Желтый дом. Том 1

Зиновьев Александр Александрович

— Не хочу быть без тела. Пусть, наоборот, оболочка умрет, а тело пусть живет вечно. И не стареет. Не хочу быть старой.

— Но ты же не знаешь, как будешь чувствовать себя без тела.

— Без тела не чувствуют.

— Представляешь, постоянное состояние невесомости. Порхай себе туда и сюда.

— Не хочу невесомости. Хочу весить. Хочу тяжелой быть.

— Сколько в тебе?

— Шестьдесят.

— Не многовато ли для твоего роста?

— Нет. Могу еще пять кило добавить. Ненавижу тощих кляч.

— Ты прирожденная материалистка. К тому же диалектическая.

— Пошел ты со своим диалектическим материализмом знаешь куда! Я баба, а не материалист.

— Ладно. Хочешь, расскажу сказку о бессмертии? Изобрели ученые лекарство, принимая которое человек практически может жить бесконечно. Но изготовлять это лекарство очень трудно и дорого. Огромное предприятие, на котором работало сто тысяч человек, изготовляло в год всего одну таблетку, — таблетку надо было принимать раз в год. Эти сто тысяч человек должны были иметь высокую квалификацию

и должны быть способными учеными. Их нельзя было заменить машинами, чиновниками, простыми исполнителями. Процесс изготовления таблетки бессмертия каждый раз протекал различно. Эти сто тысяч человек надо было хорошо обеспечить и разрешить им доступ ко всем достижениям мировой культуры. И вообще, им надо было разрешать многое такое, что ранее запрещалось гражданам страны, — смотреть любые заграничные и отечественные фильмы, читать любые книги, смотреть любые картины любых художников и т.п. Им надо было даже разрешить высказывать свое собственное мнение без риска быть посаженным в тюрьму. Сто тысяч. А у них семьи. Дети. Их надо было постоянно воспроизводить, то есть осуществлять отбор наиболее талантливых учеников, студентов, аспирантов и т.д. из огромного числа учащейся молодежи, причем — надо было в корне перестроить всю систему образования, в частности — выкинуть марксистско-ленинскую философию, политэкономию и историю КПСС, прикрыть изучение речей вождей и т.п. А это потребовало изменения системы подготовки учителей и преподавателей институтов. Короче говоря, потребовалось коренным образом перестраивать весь строй жизни в стране. Сократить расходы на вооружение. Прекратить поставки оружия в Африку. А таблетка, между прочим, всего одна! Только один человек может быть бессмертным. Кто? Конечно же Генеральный секретарь, он же Председатель Президиума, он же Верховный Главнокомандующий, он же... А что это означало для прочих членов Политбюро? А для членов ЦК? А то, что им никому уже никогда не удастся вырваться на первое место, то есть до самой смерти оставаться на вторых, третьих ролях, в тени. А все почести будут вечно доставаться этому пустому маразматику?! Представляешь, какие настроения стали бурлить в их среде! Сам Генсек тоже знал, что таблетка одна, что его конкуренты и соратники кипят злобой и завистью, что они в любое время могут убить его, что надо всегда быть начеку. А чтобы таблетки получать регулярно, надо перестраивать всю жизнь общества и затем постоянно поддерживать новую систему. Конечно же силой КГБ, МВД, армии. А КГБ заберет такую власть, что... В общем, возникло такое великое множество проблем, разобраться в которых не стало никакой возможности. А тут еще пошел слух, будто скоро будут выпускать две, а потом три таблетки. Кому они достанутся? А если десять, двадцать, сто? А если всем? Зачем тогда дети? И как тогда с должностями? Так вечно и будет один грузчиком, а другой — маршалом? А если не всем — как поделить? Какова перспектива — бессмертные начальники и смертные подчиненные! И жизнь в обществе пошла так, что наше нынешнее положение вспоминалось как мифический золотой век. И собралось однажды Великое Собрание решить, как быть дальше. Ибо жить так дальше стало невозможно хотя бы уже потому, что сто тысяч творческих личностей, изготовляющих таблетку бессмертия, вовсю поносили Партию и Правительство, маразматика Генсека и его правящую банду. Представляешь, сколько рассказывалось подрывных анекдотов?! И впервые за всю историю страны Великое Собрание объявило закрытый конкурс на лучшее решение проблемы, объявив в качестве приза... Как ты думаешь, что? Таблетку бессмертия!

— И кто же победил?

— Один младший научный сотрудник без ученой степени.

— Что же он предложил?

— Он предложил уничтожить предприятие по производству таблетки бессмертия.

— А как же...

— Вот в том-то и загвоздка!

Из рукописи

Идеологический характер нашего общества обнаруживается, начиная с самого фундамента познания человеком своего социального окружения и со своего поведения в нем, — с самопознания. Я имею в виду понимание факта.

Западных наблюдателей и самих советских правдоборцев обычно удивляет то, что даже в тех случаях, когда правдоборцы сообщают о бесспорных фактах нашей жизни, их обвиняют в клевете на нашу действительность. В этом усматривают цинизм, беспринципность, подлость наших властей. Во многом это действительно так. Но дело не только в этом. Дело в том, что само понимание социального факта в нашем обществе не совпадает с таковым на Западе. Более того, даже в понимании фактов природы мы часто являем собой то же самое. Отсюда непонятные для многих наши идеологические погромы в естествознании, вопреки, казалось бы, очевидным фактам.

Факт есть все, что так или иначе наблюдается людьми в окружающей их действительности. Но самое простое наблюдение означает выделение каких-то кусочков мира из мира в целом, причем — выделение их в некоторой их целостности. В общественной жизни предметом наблюдения являются люди, их поступки и взаимоотношения, создаваемые ими вещи, сооружения и т.д. Естественно, тип общества и адекватный ему тип гражданина сказываются на том, как люди выделяют факты своей жизни, какая целостность необходима для происходящего, чтобы считаться фактом, а не вымыслом или искажением. В нашем обществе выделение факта, по крайней мере во многих важных случаях, является специфически идеологическим. Во-первых, оно включает в себя не только беспристрастную констатацию некоторых событий и явлений, но некоторую идеологическую оценку и объяснение их. Без таких оценок и объяснения простая констатация может выглядеть как клевета, если констатируемое оценивается кем-то отрицательно. Например, если вы скажете, что у нас высокопоставленные лица имеют массу привилегий, вы не выскажете факта, а оклевещете наше общество. Чтобы высказать (описать) факт, в данном случае надо изложить некоторые принципы нашей доктрины (мы против уравниловки, у нас оплата по заслугам и т.п.), обосновать справедливость привилегий высокого начальства, отметить превосходство нашего строя, покритиковать прогнивший Запад с его контрастами. Во-вторых, выделение факта у нас включает в себя также положение того, кто его выделяет. Одно и то же сообщение может выглядеть как факт, если на него дана санкция властей или сами власти это делают, и как клевета, если это делается вопреки воле властей и лицами на то не уполномоченными. Например, происходило негласное повышение цен самыми различными способами. Вот один из способов. Выпускается продукт типа А, но более высокого качества. Он стоит дороже обычного. Постепенно обычный исчезает, остается только продукт повышенного качества. И конечно, повышенной цены. Затем вместо высококачественного продукта начинает продаваться обычный, но по цене высококачественного и под его маркой. Когда на это стали обращать внимание диссиденты и иностранные журналисты, их обвинили в клевете. Но дело зашло слишком далеко. Властям пришлось повышать цены открыто. Вместе с разговорами о стабильности цен, о росте качества, о росте благосостояния трудящихся и их потребностей, вместе с криками о росте цен, снижении зарплаты и безработице на Западе это признание уже выступило как признание факта. Таким образом, фактом нашей жизни является не просто нечто случившееся и имеющее место, но оправданное и свидетельствующее о... Конечно, это касается социально значимых явлений. Официально признаваемые мелкие недостатки скопом оценены как доставшиеся в наследие от прошлого. Вспомните в этой связи гегелевское «Все действительное разумно». Это было предвидением принципа нашего общества. Впрочем, в условиях полицейско-бюрократического общества Германии того времени такое предвидение неудивительно. Зачатки коммунизма содержались уже там.

Одиночество

— Почему ты такой одинокий? Неужели у тебя нет друзей?

— У меня много друзей. Кто? Например, Маркс, Ленин, Сталин, Железный Феликс, Берия.

— Это клички?

— Частично клички, частично нет.

— Кто они такие?

— Проходимцы без роду и племени. Человеконенавистники, вообразившие себя гуманистами. Невежды, корчащие из себя ученых. Шарлатаны, играющие в великих мудрецов. Не стоит о них говорить. Последнее время с ними я порвал, и они появляются тут очень редко. Я этому рад. Одиночество мне больше нравится, чем суета на людях.

— Познакомь меня с ними.

— Не хочу. И я тебя ревную.

— Мне нравится, когда меня ревнуют. Познакомь! Я тебе все равно ни с кем не изменю.

— Хорошо. Но я не знаю, где они существуют. Я не могу их позвать. Они являются сами, когда захотят. Они никогда не являются при посторонних.

— Но я не посторонняя. А что ты делаешь, когда один? Это же так скучно, быть одному.

— Нет, не скучно. Я смотрю в потолок или в окно. И маю.

— О чем?

— Ни о чем.

— Думать ни о чем нельзя.

— А я это умею делать.

— Научи меня.

— Этому нельзя научиться. Это — врожденная способность.

— Тогда объясни.

— Это нельзя объяснить. Это просто длящееся состояние.

— Приятное?

— Не знаю. Оно другое. Необычное. В таком состоянии, наверно, пребывает бессмертная духовная оболочка, отделившаяся от смертного тела.

— Значит, я стану старухой и умру, а твоя оболочка останется? Это нечестно!

— Но ты же сама...

— Я передумала.

— Ладно. Я попробую. Но за успех не ручаюсь. Видишь ли, это дается как награда за одиночество. А ты...

— Я буду с тобой.

— Ты замужем?

— Да.

— А как муж реагирует на...

— У меня работа такая.

— Есть дети?

— Сын.

— Ты могла бы бросить мужа и жить со мной?

— Зачем? Лучше пусть так. Если уйду к тебе, другие будут любовниками. Это подходит тебе?

— Нет.

— В том-то и загвоздка. Пусть все идет так, как идет, само собой. Так где же твои друзья?

— Здесь, в моей голове.

Сексуальная трагедия

— Надоела философия, — сказал Железный Феликс.

— Поговорим о чем-нибудь другом. Займемся, например, литературой.

— Сочиним пьесу, — предложил Берия, — и сразу же ее сыграем. Будем сочинять, играя!

— К чему сочинять заново, если есть готовая драма? — сказал Сталин.— Я имею в виду замечательную драму, тайно сочиненную грустным мерзавцем Петиным. Кстати, как насчет коллективной монографии «Секс и революция»? Забросили? Этого следовало ожидать. Но пока вы трепались в коридорах и на лестничных площадках, Петин делал литературу. Сюжет петинской драмы таков. Живет непорочная студентка. Ее любит наивный студент. Он пытается соблазнить ее философскими рассуждениями со ссылками на классиков. Ее же раздирают противоречия. С одной стороны, она хочет быть соблазненной красавцем и умником аспирантом. С другой же стороны, она хочет в аспирантуру, а поступление в оную зависит от научного руководителя и заведующего кафедрой. Приступим к распределению ролей.