– Почему только моих? – насупился Железяка. – Где еще одиннадцать пар? Я один за дюжину вкалывать не буду.
– Они… соберутся… постепенно. Сейчас не о них, – торопливо и неохотно объяснил пришелец. – Ты будешь хозяином мира. Все, что в нем, будет твое, и все поклонятся тебе…
– А за это я должен отдать душу? – мрачно поинтересовался Железяка.
– Нет. Все уже принадлежит тебе по праву посвящения, нужно только вернуть все это.
– Куда вернуть?
– Под свою руку. Ведь ты потерял власть над миром, когда погибла Гиперборея, уйдя на дно океана и покрывшись льдами.
Железяка почесал лоб и задумался.
– Ну да… ну да… и мне нужно вытащить ее оттуда?
– В принципе это возможно. Но есть другой путь, – быстро заговорил, зачастил посланник. – Гренландия. По размерам сопоставима с прародиной. Объявляем сакральной территорией. Аборигенов перебрасываем на континенты. Возрождаем Ортополис, столицу мира. То есть, конечно, придется строить. Нью-Ортополис, а? Ледник растапливаем, освобожденную воду откачиваем на озеленение Сахары и Гоби. Атомные тепловые установки, трубопроводы, масштабное строительство. Года два, не больше, с магической подпиткой. Силушка-то в жилах играет! Дальше по всему острову – закрытые инициатические школы для детей. Отбор несовершеннолетних от пяти до шестнадцати для обучения и получения начальных степеней посвящения. В дальнейшем возможен переход на систему локальных континентальных школ и элитарных инициатических учреждений на сакральной территории Новой Арктиды-Гипербореи. Для ускорения инициатического процесса среди взрослого населения ввести систему оракулов единого образца, без учета местной культовой специфики. Оракул – государственное заведение со штатом грезящих и ясновидящих. Они вводят бытовую жизнь населения, обращающегося к оракулу, в русло Магической Традиции. Священный экстаз грезящих оказывает воспитательное воздействие на профана, развивает его мышление в нужном направлении, для этого ко всем процедурам оракула – открытый обязательный доступ. Потом, строжайшее пресечение позорной профанации священного экстаза – массового наркоупотребления. Карать смертью. Лимитированное распределение священных галлюциногенных веществ по оракулам и инициатическим центрам. Десять-пятнадцать лет – за этот срок взращивается новая генерация – Homo Magicus. И тут мы наконец подходим к нашей цели. Массовая инициация – вынужденный шаг. Вселенная – кристалл с триллионами граней-миров. Чтобы соединить их все нитью Странствия необходимы тысячи, миллионы Странников. Наша задача готовить их, обучать и посвящать. Через инициацию обретается свобода Странствия, освобождение от тлена земного и забот насущных, плотских. Десять тысяч лет назад человечество было мало и разобщено, задача оставалась принципиально нерешаемой. Но ныне настало время вспоминать и действовать.
Гость из Гипербореи закончил барабанить конспект программы действий, взял кружку и нацедил в нее из-под крана. Выпил одним махом и снова сел. Железяке не пришло в голову спросить, что там – вода или что покрепче. Он был сильно занят – думал. И даже не заметил, как рука искусителя снова заползла в оттопыривающийся карман штанов и оттуда показалась краешком некая вещь, на вид пластмассовая, но кто его знает, насколько в подобной ситуации можно доверять внешнему виду чего бы то ни было.
– Для чего? – Железяка наконец очнулся от тяжелых раздумий.
– Что?
– Соединять миры этой… нитью?
– Чтобы обрести мудрость и могущество, конечно. Еще большие, чем те, которыми обладают двенадцать Высочайших.
– Ну станут они мудрее и могущественнее, а дальше что?
– Мудрости и могуществу нет предела, есть только бесконечное стремление к нему. Задумываться о том, что «дальше», – удел профанов и недоучек.
Пришелец ждал дальнейших вопросов – но их не было. Железяка молчал, сжав зубы.
В детстве он не мечтал стать космонавтом. И в юности параллельными мирами не увлекался. Вполне хватало своего, единственного, земного мира. Железяка безотчетно полагал его домом, а не базой. И кажется, даже любил. В идее дома содержалось зерно простой и ясной истины. В идее бесконечных странствий к несуществующему пределу сквозила ущербность. Странник по беспредельности уходит от того, что рядом, чтобы никогда не найти этого в пути. Но ведь ищет он именно то, что было когда-то рядом. Надо только понять, что такое это «рядом».
Надо только понять, отчего человек так одинок в мире… в самом себе.
– Нет, – сказал Железяка.
Пришелец явственно заинтересовался, даже руку из кармана вытащил и упер локти в стол.
– Конкретнее?
– Идите к черту.
– Почему?
Железяка вздохнул и принялся растолковывать.
– Люди не куклы. Людям свойственно уставать. Они испытывают страшное одиночество в пустой бесконечности. Им нужно находить, а не искать без конца и без смысла.
– У тебя власть и сила. Можешь устанавливать новые правила. Можешь делать людей куклами. Откуда ты знаешь, что они не должны быть куклами? Возможно, кто-то ошибся, сделав их слабыми. Ты дашь им твердость и прочность, чтобы они не уставали и не испытывали одиночества.
Железяка прикрыл глаза и нехотя, с досадой разъяснил:
– Я не знаю, как должно быть. Я теперь ничего не знаю. Только знаю, что должно быть так, как должно. А не как хочет кто-то, пусть даже я… Отчего я так думаю? Тоже не знаю. В голове турбулентность какая-то. Мне сейчас кажется, что мир – это большой эксперимент. А может, и не такой уж большой. Просто мы маленькие, меньше, чем себе кажемся. И условия эксперимента нам, конечно, неизвестны. Неизвестно, при каких параметрах мир будет стабилен, а при каких начнутся необратимые реакции и все взлетит в воздух к чертям собачьим. Может, люди-големы будут как раз катализатором Большого Каюка… Должно быть– это не утопия. И не рай земной. И скорей всего, не светлое будущее. Это просто те условия, при которых у нас вообще есть будущее.
– Экспериментатор – ты. И условия ставишь любые. Выбираешь любое из должно быть, соответствующее целям. Полная свобода действий, – говорил искуситель, быстро и без выражения, не утверждая, а словно ставя условия другого, своего собственного эксперимента.
– Свобо-ода? – протянул Железяка недоверчиво, как крепостной крестьянин, которому зачитали манифест, чешущий в затылке и соскребающий с лаптя о землю коровью лепешку. – Сдается мне, эта штука плохо сочетается с незнанием и желанием узнать. В четыре года я хотел выпрыгнуть из окошка, чтобы узнать, полечу ли. Свободу можно себе позволить только при знании результатов. Но тогда она уже ни к чему – выбираешь единственно правильный вариант действий. Люди еще не доросли до свободы. Нам сначала поумнеть надо. А мы, считай, в ползунках еще. Люди – дети. Но я не отец им.
– А кто ты?
– Такой же ползунок.
И тут произошло странное. Пришелец из неведомо каких краев в который раз сунул руку в карман, наконец-то выудил оттуда пластмассовый предмет и положил на стол перед Железякой. Предмет оказался игрушечным пистолетом серого цвета.
– Теперь он твой, – сказал он.
Железяка нечленораздельно булькнул, затем объяснил:
– Я выражался фигурально. Но я не говорил, что до сих пор играю в войну.
Незнакомец кивнул.
– Мы не играем в войну. Она в нас играет. Мы – ее солдатики. Стойкие оловянные. Запомни, у этой вещи два назначения: либо стреляешь, либо передаешь следующему, выдержавшему испытание. Мне не пришлось стрелять, ты у меня первый и последний. Тебе – как повезет.