Желтый дом. Том 1
Шрифт:
Ни в коем случае не следует истолковывать этот случай так, будто во мне «пробудились человеческие чувства» и т.п. Я думал о себе. И то, что я не донес и вообще перестал это делать, было моим чисто личным делом. Я решал свои личные проблемы, а отнюдь не проявлял некий гуманизм. В последний я вообще никогда не верил и не верю. Это — сказки для слабых и дураков. Именно этим самым гуманизмом у нас в свое время парализовали способность населения к сопротивлению. И сейчас то же самое делают. Не любовь и сочувствие к ближнему (первая — миф, второе — мимолетно) есть рычаг реального прогресса, а способность к сопротивлению и к драке.
Я просто решил, что доносить, разоблачать и обличать — это не мое дело. Я это не хочу делать, подобно тому, как не хочу заниматься физкультурой, охотой и рыбной ловлей. Должен заметить, кстати, что, когда доносчики в качестве
О будущем
— Наше общество, — говорит Добронравов, — имеет явное преимущество перед Западом хотя бы в том, что, как пелось в свое время в популярной песне Лебедева-Стукача, «за столом у нас никто не лишний». О том, что «по заслугам каждый награжден», свидетельствует недавнее награждение Брежнева орденом Победы. Если у нас человек — лодырь, дурак, бездарь и прохвост, он всегда может преуспеть в области философии. Если он крайний мерзавец при этом, ему гарантирован успех в области научного коммунизма. Но если он ко всему прочему еще и выдающийся кретин, то ему прямая дорога в советскую социологию. Вот, взгляните, книжечка! Советская социология о будущем человечества. Им, видите ли, мало научного коммунизма, в котором все предсказано на века вперед. Они создают еще некую марксистско-ленинскую прогностику, которая, само собой разумеется, диаметрально противоположна «теоретическим изысканиям» (это говорится, конечно, с величайшим презрением к «этим горе-теоретикам») буржуазной футурологии, опирается на диалектический и исторический материализм и научный коммунизм, является единственно научной социологической дисциплиной о будущем общества. В этой книжечке есть все, начиная от модных социологических идеек (вроде ускорения социальных процессов) и кончая ветеранами марксистской демагогии (вроде скорой победы коммунизма в мировом масштабе и отсутствия будущего у Запада). Есть кое-что и по вашей части. Вот, например, авторы пишут, что логические формы вывода суть одни и те же для любого времени (настоящего, прошлого и будущего). Колоссально! Раньше они были классовыми: одни служили буржуазии (формальная логика), а другие — пролетариату (диалектическая логика). Теперь они вечны и неизменны.
— Эта книжка как раз неплохая, — говорит Знакомый.
— Ты так говоришь по двум причинам, — заявляет Добронравов. — Первая причина — один из ее авторов является редактором «Коммуниста». Вторая причина — ты сам такой же болван, как и авторы этой идиотской книжки.
— Поосторожнее в выражениях! К чему такие оскорбления! А сам-то ты кто такой?
— Не кипятись. Я же любя. Не до такой же ты степени дурак, чтобы не понимать, что ты дурак. Если хочешь, я сам такой же. Дело не в этом. Эти кретины пишут, что будущее общества есть такое же объективно формируемое состояние, как и будущее продуцирующей деятельности людей, например — производство духовных и материальных благ. Таким образом, они проблему будущего человеческого общества рассматривают в том же духе, как проблему строительства, например, дома. Что ты (это к Учителю) по этому поводу скажешь?
— То же самое, что и ты, — отвечает Учитель. — А именно то, что они кретины. Самая идея футурологии (прогностики, как предпочитают говорить эти болваны) пришла к нам с Запада. Но мы, разумеется, ее тут же опаскудили, обругав западных социологов в недомыслии, выхолостили из нее реальное содержание и превратили в обычную демагогическую болтовню. Футурология и возникла именно потому, что возникли проблемы предвидения совсем иного с логической точки зрения типа, нежели предвидение в таких случаях, как создание домов, машин, картин, книг, опер. Грубо говоря, футурологию интересует предвидение явлений будущего общества, которые невозможно предвидеть привычными методами. И главным тут пока еще является вопрос о разработке новой (еще несуществующей!) методологии предвидения. Конечно, это делается в попытках решать конкретные задачи. Но упор на самую принципиальную возможность таких предвидений и о методах, которые были бы достаточно надежны.
— И что же ты думаешь по этому поводу?
— Я думаю, что надо различать три различных аспекта. Первый — предвидение типов обществ, которые могут сложиться в интересующем нас будущем. Второй — предвидение некоторых конкретных состояний. Третий — идеологический. Третий никакой проблемы не представляет. Дело тут обстоит просто. Высказываются более или менее устрашающие гипотезы, утопии, антиутопии, теории (обозначим А). Люди, живя обычной жизнью, каким-то образом испытывают их влияние. В конце концов, жизнь идет, и что-то происходит, получается в итоге. В том, что получилось, всегда найдется нечто, соответствующее «предсказаниям» А, и нечто, не соответствующее им. Так, апологеты марксизма вопят, что марксизм блестяще подтвердился, и причесывают под него прошедшую историю, а враги марксизма вопят, что марксизм с блеском провалился, и приводят столь же неоспоримые «доказательства». Второй аспект с методологической точки зрения поставляет задачи колоссальной степени громоздкости, многие из которых принципиально неразрешимы. В частности — в силу принципов, подобных соотношению неопределенности в физике. Этот аспект является чисто «техническим», — сложнейшие измерения и расчеты. Наиболее интересен тут первый аспект. Здесь речь идет о научном анализе того, что фактически уже сложилось, о выявлении законов и тенденций современного общества. С этой точки зрения наш эксперимент имеет, пожалуй, самое серьезное значение. Не в том смысле, что мы фатально победим. А в том смысле, что на нас удобно изучать многие существенные черты будущего состояния общества.
Баллада о поколениях
Уж было за полночь давно.
И словно оборотни,
Мы пили дрянное вино
Из горла в подворотне.
Остановить не в силах дрожь,
Полусогнув колени,
Крыл мой напарник молодежь
Все наше поколенье.
Ему сказал я: отвяжись!
Довольно ныть, папаша.
Сегодняшняя наша жизнь
Ничуть не лучше вашей.
С тобой не буду спорить зря.
Вам здорово попало,
Но шли вы хоть и в лагеря,
Но с верой в идеалы.
Ведь был почин! Энтузиазм!
Полеты! Пуски! Стройки!
А от романтики оргазм
Не хуже, чем с попойки.
А он: ты молод нас учить!
Мы даже в песне детской
Не просто пели «славно жить»,
Но «жить в стране советской».
И мы видали не людей,
А коллективы, массы,
Колонны, партию, вождей,
Передовые классы...
Довольно раны бередить!
Скажу тебе, как брату,
За это нам пришлось платить
Большую слишком плату.
Но мы мечтали: вот придут
Другие поколенья.
Нам по заслугам воздадут
И сменят представленья.
Отважно бросят в морду Им:
Прочь ваши причиндалы!
Мы для себя пожить хотим,
А не для идеала!
.................
Уже рассвет серел в проем.
А мы, как оборотни,
Обнявшись, плакали вдвоем
Все в той же подворотне.
Из рукописи
Третий случай — беседа с одним «заговорщиком», который якобы готовился с десятком таких же ничтожеств, как он сам, свергнуть советскую власть. Заговор, конечно, был типичной фальшивкой. Но было в нем что-то реальное. И беседу с Заговорщиком я вел по Его личной просьбе. Почему-то он Его сильно интересовал. Я спросил его, на что он рассчитывал с такой маленькой группкой. Он — достаточно образованный марксист, должен был знать азы ленинского учения о революции. Классы, партия, теория, революционная ситуация и т.д. Он сказал, что все это ему известно, но что он сомневается в абсолютной истинности ленинского учения. Вот факты, сказал он. Революционная ситуация не возникает сама собой, ее создают умышленно. Кто? До революции подавляющая масса населения Российской Империи была совершенно равнодушна к революции. Большевики были незначительной партией. О них мало кто знал. Да и то они были разбросаны по миру. Все дело решила небольшая переворотная группа в Петрограде.
В таком духе мы разговаривали несколько часов. В заключение я спросил его, чего бы они добились, если бы удалось спихнуть его и захватить власть. Ведь после захвата власти все равно пришлось бы иметь дело с огромной страной, которая не только подчиняется указаниям свыше, но и сама навязывает верхам эти указания. Он сказал, что, согласно замыслу Дирижера, они должны были восстанавливать капитализм и даже царизм. Я аккуратно доложил о беседе Ему. Он задумался. Я некоторое время ждал, что Он скажет. Потом ушел не прощаясь. Он не обратил внимания на мой уход.